В спектакле сталкиваются представители разных рас, поколений, политических взглядов и моральных ориентиров: африканцы, коммунисты, дворяне, новые русские… Тем не менее, «воюют» они друг с другом по-доброму, как-то не взаправду. Так, в устрашающем пистолете оказывается слезоточивый газ, бывшая заядлая коммунистическая труженица довольно интеллигент­на в своих партийных порывах, дворянин Лукошкин расцеловывает всех подряд, не гнушаясь ни новых русских, ни старых советских, а девушка с несовременной добротой и честностью и вовсе влюбляется в вора, подлеца и аморального типа. В спектакле непримиримость взглядов и разрозненность интересов смягчают литературная толерант­ность и спасительное чувство юмора, а трагизм незримо прослеживается в судьбе каждого отдельно взятого персонажа.

И, наверное, поверить в несочетаемые хитросплетения жизни этой комедии было бы невозможно, не будь мы живыми очевидцами подобных фарсовых событий нашей истории. Эта причастность дала зрителям единое понимание, единое ощущение спектакля, а ещё – радость узнавания абсурдной, неадекватной, не вмещающейся ни в какие рамки разумности собственной жизни и истории.

Художник Александр Плинт представил квартиру профессора сравнительной мифологии как некий своеобразный мир образов и дум учёного. Так, стены оклеены яркими фотообоями с выступающими, словно проникающими в дом, джунглями. По всем стенам развешаны африканские маски в бамбуковых обрамлениях, которые напоминают туземцев, выглядывающих из листвы. В этот африканский колорит вклинивается иной мир, который составляет неотъемлемую часть жизни жены профессора – мир советской действительности. «На ветвях» висят советские грамоты, вымпел, благодарности, стоит белоснежный бюст Ленина. Прибавьте к этому огромный чёрно-белый портрет дедушки в папахе, его казацкую пику, а также самые обыкновенные предметы мебели. На сцене действительно возникает заполненное необычное пространство жилой квартиры с вещами и предметами из разных культур, но, к удивлению, органично сосуществующих вместе. Всё какое-то отборное, интересное и не бессмысленно возникшее. 

Прекрасно придумана деревянная стремянка, чтобы доставать книги, с креслом для профессора наверху. Владимир Орехов, замечательно сыгравший профессора, восседает на ней, словно печальный вождь, с болью взирающий на глупую жизнь своего народа. Седобородый, с острым заинтересованным взглядом, в очках на цепочке, в подтяжках, в клетчатой вязаной жилетке – актёр всё это внешнее оформление роли сделал неотделимо «своим», и получился живой образ интеллигентного учёного старой закалки, окружённого книгами и тем культурным контекстом, который он сам вокруг себя создаёт и оживляет. Его квартиру опутывают джунгли, ритмы и песнопения африканских племён, и сами эти далекие африканские представители снуют тут же как неотъемлемая часть жизни этого дома и этого увлечённого человека. 

Елена Мазуренко точно и ярко показала убеждённую коммунистку Лидию Николаевну, наполненную неуёмной энергией, общественным энтузиазмом, с советским пафосным выговором, с подпрыгивающей походкой, с партийными резковатыми жестами; она так самозабвенно влюблена в образ Ленина, что при случае целует его гипсовый бюст в лоб, как икону. При этом советский «идеологизм» не притупляет в ней простые человеческие качества, она остаётся заботливой женой, любящей матерью и просто задорной болтливой кокетливой женщиной. 

Незабываемый комедийный образ бывшего дворянина Лукошкина подарил зрителям Николай Дубаков. С самозабвением, с шиком, с позёрством демонстрирует он своё дворянское звание. При этом с детским наивным приспособленчеством и душевностью он продаёт свои троекратные поцелуи, изобретая фирменное многозначительное щекотание усами. А что происходит с ним в сцене с дуэлью! Он вдруг нашёл применение давно утратившей свой смысл дворянской традиции. Испытывая звёздность своего часа, он с торжеством и упоением выступает организатором построения абсурдной, комичной и жалкой в своей бессмысленности дуэли.

Рисунок роли Елены, исполненной Анной Дружининой, показался мне чрезмерно застроенным режиссёром. Актрисе некомфортно было существовать со специально деланной речью и пластикой, которые получились гротескными, но не живыми. С резковатым нажимом сделан и образ Кости. Александр Ильин делает его неестест­венно, чрезмерно улыбающимся, с вычурной дурашливостью, восторженностью, с неправдоподобной детской влюблённостью. Кажется, что краски роли сильно перенасыщены.

Финал спектакля сделан в условном, лёгком и смешащем зрителя тоне, а ведь «чёрные» пришельцы, по сути, должны были говорить о самом сущностном, сакральном, жизненно важном для них и для всего племени – о потерянном духе. А зрители и участники действа видят перед собой двух симпатичных уморительных папуасов, которые забавно комикуют и «дуркуют» и не вызывают никакого священного трепета. В результате чего все остальные персонажи начинают играть с ними в поддавки: «я тебе подыграю, что я боюсь, но я не боюсь». И вся эта сцена нивелируется, превращается в большую хохму и смотрится по-детски неправдоподобной. И непонятно, чего же так мечется тоненькая фигура Елены и чего она так кричит о спасении, когда по внутреннему ощущению никого спасать не надо. К тому же и долгожданная шкура льва оказывается плюшево-игрушечной и ненастоящей. А ре­ализм 90-х превращается в самую настоящую сказку, в которой зло перевоспитывается в добро, восстанавливается справедливость, все остаются живы и здоровы, а неправдоподобная любовная история заканчивается свадьбой и «халам-бунду».