Нефтянка Иркутской области (будущего центра нефтегазодобычи Восточной Сибири, как с лёгкой руки окрестил наш регион пару лет назад академик РАН Алексей Конторович) находится сейчас в одной из своих самых благоприятных стадий развития. Крупнейшие месторождения вышли практически на максимум по добыче – из восточно-сибирских недр извлечено в 2014 году порядка 13 млн тонн нефти. И в ближайшие годы показатель едва ли сильно изменится. Полная стабильность – под таким девизом проживёт регион ещё с десяток лет. «Если, конечно, не начнётся война», – шутит собеседник «СЭ» старший научный сотрудник лаборатории геологии нефти и газа и, главное, геофизик-практик Александр Поспеев. Но стабильность и уверенность в завтрашнем дне не должны приводить к беспечности, предупреждает учёный. Ведь нефтегазовые ресурсы Приангарья истощаются и уже по истечении 10 лет добыча пойдёт на спад.

– «Потолок», «полка» – так по-разному, но намекая на одно и то же, отзываются ваши коллеги об уровне добычи нефти, на который вышла сегодня Иркутская область. Как вы думаете, регион может выйти за рамки этих ограничений, то есть увеличить добычу сырья?

– У нас три больших месторождения – Верхнечонское, Дулисьминское и Ярактинское. Суммарно они дают 90% от всех подготовленных к разработке запасов в регионе (разведанные запасы Иркутской области – около 232 млн тонн. – Прим.). Но каждое месторождение имеет свой срок отработки, и чем ближе он к окончанию, тем меньше нефти можно из него извлекать. Чаще всего техническими правилами предусматривается 20-летний срок эксплуатации таких месторождениях. И если иметь в виду, что промышленное извлечение «чёрного золота» на наших крупных объектах началось лет пять назад, то остаётся ещё 15 лет, когда добыча будет стабильной. А это не так уж много, чтобы успеть восполнить потери. В Иркутской области в 2000-е годы открыто с десяток новых месторождений, но изучены они слабо – буквально одной-двумя скважинами. Чтобы эти предварительные показатели перевести в окончательные (из категории С2 в С1), необходимы дополнительные скважины. Бурение только одной обходится как минимум в 200–300 миллионов рублей. А на каждом перспективном нефтяном объекте нужно пробурить хотя бы 10–15 скважин, это 1,5–3 миллиарда рублей. Плюс драгоценное время, которое нужно на такую доразведку, – 5–10 лет.

– У нефтяников есть такие планы – потратить время, деньги? Ведь прогнозы по нефтяным залежам могут не оправдаться… Кроме того, в  2015 году некоторые игроки вообще планируют снизить инвестиционную активность по новым объёктам. Если этот тайм-аут затянется ещё на пару лет, успеем наверстать упущенное?

– Все новые иркутские месторождения принадлежат крупным компаниям – «Роснефти», «Газпрому», ИНК. По сути, это три кита, на которых держится добыча и разведка углеводородов в регионе. Лишь единственный новый объект – Ербогачёнское месторождение (ООО «ВСТО-Нефтегаз», Москва) – принадлежит небольшому игроку. Общее финансирование геолого-разведочных работ в Приангарье по углеводородам в 2014 году превысило 16 миллиардов рублей.  Сумма солидная. И сроки ещё есть. Но задача вовлечения компаний в поисковый региональный этап очень тяжёлая. Мало кто готов отойти от своих действующих месторождений на малоизученную периферию и просто так, на удачу, начать закапывать миллионы и миллиарды в землю. Большинство из компаний не пойдут за «трудной» нефтью, пока не выработают всё, что есть, на действующих участках, всё то, что легко можно взять прямо сейчас.

– Между тем официально нефтяники регулярно подчёркивают, что ГРР – это их дальнейшее развитие и они всегда будут вкладывать большие инвестиции в это направление. Как вы оцениваете работу частных компаний по изучению недр?

– «Роснефть», ИНК, «Газпром нефть», «Газпром», «Сургутнефтегаз» почти всегда выполняют условия лицензионного соглашения, в том числе и в плане разведки, изучения недр. При этом у компаний очень большой процент удачного поискового бурения – до 75% скважин дают результаты. А это говорит о качестве оценочных работ, о квалификации специалистов.

Есть и элемент геологического везения. Так, «Роснефть» зашла на малоизученные и трудные с геологической точки зрения площади – карбонатные. Но буквально с одной-двух скважин открыты новые месторождения с неплохими запасами по С2 – имени Савостьянова, Мазура, Лисовского и т.д.

Однако не надо забывать: каждая частная компания имеет свою стратегию развития. И она не всегда совпадает с интересами региона. К примеру, у той же «Роснефти» наиболее крупный актив находится всё-таки не в Иркутской области, а в Красноярском крае – это Ванкорское месторождение. Там сотни миллионов тонн запасов, чего в Приангарье, увы, нет. И чтобы «Роснефти» сильно захотелось что-то доразведать у нас, она должна убедиться, что через 20 лет Ванкор закончится. Но он ещё 20 лет будет здоров. Поэтому «Роснефть» хоть и заходила сначала на Верхнечонское с дальнейшим ориентиром осваивать земли к западу от него, но сейчас несколько притормозила свои работы.

ИНК имеет основной объект – Ярактинское месторождение, рядом с ним компания взяла ещё несколько лицензий тоже для доразведки, но потом переключилась на Якутию – там уже есть доказанная нефтеносность, а значит, риски компании снижаются. 

«Газпромнефть» имеет небольшие месторождения – Северо-Вакунайское, Вакунайское и Игнялинское, но пока там запасы небольшие. Зато рядом опять же есть более интересные – в Якутии.

Та же история с «Сургутнефтегазом», когда-то купившим шесть активов в Приангарье. Он сегодня уже сдал три лицензии, так как «набурился» на этих участках и понял: выгоднее продолжать работу на основных, уже хорошо изученных объектах в Якутии. В итоге запасы «Сургутнефтегаза» в Иркутской области не достигают даже миллиона тонн. 

Мелкие же игроки могут держать у себя лицензии больше десятка лет. Только писать проекты, ничего не бурить, не исследовать и каждый раз извиняться, что так и не нашли денег на геологическое изучение. В регионе таким недропользователям принадлежит около 30 лицензионных площадей.

– От государственных инвестиций в ГРР, которые, как нередко упрекают эксперты, просто размазываются на очень мелкие объекты, тоже эффекта пока нет?

– В области региональных исследований ведущая роль остаётся за государством. График здесь очень простой: затраченные на ГРР государственные инвестиции дают в будущем десятикратный прирост частных вложений. Выделит страна миллиард рублей, значит получит потом 10 миллиардов от частников, которые зайдут на подготовленные государством объекты.

В России в целом эту ситуацию понимают: у нас действует федеральная программа геологического изучения углеводородного сырья. За счёт этой программы предполагается в год готовить в Иркутской области по две-три площади для будущих инвесторов – то, что в своё время делала советская геологоразведка. В этом своя логика. Ведь если у нас площадь пустая, то компания не станет играть в тёмную и покупать такой товар. Для Приангарья из федерального бюджета выделяется в год в среднем от 800 миллионов до 1 миллиарда рублей. Но намечается снижение и этих инвестиций в региональные поисковые работы. На ближайшие два сезона за счёт государства у нас будут изучаться лишь Южно-Наканновская и Западно-Ийская площади («Иркутскгеофизика»). В 2015 году контракт по ним заканчивается. На 2016-2017 годы предложений от государства по Иркутской области пока нет. Все усилия сосредоточены в Красноярском крае, где изучается сейчас больше десятка объектов. Государственные вложения в ГРР в Красноярском крае в два-три раза превышают суммы, которые поступают к нам.

– Красноярск по многим параметрам противопоставляют Иркутску, в том числе по нефтянке. Наши соседи претендуют, как и Иркутская область,  на солидный статус нового центра нефтегазодобычи в Сибири со всеми вытекающими отсюда последствиями. Судя по госинвестициям в ГРР, перевес пока на их стороне. Конкретно в этом случае всё дело в объективных геологических преимуществах?

– Красноярский край очень одарён с геологической точки зрения. И в первую очередь речь идёт о Юрубчено-Тохомской нефтегазоносной зоне, сложенной самыми древними нефтеносными породами, которые существуют на Земле. Эта территория включает в себя одно из крупнейших месторождений в мире. Запасы только одного этого объекта превышают полностью все запасы Иркутской области вместе взятые. Примерно через 2-3 года юрубчено-тохомская нефть пойдёт в ВСТО. 

Естественно, у крупных объектов Юрубчино-Тохомской зоны существует много месторождений-спутников. Государство пытается открыть их, прирастить запасы. Кроме того, далеко на северо-восток и восток от Ванкорского месторождения простирается Енисей-Хатангский прогиб со своими перспективами нефтеносности. Есть ещё древний Анабарский кристаллический массив, склоны которого могут содержать месторождения углеводородов.

– Получаются не очень радужные перспективы для Приангарья, не правда ли?

– Но и в Иркутской области есть рифейские породы, которые по возрасту аналогичны Юрубчено-Тохомской зоне. Речь идёт о терригенно-карбонатных пластах, особенность которых – большая толщина. Естественно, чем толще пирог, тем больше в нём может быть масла. В перспективе здесь можно открыть месторождения крупного и гигантского масштабов, превышающие по запасам сотни миллионов тонн. Единственный недостаток этой зоны – она совершенно не изучена ни геофизикой, ни геологией. Но при должном финансировании ГРР уже через 5–10 лет можно подготовить объекты к промышленной эксплуатации.

– Наверное, это можно расценить как геологическую сенсацию? Каковы шансы, что мы её не упустим?

– Институт земной коры СО РАН совместно с СибНИИГИМС готовит документы сразу в два профильных ведомства – Роснедра и Минприроды РФ – о необходимости приступить к изучению именно рифейских толщ. Мы разрабатываем предложение по включению объектов Иркутской области в качестве первоочередных для государственных инвестиций в геологоразведку. Нам надо доказать, что пора всерьёз заняться исследованием рифейских пластов. Это позволит сделать настоящий прорыв в нефтяной геологии Иркутской области.

– Предложение будет исходить только от научного сообщества или подключится правительство Иркутской области?

– С минприроды Иркутской области вопрос также обсуждался. В принципе, все понимают, что надо делать первые шаги. Кроме того, правительство Приангарья поручило ИНЦ разработать программу развития нефтегазового кластера – это будет своего рода научное обоснование, аргумент в пользу наших предложений, который мы представим федеральным ведомствам.

– Десять лет – немалый срок. Какова может быть сумма вложений за этот период? Я правильно понимаю, что сейчас ни один учёный ещё не может гарантировать, что инвестиционные вложения оправдаются и рифейские пласты окажутся продуктивными?

– Для того чтобы сказать точно о перспективах, необходимо возобновить программу параметрического бурения – проще говоря, надо открыть окошко и посмотреть, что творится в мире. Пока же в рифейских отложениях пробурены лишь три параметрические скважины – одна четырёхкилометровая в Усть-Илимском районе и две в Мамско-Чуйском районе на реке Лене, глубина их – около 2,5 км. Эти скважины вскрыли рифей случайно – тогда стояла задача изучить более высокие пласты. А вообще для изучения древних карбонатных пород потребуется бурить глубокие скважины – до 4–4,5 км.

Что касается госинвестиций, необходимых на этот проект, то если они сохранятся хотя бы в нынешних объёмах – 1–1,5 миллиарда – и будут сосредоточены в одном направлении, а не разбросаны по мелким второстепенным объектам, то этого вполне хватит, чтобы совершить серьёзные открытия. Если госпрограмма будет принята в нашу пользу, мы сможем хорошо изучить 5-6 площадей. И они станут привлекательными для нефтяников – им уже будет над чем подумать.

– Какие ещё районы, кроме Мамско-Чуйского и Усть-Илимского, могут оказаться «кладезью» глубинной рифейской нефти?

– Киренский и даже, как ни странно, Бодайбинский районы, куда мы сейчас поставляем по диким ценам энергоресурсы. 

– По газовым месторождениям Приангарья, большим и малым, у нас одна давно известная проблема: нет трубопровода, некуда сбывать сырьё, нет добычи. В нефтяной отрасли, наоборот, проблема с тем, что есть ВСТО и вся нефть уходит туда. Соответственно, её переработки в регионе нет. В итоге даже на АНХК для производства нефтепродуктов привозится сырьё из других регионов. Вам не кажется, что новые объекты тоже будут ориентированы под большую трубу? Тем более что Иркутская область пока не справляется с задачей наполнения ВСТО…

– Любое производство упирается в потребителя. В Иркутской области допустим, 5 миллионов потребителей, готовых купить каждый по кубу газа за 300 рублей. Но ведь выгоднее 20 миллиардов кубов отправить по трубе в Китай, потому что там 2 миллиарда потребителей. То же самое с нефтехимией. Получается, с точки зрения экономики полезнее продавать конечный продукт. Но кому его продавать?

В любом случае, история знает примеры, когда вдруг появлялись прорывные технологии, позволяющие выйти из таких ситуаций, да ещё и с прибылью. Могу привести пример из геофизики – наша электроразведка всегда была планово убыточной. Но в конце прошлого века удалось буквально за год создать высокоточную технологию электромагнитных зондирований, которая подняла экономику в 2-3 раза. Неплохие разработки есть и в химии. Коллеги с «Саянскхимпласта» давно говорят: дайте природный газ, и себестоимость производства уменьшится в два раза!

– Политическая ситуация (я имею в виду обоюдные санкции, которые и сейчас продолжают вводить друг против друга два государства) повлияла на нефтегазовую отрасль в регионе? 

– Среди тех предприятий, которые обслуживают нашу нефтянку, на западные компании приходится незначительная доля. Фактически у нас сейчас работает только немецкая буровая компания «Дойтах Дриллинг» (Верхнечонское месторождение) и «Шлюмберже-Восток», занимающаяся исследованиями скважин. Всю остальную работу делают наши организации.

Правда, почти вся российская современная сейсморазведка работает на французских и американских станциях, но они очень долговечные – без ремонтов живут десятилетия. Кроме того, есть хорошие российские и китайские аналоги, которые к тому же существенно дешевле. Поэтому санкции на нефтяной геологоразведке в Иркутской области почти не сказались.

– А на самом рынке, на прибыли компаний? Она же может потянуть за собой ГРР?

– Давайте вспомним лихие годы, когда у нас была цена 10 долларов за баррель нефти. Ведь прибыль тогда упала очень сильно. И что сделали Примаков с Геращенко? Они резко снизили ставку рефинансирования, что облегчило доступ компаний к дешёвым кредитам. Предприятия получили свободные деньги для оборота, и экономика поднялась. Значит, если такая же политика будет вестись сейчас, то и при цене 50 долларов экономика будет развиваться.

Но до кризиса в отрасли нам всё равно далеко: несмотря на падение мировой цены на нефть, рублёвая цена за баррель осталась прежней. Поэтому синхронные колебания курса доллара и стоимости нефти – это какая-то искусственная вещь, позволяющая держать нефтянку в относительно благоприятных условиях. Временные трудности могут быть…

– Если бы это не отражалось на стоимости топлива на АЗС…

– Цена на бензин формируется у нас по странным, неэкономическим законам, поэтому, если честно, прогнозировать её изменения я бы не рискнул.