– В 1975 году, 40 лет назад, начался творческий союз «Борис Гребенщиков – Майк Науменко – Андрей «Вилли» Усов». Планируются ли мероприятия, посвящённые этой дате? К тому же наступивший 2015 год юбилейный и лично для вас.

– Думаю, что самым важным для меня событием 2015 года станет моё 65-летие. Эту дату собираюсь отметить в галерее «Борей» большой выставкой, которая будет посвящена 20-летию моей персональной выставки «Чёрным по белому», организованной в Центральном выставочном зале «Манеж» на Исаакиевской площади. Скорее всего, новая выставка будет называться «Чёрным по белому». 20 лет спустя».

– Кто стоял у истоков вашего увлечения фотографией?

– Наверное, случайность подтолкнула меня к фотографии. В 58-м году к нам в Ленинград приехал из Москвы знакомый моей бабушки, «дед Кирилл Московский», – так мы его звали. Он подарил мне фотоаппарат «Любитель» двухобъективный, любительский. Некоторое время я не решался фотографировать, а просто смотрел в квадратный видоискатель. Видел бабушку, сидящую в кресле у письменного стола с бронзовой лампой. Это было очень красиво. 

Первые снимки я сделал лет в двенадцать. Помню, что этим аппаратом я снимал на Карельском перешейке, где мы жили на даче. Я сидел с друзьями за столом и пытался сделать автопортрет. У аппарата «Любитель» первого выпуска не было автоспуска. И, будучи изобретательным мальчиком, я придумал систему нитей, положил на фотоаппарат тяжёлые книги, чтобы во время съёмки он не шевелился. Сделал несколько кадров. Один из них мне очень нравится. Сделанный тогда автопортрет был размещён на выставке «Первая плёнка» и не раз участвовал в других выставках. 

– В 1971 году вы поступили в Ленинградский университет. Почему было выбрано итальянское отделение филологического факультета?

– В 1958 году мы с сестрой пошли в школу с углубленным изучением французского языка. После армии, в 70-м, решил поступать в университет, где моя сестра уже училась на французском отделении филфака. Однако мне не хотелось изучать романскую филологию, потому что мне было достаточно знаний французского, которые я получил в школе. Решил поступать на шведское отделение, но в деканате меня отговорили, сказав, что в Тольятти итальянцы построили автомобильный завод и там нужны специалисты итальянского языка. Уговорили-таки мальчишку.

– Но всё-таки оставили карьеру филолога.

«Два капитана» (на фото Борис Гребенщиков и Сергей Курёхин)

– Да. Некоторое время работал авиамехаником по радиооборудованию самолетов Ту-154 в аэропорту «Пулково». А в 78-м году неожиданно для себя оставил и эту работу. Ушёл и даже не знал, чем буду заниматься дальше. Пробовался гитаристом, вокалистом в разные музыкальные составы. Армейский сослуживец Дюши Романова (вот куда без «Аквариума»!) Костя Дунаев увидел как-то мои слайды. Работы понравились. Он предложил поступить фотографом в институт им. А.С. Попова. Именно этот институт стал моим домом на три года. Там я научился работать с деревянной камерой под чёрной тряпкой, кадрируя перевернутое изображение и делая пассы круговым движением руки, без всякого затвора. Я фотографировал камерой, поставленной на тяжёлый деревянный штатив. Собственно, это и стало началом настоящей фотографии. 

– Один из первых рок-фотографов страны, участник «ленинградского андеграунда» 70–80-х. Тогда вы понимали, что своими руками творите историю, создаёте абсолютно новый пласт культуры?

– Да, забавно. Примерно в 64-м году, сканируя эфир коротковолнового диапазона КВ-2 25 метров, я обычно находил станцию, передающую одну и ту же песню почти без паузы. Затем через пару недель песня менялась. Это была какая-то ротация хитов. И вот именно тогда я услышал «The Beatles». В первый раз прослушал их песню раз двадцать и не мог оторваться. В том же 64-м я купил за 7 рублей 10 копеек семиструнную гитару, переделал на шестиструнную. 

Когда я услышал песни Бориса Гребенщикова, когда увидел восторг Севы Гаккеля, а с ним-то мы были знакомы ещё с 72-го года, я понял, что, если я умею фотографировать, должен оставить какой-то след. Мне не раз приходилось бывать в ситуациях, когда, кроме моего, не было ни одного фотоаппарата. И я фотографировал друзей.

В 76-м году мы с «Аквариумом» поехали в гости к «Машине времени». Я взял с собой 12-струнную гитару. Макаревич принимал нас в квартирке на Фрунзенской. Мы-то в Питере все или ютились по коммуналкам, или жили у родителей, или снимали жильё у друзей знакомых. А у Андрюши Макаревича была отдельная однокомнатная квартира. Когда он увидел мою гитару, у него загорелись глаза. После состоявшегося на квартире музыкального джема он уговорил меня продать гитару. 

Вскоре я построил электрическую гитару, потому что хотел на сцену, хотел петь, играть на гитаре. Эта гитара запечатлена на фотографиях. Но не в моих руках. Нет ни одной фотографии, где бы я был с ней. У меня её купил Борис Гребенщиков. Вот так, раздав гитары, я остался с фотоаппаратом. 

В 78-м году моя группа «Ассоциация скорбящих» в последний раз выступила на факультете прикладной математики в совместном концерте с «Аквариумом». Кстати, в этой группе на барабанах играл Женя Губерман, а на второй гитаре – Майк Науменко. После этого я начал активно фотографировать и, можно сказать, окончательно сделался фотографом. В 79-м году стал уже профессионалом, исполнявшим ответственные задания института им. А.С. Попова.

– Вы создавали обложки «Аквариума» и «Зоопарка». Это был первый в нашей стране опыт такого рода художественной работы. 

– В книге Саши Кушнира, московского рок-летописца, «100 магнитоальбомов советского рока» – 10 альбомов, оформленных мною. Как оказалось, даже на той примитивной технике, которая у меня была, я довольно удачно работал. Но меня всегда мучил комплекс – я был недоволен фотоаппаратами. Не было денег, не было возможности приобрести серьёзные фотоаппараты даже советского производства, не говорю об иностранной технике. Почти все известные обложки сделаны на «Любитель». Но, когда сейчас я печатаю или сканирую те негативы или слайды, удивляюсь качеству изображения. Вот эти знания и умения управлять несложной и недорогой техникой помогает мне до сих пор. Так, некоторые мои выставочные работы последних лет сделаны не дорогущим зеркальным фотоаппаратом, а цифровой мыльницей, которую тоже надо уметь обмануть и сделать то, что хочешь ты, а не то, что предлагает её автоматика. 

«Канонические» подпольные альбомы «Радио Африка», «Синий альбом», «Треугольник», «Электричество», «Акустика», «Табу», «Дети Декабря», «Сладкая N и другие» сделаны с любовью. Подписывал я их «Фото Вилли», потому что хотелось подписаться, но указать свою фамилию я не рискнул. Мы находились под пристальным вниманием КГБ. Меня пару раз задерживали, допрашивали, ведь я был летописцем запрещённой группы «Аквариум».

Оформление альбомов стало для меня важной творческой вехой. Радует то, что спустя долгие десятилетия эти альбомы переиздали на виниле. Я проделал колоссальную работу по реставрации фотоизображений для винила «Аквариума» и «Зоопарка».

– С каким чувством вспоминаете 70–80-е годы?

– Жизнь промчалась бесстыдно быстро. Сейчас, в 2015 году, я говорю об этом и понимаю, что это миг и уже прошедшее. Буквально через несколько лет эти слова произнесёт 70-летний старик. А сегодня я чувствую себя на 42. Это был пик физической активности, мощности желаний, творческой энергии. Это был год реализации многих замыслов. Всё было море по колено. Всё было возможно и, как оказалось, осуществимо. 

Вспоминаю традицию встреч в шесть часов вечера на Невском в кафе «Сайгон», которое, естественно, так не называлось официально. Мы выпивали маленький двойной и решали судьбу вечера, узнавали новости, обсуждали, куда поехать: на концерт, или спектакль, или в гости, или, если не оставалось ничего другого, шли «на зАмок». Торчать «на зАмке» было традицией. Часто после 6-часового кофе в «Сайгоне» не торопясь шли к Инженерному Замку, на северную лестницу, обращённую к Летнему саду, можно сказать, на берегу речки Мойки. Мы наслаждались теплом, закатным солнцем, играли во фрисби. У Бориса и некоторых наших друзей были американские тарелки из приличного пластика, которые хорошо летали. С собой ещё мы брали музыкальные инструменты, флейты, гитарки. Пели, играли. Вот там я и познакомился с интересным мальчиком, обязательно одетым в пиджачок и галстук, казавшимся мне странным, совсем не хипповым. Это был Майк Науменко. Тогда он пел вещи, которые впоследствии станут хитами навсегда. Кстати, и то, что Борис Гребенщиков пел в 75-76 годах, в наше время он исполняет почти на каждом концерте.

– Работая с Борисом Гребенщиковым и Майком Науменко, вы помогали друг другу?

– Конечно, это было совместное творчество. Например, в 1978 году состоялась запись альбома Майка и Бориса «Все братья – сёстры». Записывался он на лужайке на берегу Невы за Смольным собором на бытовой магнитофон «Маяк-202», но на приличный микрофон. Боря и Майк по очереди исполняли свои песни. В июне 78-го возникла идея тиражировать эту плёнку с фотографическим оформлением. Я фотографировал Бориса и Майка на Каменном острове на фоне заходящего солнца с Буддой в руках и в арочном переходе. И мы сделали, как теперь говорят, фотосессию. У Бори в руках была книга Боба Дилана, у Майка – бутылка портвейна. 

– Насколько сложно для вас погружение в концептуальный мир альбома, в творчество исполнителя и вообще – в мир художника?

– Я фотографировал любимую музыку. Именно фотографировал музыку и именно любимую. У меня были сложные отношения с музыкантами, музыка которых мне не нравилась. Бывало, но редко, что я соглашался работать с группой, которую мне не хотелось слушать, ради какого-то приработка. А бывали случаи, когда я и не отказывался, но работы не случилось. Однажды мне позвонила девушка и сказала, что она слышала, что я фотограф и делаю снимки для разных групп. Она предложила мне сделать оформление для альбома. Я сказал: «Давайте обсудим, только я должен послушать». Больше она мне не позвонила. Видимо, эта просьба её оскорбила. Это была Татьяна Буланова. Ну что ж делать, и такое бывало. 

– Чего вы никогда не будете снимать?

– Наверное, войну. Не потому, что страшно, и не потому, что не смог бы, а потому, что война – это беда. Беда и смерть. Я вот и похороны не фотографировал до тех пор, пока на могилах не стали появляться фотографии моей работы. Вот на могиле Майка Науменко стоит фотопортрет с гитарой. Мама Майка, Галина Флорентьевна, выбрала эту фотографию.

– Если на одну чашу весов вашего творчества положить документальную точность, верность факту, а на другую – художественное преобразование действительности, что перевесит?

– Я бы сказал – художественное преобразование документальной точности. В клубе «Зеркало», членом которого я был с 85-го по 90-й год, а это был сильнейший в стране фотографический клуб (им руководил Евгений Юрьевич Раскопов), объединивший более 50 настоящих мастеров фотоискусства, мы учились обсуждать фотографию, видеть её. Нашей основной темой стал город. Мы снимали не только мастерские, портреты художников, натюрморты, но и подворотни, руины, помойки, кладбища, пьяниц, какие-то бомжатники. Да посмотрите работы Бориса Смелова, Сережи Подкоркова. Это и есть Петербург.

– В вашем творческом багаже – сотрудничество с музыкантами, ставшими легендами российского рока, их «канонические портреты». С какими музыкантами или другими деятелями культуры вы сегодня сотрудничаете?

Работы Усова не ограничиваются фотолетописью питерских рокеров, в его архиве в том числе портреты известных актёров (на фото Александр Филиппенко и Юрий Кузнецов)

– Я имел счастье знать Дмитрия Сергеевича Лихачёва и сделать несколько его фотоизображений. Как-то Артемий Троицкий пригласил меня пофотографировать на съёмках одной из картин Саввы Кулиша. Снимали в репинских пенатах. За столом сидели Андрей Андреевич Вознесенский, Дмитрий Сергеевич Лихачёв, Савва Кулиш, Артемий Троицкий и некая девушка Ксения, говорили по-английски. Этого фильма я не видел. И даже не знаю, сделали ли его вообще. Но то общение было потрясающим. Это был 89-й год. С 2000 года сотрудничаю с известным кинорежиссёром Дмитрием Иосифовичем Светозаровым. В последнее время я общаюсь с огромным количеством киноактёров и театральных артистов и многими деятелями культуры.

– Вы являетесь членом жюри различных фотоконкурсов, проводите мастер-классы. Что в первую очередь цените в работах начинающих фотографов?

– Это, безусловно, видение. На мастер-классе я обычно веду группу до 10 человек. Если нужно, могу проговорить: «А почему сейчас не взяли фотоаппарат и тут же не сфотографировали. Вот слева посмотрите, что происходит!» Видение и невидение. Проходит толпа, и, может быть, только один заметит будущий фотошедевр. Ценю состояние, свет, соотношение теней, цветов, объектов, неожиданность ракурса, неожиданность мимики. Ещё ценю кадрирование сразу во время съёмки.

– Многое ли изменилось в Андрее «Вилли» Усове начала творческого пути по сравнению с Андреем «Вилли» Усовым XXI века (кроме выросшего профессионализма и накопленного опыта)?

– Многое. Раньше я ходил по городу с аппаратом, готовым к съёмке, сейчас этого почти не бывает. Потому что стёрлась острота восприятия музыкальных событий, поиска тем для съёмки. Не то чтобы охладел, а просто говорю себе: я это уже видел, снимал. И отклика, желания зафиксировать, не возникает. Может быть, стал прохладнее. Кроме того, стал сентиментальнее, потому что возраст, потому что появилась печаль от общего понимания возрастных необратимых процессов. Иногда вызывает ироничную улыбку то, что у людей вызывает восторг.

– Когда-то у вас был собственный музыкальный проект, название которого зависело от времени года – «Ассоциация скорбящих по зимнему (летнему) отдыху». А сейчас вы «скорбите» о каком-нибудь летнем отдыхе? И навёрстываете ли зимний отдых, чтобы не «скорбеть» о нём летом?

– Долгие годы я был очень активен, но в последнее время эта активность спала. На самом деле, под зимним (летним) отдыхом я имел в виду виды зимнего и летнего спорта. Без иронии: летом – велосипед, поездки на залив, катание по бесконечным дорожкам вдоль берега моря, зимой – лыжи. Это было любимое времяпрепровождение. Чем я сейчас навёрстываю такой отдых? Сижу за компьютером, сканирую свой гигантский архив, пытаюсь успеть разложить его по полочкам, ведь без меня этого никто не сделает.

– В «Кратком отчёте о 16-ти годах звукозаписи» Борис Гребенщиков написал: «Если чего-то хотеть – не сознательно, а всем существом – то это сбывается…» Вы тоже верите в это?

– Конечно. Вот один из примеров. В 95-м году я решил сделать персональную выставку «Чёрным по белому» в Центральном выставочном зале «Манеж». Сам нашёл спонсоров, издательство, фотобумагу, подготовил примерно 480 выставочных фоторабот, из них в «Манеж» повесил 434. К открытию выставки записал на синтезаторе своё сочинение, которое называлось «Бесконечное вступление». Накануне открытия была страшная гроза, в прозрачном световом потолке «Манежа» громыхали громы, сверкали молнии, шумел ливень. Я шёл по выставке и смотрел в полумраке на готовые, развешанные в рамах, стекле работы и вдруг понял, что я это сделал. 

– В прошлом году вы были в Иркутске в рамках «Культурной столицы» и поддержали иркутян в Санкт-Петербурге в рамках того же фестиваля. 

– В первую очередь я был поражён красотой края, Ангарой, Иркутском и, конечно, Байкалом. Очень радовали удивительное спокойствие и достоинство людей, воспитанность, неспешность, вежливость. Ранее летал в Абакан, Красноярск, бывал на Енисее, Саяно-Шушенской ГЭС. Для меня тогда Сибирь была связана с теми краями. Теперь же Ангара затмила, и Байкал поразил.

В проекте «Культурная столица» рад был участвовать, а также рад был увидеть иркутян в Питере. На­деюсь, что наше сотрудничество продолжится. У меня огромный фотоархив с разнообразной тематикой, и это, как ноты, может сложиться в любую музыкальную тему. Эти фотографии могут создать любое настроение, любую тему экспозиции, поэтому хотелось бы сделать достойное фотографическое издание. Думаю, что с иркутскими друзьями можно такой проект осуществить. Спасибо, друзья!