Так, в редком спектакле увидишь, чтобы пространство коробки-сцены было полностью задействовано, чтобы работала вся сцена – и глубина, и высота, и было бы два одно-временно действующих игровых плана. В спектакле это есть.

Сцену рассекают два мира – мир небесный, по которому в лодке плавают три необыкновенно привлекательных Ангела (Владимир Привалов, Олег Туница, Анна Конончук). Они взбивают крылатыми вёслами облака и растапливают музыкой леденящую зимнюю стужу. На протяжении всего спектакля эти ангельские персонажи будут исполнять свои трудные обязанности: следить за сменой времён года, за правильной расстановкой планет, а также неустанно наблюдать за судьбой Звёздного мальчика. Но самое главное – они будут исполнять божественную волю. Даже вопреки своим желаниям они создадут людям такие трудности, чтобы «человек мог стать человеком» и смог осознать необходимость и важность добросердечных, милосердных поступков.

Параллельно невидимому транс-цендентному миру живёт земной привычный мир людей. На сцене – конструкция из тёплого некрашеного массивного дерева, чем-то похожая на сборную детскую железную дорогу из IKEA. В первом действии она выстроена в виде огромной горбатой горы, которая создаёт иллюзию вершин, по которым карабкаются и катаются замёрзшие до философствования и гнева лесники. Затем внутренняя её часть превращается в дом с тёплой маятой печного огня, а потом становится мостом, на изгибе которого Звёздный мальчик самовлюбленно любуется собственным отражением в озере. Во втором действии гора разъезжается и скаты её обращаются друг к другу, в этом новом построении Звёздный мальчик словно оказывается в яме, низвергнутый с высоты своей гордости и красоты. 

Свет – ещё одна движущая и впечатляющая сила в спектакле. Он создаёт настроение и насыщает мизансцены. Так, необыкновенно красиво и завораживающе выглядит космическое бездонное пространство и серебристо-лунные отсветы на планах. Далёкая звездная даль в спектакле постепенно становится необъяснимо важной влиятельной сущностью для людей, связывающей их с богом и его замыслами о каждом из них. Свет передаёт и леденящую стужу зимы, охватывая тусклыми синими лучами фигуры людей, и жар летнего зноя, рисуя на солнце оранжевые всполохи. Домашним уютом веет от печного огонька, прохладой от дребезжащих искристых отсветов озера, которые играют на балках моста, грозовой тревогой от неожиданных вспышек молнии. Свет в этом спектакле действительно стал важным действующим фактором, который волшебно, в нужный момент, создавал эффектную атмосферу.

В привлекательной современной эстетике выполнены костюмы. Облачения Ангелов меняются в зависимости от времени года: двухцветные рубашки, прозрачные смешные плащи, космические зеркально-осколочные куртки, слепящие световыми отражениями зрителей. Забавны замерзающие лесники, один из которых запакован в яркий, напоминающий детский, голубой комбинезон, второй обвязан, как мумия, лохматыми коричневыми бинтами. На голове у них шапки, как у гангстеров, в них только прорези для глаз и рта. Очень трогательным символичным элементом стали ярко-красные заплатки-сердечки в костюмах лесника, который спас Звёздного мальчика, и его жены. Дизайнерским выглядит платье Хозяина, придающее своему обладателю странность и многозначительность. Важно ещё и то, что на сцене дети увидели действительно узнаваемого Звёздного мальчика – в футболке, кедах, цветных джинсах. 

Запомнилось замечательное исполнение Павлом Саниным роли Звёздного мальчика. Дерзкий, резкий, злонравный, заносчивый, самовлюбленный, жестокий ребёнок с холодным сердцем и высокопарным нутром. Актёру удалось передать свою инаковость, инородность по сравнению с окружающими его деревенскими жителями. Это странное величие его природы не находило своего места в окружающем мире и разъедало сердце от непостижимого несоответствия.

Замечательно сделан образ Младшего Ангела, который исполнила актриса Анна Конончук: наивная, самоотверженная, неистово и трепетно болеющая за вверенного ей человека. Тихим, скромным, но в то же время мужественным, сильным и сердечным получился Первый Лесоруб Сергея Павлова.

Спектакль потенциально мог стать театральным событием, но не дотянул из-за мелких недоработок. Многие мизансцены вылетают из контекста спектакля только потому, что не слышно, что говорят актёры, в первую очередь это касается Ангелов, которым приходится работать в глубине сцены и в верхней её части. Подвешенные возле актёров маленькие микрофоны не спасают ситуацию. Дело даже не в том, что артистов поместили на верхотуру сцены: даже когда они спускаются в зал и выходят на авансцену, их всё равно не слышно!

Складывается ощущение, что на второй акт просто не хватило репетиционного времени. Ведь первая часть спектакля – понятна, целостна, собранна, ритмична, вторая, напротив, распадается, затягивается, да к тому же со смыслом происходящего начинаешь внутренне спорить, появляются недоумения и вопросы. Первое: вызвали отторжение стражи, оказавшиеся какими-то не сказочными персонажами, а современными отморозками. Второе: Звёздный мальчик, говоря о том, что он хочет найти свою мать, постоянно твердил, что этим самым он вернёт свою красоту, акцентируя на этом внимание. Совсем непонятно, что же всё-таки меняет Звёздного мальчика, каким образом он преображается. Почему он вдруг становится милосердным? Сочувствующим? Добрым? Почему он предпочитает помочь нищему, взамен отдавая свою жизнь? В сказке у Оскара Уайльда он скитается в течение трёх лет в поисках матери, сам ощущая на своей шкуре, что такое быть гонимым, нищим, бедным, уродливым, одиноким. В спектакле зрители этого не видят и не ощущают. Они наблюдают за насмехательством над Звёздным мальчиком «отмороженных» охранников и за его лёгкими метаниями «по лесу» в поисках монет белого, жёлтого и крас-ного золота. Причём в этой сцене актёр очень формально оглядывается вокруг, даже не делая усилий к действительному поиску монет, и поиск этот выглядит неправдоподобно, и щедрость мальчика к встреченным слепому, нищему и прокажённому тоже неправдоподобна. Ведь нужно пройти сквозь тернии, чтобы переродиться, а в спектакле их нет. При этом я не имею в виду, что нужно показать действительные унижения, физические муки – нет. Просто хотелось бы увидеть сцену, какое-то режиссёрское решение-придумку, благодаря которому мальчик вдруг осознаёт, как он был душевно некрасив прежде, нужен момент, когда его сердце вдруг оттаивает, оживает, окрыляется, обожествляется. А если этого нет, то и у артиста не рождается это внутреннее перерождение – неоткуда ему браться; не приходит истинное раскаяние, и встреча с матерью становится миловидно-слащавой, теряется пронзительность, возвышенность, красота этого момента. Становится очень обидно за финал и за спектакль. Тем более что хорошего в спектакле очень и очень много.