Оружие для коллекционеров

Мастерская Александра Алсаткина – это и его основная среда обитания. Как и многие художники, он живёт в мастерской, работает по ночам – так удобнее. После десятилетней жизни в Санкт-Петербурге вернулся в родные края. И за два года в Иркутске успел сделать себе достойное имя. 

– Я правильно мыслю, что всё началось с вашей известной мамы? Она оказала на вас мировоззренческое и формирующее влияние?

– Безусловно: и биологически, и духовно. Наверное, уже можно говорить о преемственности, о зарождении поколения художников. Я с детства в такой среде варился, которая в дальнейшем дала мне все основания стать художником. Мастерские, творческая работа дома и вне дома, разговоры об искусстве, выставки, тусовки среди художников – всё это затянуло меня ещё в детстве и не отпускает. Детство прошло в Краснокаменске, это город в Читинской области, где тогда жило много молодых и интересных художников из маминого поколения. В 1993 году, после перестройки, когда начались тяжёлые времена, когда наш моногород, который жил за счёт одного предприятия, потихоньку начал задыхаться, мы переехали в посёлок Усть-Ордынский – поближе к родственникам. 

Уже здесь Александр окончил художественную школу, художественное училище, а в 2002 году уехал в Санкт-Петербург, где учился, жил и работал. 

– В Питере я получал чисто европейское образование в самых лучших традициях – ни шагу влево или вправо. Академия имени Веры Мухиной, где я учился на факультете художественной обработки металла, даёт академические познания, умения и навыки, в этом её основная задача и состоит. А уже после третьего-четвёртого курса начинается творчество, но всё же в рамках школы. Ну а дальше – дело самого художника, как ему быть, как показать себя, в чём реализоваться и найти свой почерк. 

– Вопрос выживания перед вами стоял? 

– Мне даже довелось поработать в японском ресторане на прекрасной должности стюарта. В голове рисовалась романтическая картина, но оказалось, что стюарт – это человек, который убирает ресторанную грязь, моет, чистит и при этом всегда должен оставаться тенью. 

– Сколько лет вы были тенью?

– Я поставил рекорд в 9 месяцев, хотя никто не держался на этой должности дольше трёх недель. И я ушёл, мне надо было учиться и максимально стараться работать в профессии. После первого курса я пришёл в мастерскую к своему педагогу, который меня заметил и сам пригласил на работу. Мы тогда занимались травлением по металлу – это когда очень тонкой кистью, буквально три-четыре волоска, и специальным лаком рисуют по отполированной поверхности металла. Когда лак подсыхает, изделие погружают в кислоту, и вся поверхность, что не была защищена лаком, выедается, а площадь, покрытая лаком, остаётся нетронутой. Затем лак смывается и получается объёмный рисунок на детали. Это технология старая, древняя, существует так же давно, как и насечка золотом, серебром. И педагог по этому предмету пригласил меня в свою оружейную фирму, начинал у него, потом была вторая оружейная фирма, третья. Начались и участия в международных выставках в Москве, в выставках миллионеров. То есть изначально я состоялся как ювелир-оружейник, но сегодня работаю и с ювелирными украшениями.

– Что за явление – выставки для миллионеров?

– Это когда огромный ангар забивается предметами роскоши начиная от ювелирных изделий, усыпанных бриллиантами, и заканчивая яхтами и вертолётами. 

– И там одни миллионеры ходят?

– Ну не одни, за ними ещё следуют по два-три телохранителя с чемоданами денег. Много красивых женщин, естественно. Мы выставляли работы от фирмы, попадали в частные коллекции, получали заказы. Это нужный и важный этап в жизни художника, всё-таки мы работаем не только для себя, признание необходимо всем. 

– Оружие вы делаете выставочное или на заказ?

– Одно без другого не существует. Себестоимость такого оружия – 300–400 тысяч рублей, делать его для себя невыгодно. Авторские ножи, например, у нас были стоимостью от 700 тысяч до полутора миллионов рублей. Кто покупает такое оружие? Коллекционеры в основном. Один из моих ножей «Спящая красавица» вошёл в энциклопедию «Ножи мира». 

– Что же произошло? 10 лет в Питере, есть работа, заказы, друзья, что опять в Сибирь привело? 

– Общее дело с Анжеликой Борисовной. Питер стал родным, я его безумно люблю, скучаю, в городе осталось много друзей. Но сейчас я живу и работаю в Иркутске. 

И я нисколько не жалею, у нас сейчас с мамой много проектов интересных. Работаем и вместе, и порознь: мама сейчас в основном ре­ализуется в проектах интерьерного характера, это панно, гобелены, композиции на этническую тематику. 

– Разрешите каверзный вопрос: вы маменькин сынок? Так сильна привязанность к матери или были другие мотивы?

– На данный момент жизни мы в первую очередь рассматриваем друг друга как коллеги. Более суровой критики, чем от неё, я не слышал ни от кого. Она знает мои минусы и спокойно о них в глаза говорит, так же и я её могу критиковать в чём-то. Когда вернулся, у нас архитектура сошлась с ювелирным делом. Это профильно разные вещи, но они имеют одну базовую составляющую. И всё это вылилось в масштабность вкупе с качеством. Архитекторы смотрят панорамно, глобально, а ювелиры – детально и дотошно. Мама делает большие вещи, с претензией, но пропускает мелочи, а я, напротив, на этих мелочах заостряю внимание. Наглядно сочетание архитектуры с ювелиркой – это костюм, большой костюм, держащий сцену. Мы принимаем участие в концертах, подиумных проектах, у нас есть модели, которые по первому звонку готовы взять свой «тревожный» чемоданчик и поехать выступать. 

Легенды Прибайкалья 

– Сегодня какими проектами занимаетесь, где они реализуются, чем зарабатываете на хлеб насущный с икрой и маслом?

– Икра – это не наш случай. У нас в стране всё ещё пытаются подвести творцов под стереотип «художник должен умереть от голода и холода». Проектов много, например, открытие мастерской-экспозала в центре города, где в сурово-качественном интерьере на европейский лад будут выставляться металл, камень, кожа, мех, конский волос, войлок, то есть изделия только из натуральных материалов. Также есть заказы и на ювелирные комплекты, индивидуальные украшения под конкретного человека – учитывая цвет его глаз, рост, комплекцию, общую индивидуальность. И главная задача художника-ювелира в таком случае – найти то, что подойдёт конкретно этому человеку. Люди порой мыслят стереотипно, для них ювелирка – это ювелирный магазин, а ювелир – это человек, который сидит где-нибудь в Доме быта и паяет серьги и цепочки. Я ничего не хочу сказать против этих людей, да, это мастера, порой технически классные, которые паяют предметы с закреплёнными бриллиантами, не боясь, что они что-то подожгут. Молодцы! Но на самом деле, задача ювелира-художника более глубокая – найти образ, раскрыть и поддержать его. В этом главное отличие художника от ремесленника. 

– Как вы ищете идею? Это интуиция, интуиция и опыт, или вообще никакого труда не доставляет увидеть человека и понять, что ему подходит?

– Интуиция, бесспорно. И опыт не только технический, но и опыт наблюдений. Мы ведь выезжаем на разные выставки, общаемся с другими мастерами и отслеживаем тренды (слово дурацкое, терпеть его не могу). И всё это тоже выливается в изделие. И человек, получая индивидуальное украшение, счастлив. А я тем более. 

Не так давно к Александру Алсаткину пришли две прекрасные женщины бальзаковского возраста и заказали этнический комплект со своей философией. Из серебра и аквамаринов. Они увезли этот комплект в Америку – в качестве подарка дочери на свадьбу. Причём для украшения женщины принесли своё родовое серебро. Интуитивно они выбрали этнику в качестве стилистической основы украшения и поддержали её своим металлом, серебром с семейной историей. 

– Все вещи, что я делаю, обязательно имеют под собой какую-то историю, легенду, – утверждает Алсаткин. – Всё связано с Востоком, но не с Монголией, Китаем, Японией, под Востоком я всегда подразумеваю наше Предбайкалье, то, у чего пока нет конкретной характеристики и визуального воплощения. Та сторона Байкала – это буддизм, там и скульптура идёт со своей академичностью и школой; эта сторона Байкала – шаманизм. И мы с Анжеликой Борисовной делаем те же панно, костюмы, предметы интерьера, ювелирку именно под влиянием Предбайкалья, легенд этих мест. Потому что история наша настолько богата, что все эпосы «отдыхают» по сравнению с этим диким пантеоном, с шаманским мировоззрением. 

– А ваши религиозные убеждения?

– Я язычник, поклоняюсь культу предков. 

Любимый металл Алсаткина – серебро. Вообще, серебро у бурят считается металлом чистым, в истории мало фактов, когда кто-то убивал из-за серебра с целью наживы. Также серебро слывет лунным металлом, символом чистоты и девственности. И у бурят украшения были в основном из серебра, золото использовалось крайне редко. 

– У вас есть любимые камни?

– В последнее время тянет на недорогие, но интересные материалы, например, медь и латунь. А из камней мне сейчас безумно нравятся янтарь и гагат. Вы знаете, что в Эхирит-Булагатском районе находится крупное месторождение гагата? Этот камень считается защитником от злых духов. 

Пунзели и анка

Рабочее место ювелира, конечно же, специфично, это не стол, а верстак.

Из привычных глазу предметов – лишь блокнот с набросанным эскизом подвески, кольца и серёг. К базовым инструментам относится, естественно, бормашина. Да такая, что просто рвёт металл, оборотов она даёт намного больше, чем главный инструмент стоматологов. Вальцы для раскатки металла, миниатюрные ювелирные наковаленки, шлифовальня, штихели, шаберы и надфили, мягкие молотки (тоже специальные, ювелирные) – всё это собирается в течение жизни под себя, под свою руку:

– Если я вот крохотную детальку отдам другому ювелиру, он не поймёт, что с ней делать. А для меня это инструмент, без которого я не могу обходиться. 

Ещё есть анка (стальная плита с полусферическими или коническими углублениями разного диаметра) и к ней пунзели (металлические стержни с шарообразными окончаниями), задача которых – выбивать полусферы. 

Горелка у Алсаткина – настоящий hand made, он собрал её сам из огнетушителя и компрессора. Горелка необходима для многих ювелирных процессов – паять, сжигать, отливать. 

– Ну а самый главный мой инструмент – это «буратино», – улыбается Александр и демонстрирует крепкое высокое полено со следами былой красоты и многочисленных ударов. – Придать форму, например, этому черепу возможно только на «буратино». 

Работа ювелира требует необыкновенной усидчивости: иногда мастер проводит за работой до 10 часов, практически не вставая. И все, кто приходит в оружейное или ювелирное дело, должны быть готовы к этому. К тому же, холодная ковка требует достаточно много физических усилий. Поэтому женщин-оружейниц почти нет, мало тех, кто согласится постоянно жить с опалёнными волосами и ресницами. У оружейников много работы с химией, с огнём, когда искры лисьими хвостами разлетаются по всей комнате. А вот ювелиры среди женщин встречаются, но в целом это профессия мужская. 

Кстати, вредных и плохих людей металл вмиг выдаёт. Как признался Александр Алсаткин, бывает, что заказ сам по себе лёгкий, небольшой, мелочь, а металл не льётся, не раскатывается, камень колется. Потому что металл – это маркер и тестер, который сразу человека вычисляет, и притом безошибочно. Точно так же умный металл не выносит плохих оружейников и ювелиров, таков закон мастерства.

[dme:igall/]