Сергей Лемешевский родился 27 декабря 1922 года в селе Мулька Усть-Удинского района. Детей тогда ещё крестили, и батюшка ошибся, написав в справке 27 января. Так что уже много лет наш герой празднует день рождения дважды – в декабре и январе. 4 марта 1942 года ребят, что родились в 1922-23 годах, вызвали в военкомат. А затем отправили учиться в Улан-Удэнское военное пехотное училище, где за полгода была пройдена двухлетняя программа. Заниматься приходилось с 6 утра, по 10–12 часов в сутки: фронту нужно было подкрепление. Государственный экзамен тоже был непростым – тактика, топография, инженерные сооружения, строевая подготовка. Со званием лейтенанта Сергей Лемешевский осенью 1942 года отправился на фронт, в сторону Москвы. Часть ребят из училища оказалась в Московском военном округе, а часть, в том числе и Сергей Лемешевский, попала на формировку в город Калинин, ныне Тверь. 

– 374-я дивизия вышла на формировку в Калинин, их подо Ржевом изрядно потрепало. Офицерский состав нашей 374-й дивизии пополнился, а солдат ещё не было, ряды пополнялись постепенно. Я попал в 1246 стрелковый полк, 3 батальон. Постепенно первая и вторая рота сформировались, а для третьей нет людей и всё тут! Мы с офицерами, командиром роты, политруком занимались тактикой. Затем, в начале декабря, из Мурманска прибыла целая рота. И во время дислокации один командир миномётного взвода заболел, его сняли, а поскольку я был свободен, меня определили в эту роту. С солдатами я всего дней 10 был, а ведь надо было со всеми перезнакомиться. В эти 10 дней мы проводили стрельбу, учения. А числа 15 декабря 1942 года получили приказ и отправились по направлению к Ленинграду, где был развёрнут Волховский фронт. Немцы уже перерезали железнодорожную линию Москва – Ленинград, мы проехали Тихвин и, не доезжая станции Мга, по какой-то ветке, старой одноколейке, вышли в Шапкинский район Ленинградской области. За полчаса нас выгрузили, состав ушёл, а мы остались. И дальше уже пошли пешком. 

– Основная цель какая была? 

– Выйти как можно ближе к расположению противника. И затем из Шапкинского района нам нужно было пройти к Синявинскому району и Ладожскому озеру. Там дислоцировалась Вторая ударная армия, куда мы и влились. В середине января 1943 года блокадное кольцо Ленинграда было прорвано, в город уже пошли и груз, и техника. А наша задача ещё была соединиться с ленинградскими войсками, так бы мы образовали коридор до Ладожского озера. 19 марта 1943 года командование нашей дивизии решило сделать прорыв, соединить войска. Штаб немецких войск, охранявших эту линию фронта, был в деревне Карбусель. И нам нужно было прорвать линию, штаб уничтожить и соединиться с войсками. И я хочу сказать словами маршала генерала Мерецкова – Волховский фронт был самым тяжёлым из всех. И до нас ведь были попытки прорвать его, уничтожить противника, но они не осуществились. Когда я уже вернулся домой, получил письмо от жительницы Тырети, она написала мне: «Мой сын погиб близ Карбусели». Всю тяжёлую артиллерию под линию фронта привозили ночами, со­средотачивали силы для наступления нашего полка. А второй полк был в запасе.

19 марта 1943 года в 9 утра началась артподготовка. По переднему краю дали массированный огонь. Гаубичные батареи, тяжёлые миномёты, «Катюши» – задействовали всю технику. Так советские войска разбомбили передний край обороны. Затем команда «Вперёд!». Перед этим три наших командира роты были на рекогносцировке (разведка для получения сведений о противнике, производимая лично командиром и офицерами штабов перед предстоящими боевыми действиями. – Прим. авт.). И войска так стояли: наш окоп, их окоп, и всё это метрах в 150 друг от друга. После артподготовки было определено идти по северо-западному направлению. 

Нам выдали штурмовую роту, какой она численности была, я не знаю. Я её встречал ночью, в составе этой роты было много женщин, все красивые, в полушубках. Как сейчас помню: миномётчики и солдаты первого и второго взводов ушли со штормовой ротой. Мы передвигаемся, вдруг видим – немецкий офицерский блиндаж. Наши солдаты вытащили человек 6-7 офицеров, сложили, и ни одного окровавленного среди них не было. Я сразу по­думал о том, что они отравились при такой бомбёжке. Немцы часто держали яд в уголке воротничка. Ещё метров 20 я пробежал, смотрю: в глубоком немецком окопе наш секретарь комсомольской организации лежит, раненый. Но тут уже и медсестра подоспела. А мне надо было пробежать ещё вперёд, и оказался я тогда один. И слева от меня поднялась пыль столбом, слышу звук автоматной очереди – стреляют! Но я успел прыгнуть в воронку от снаряда и укрыться в ней. Потом смотрю – бежит ко мне наш русский парень, солдат, и в эту же воронку. А я его спрашиваю: «Ты где немецкие сапоги взял?». Оказывается, он того немецкого офицера, стрелявшего в меня, пристрелил. И сапоги с кольтом у него забрал. Но мы из этого заряженного немецкого кольта не смогли выстрелить, потому что просто не знали немецкой военной техники. Из воронки выглядываем: метрах в 150 от нас поднимаются пулемётчики. А я-то помню, что мне нужно двигаться в северо-западном направлении. И бегом, бегом к опушке леса. И эти 30 метров передо мной снова запылили, дали по мне очередь, но не попали. Уже в лесу я встретил своего командира роты и политрука.  

В этот день, в 4 часа дня, немецкая пуля всё же настигла Сергея Лемешевского – прошила руку и попала в ногу. После ранения пришлось лежать в трёх госпиталях – в Тихвине, Рыбинске, Свердловске. Флегмона дала стойкую температуру, нужно было делать операцию. После мытарств по госпиталям Лемешевский вернулся домой – с инвалидностью. 

– Как с питанием на фронте было?

– Плохо. Часто нас просто на сухом пайке держали. А это 900 граммов хлеба, 90 граммов селёдки, сахара граммов 30. Мы снег таяли, кипятили его. Медики нам давали таблетки коричневого цвета, мы бросали их в котелок и получали напиток, который называли чаем. 

– А лекарств хватало?

– Вы не поверите, но никто не чихнул даже! Никто не простыл, хотя мы порой на снегу ночевали. Днём валенки, портянки намокнут, потому что снег уже тает, март, а ночью промерзают. Валенки снимаем, портянки сушим, днём снова всё промокает. Но все были здоровы.

Сергей Сергеевич рассказал, что ни разу не довелось за эти несколько месяцев войны встретить сибиряков, земляков. В основном ребята были из Калинина, Кирова, других городов близ Москвы. Из всех полученных на Великой Отечественной войне наград самые дорогие – медали Жукова и «За оборону Ленинграда».

– Простите за нелепый вопрос, но что всё-таки было самым страшным на войне?

– Знаете, что я скажу? Притупляется на фронте чувство страха. И все солдаты и офицеры хотели лишь одного – чтобы война побыстрее закончилась. Была сильная вера в победу, все были настроены победить. 

И 9 мая 1945 года Сергей Лемешевский тоже помнит прекрасно. Он к тому времени уже учился в техникуме, женился, жене как студент­ке мединститута дали комнату в общежитии на 5-й Советской: 

– Я иду через базарную площадь, выхожу на улицу Литвинова. И народу много-много. И вдруг женщина незнакомая ко мне подбегает, начинает обнимать и целовать. Кричит: «Война кончилась!» Ой-ё-ёй! Да и в последние апрельские дни мы ведь предчувствовали эту радость, видели на картах, что наши подбираются к Берлину. Всеобщее празднество, смех и слёзы! Радость! Мы все тогда жили на карточки, жили трудно, но ничто, никакой голод не могли притупить эту радость от победы.