Утро закончилось только в пять часов вечера 

– Уж не об октябрьской ли катастрофе на Байкале вы говорите?

– Да, разумеется. И об исках родственников погибших владельцам судов. 

– Вот как? Но ведь моим оппонентом по этому делу предполагался присяжный поверенный Фатеев.

Сосредоточенность на лице у Тарасова тотчас сменилась ироническою усмешкой:  

– Что вы, что вы, он ведь так занят работой в гоголевской юбилейной комиссии! В последнюю встречу он только и говорил, что о музыкально-литературном утре, посвящённом 50-летию со дня кончины писателя.

– Слышал я, что это  утро закончилось уже  в пятом часу пополудни…

– Ещё бы! Иван Сергеевич при­влёк все лучшие силы города, и большинство номеров бисировали по три раза. А под конец ждал ещё и сюрприз: портреты, стоявшие без движенья на сцене, вдруг  ожили и стали раскланиваться со зрителями. В общем, школьники все довольны безмерно, а Фатеев так просто счастлив. Он ведь у нас самый рьяный член всех человеколюбивых обществ: утраивает спектакли в пользу бедных студентов, председательствует в совете народной читальни, а недавно возглавил ещё и совет публичной библиотеки и уже собирается делать пристрой…  

– Он и в думе постоянно оппонирует, пресекая любые попытки «ущемить интересы бедных и слабых». Недавно всплыла ошибка городской канцелярии: в решении о доплате квартирных денег трём педагогам вместо 900 руб. переписчик написал 600 руб., и городской секретарь предложил ничего не переделывать, а просто выдать учителям на 300 руб. меньше. И кое-кто из гласных эту идею стал поддерживать, но тут поднялся разгневанный Иван Сергеевич, и мы не узнали обыкновенно сдержанного и добродушного господина! Конечно, управские сконфузились и отступили.

– Два года назад мы с ним возвращались в Иркутск одним поездом, так поверите ли: он несколько соседних купе распропагандировал, и все сделали пожертвования для студентов-сибиряков. Он и в Москве, пока жил там, всячески хлопотал о студентах.

– Я так понял, что эти хлопоты – способ возвратить один старый долг. Он ведь сирота чуть не от рождения, воспитан политическим ссыльным и образование получил благодаря иркутскому обществу вспомоществования учащимся: в гимназии с него не только не брали денег, но и обеспечивали репетиторством, а после пожаловали городской стипендией на юридическом факультете. 

А нельзя ль без неистовства?

– Ну, таких университантов в Сибири немало, и на хороших должностях, – скептически продолжил Тарасов. – Они и в разных благотворительных организациях состоят, и усердствуют, в общем, но по мере возможности, без неистовства. Господи, да все мы где-нибудь числимся, но вот чтобы так, как Фатеев, отдаться разным обществам, это уж увольте, господа! Надобно ведь и о карьере подумать! Ну, а кроме того, есть ведь и известные обязательства перед близкими. Я, когда читаю в газете, что наш Иван Сергеевич собрал столько-то денег учащимся в Петербурге сибирякам, то задаюсь всё одним и тем же вопросом: а не лучше ли было б заработать что-нибудь для семьи? Ведь странно же тратить столько энергии на чужих в ущерб собственному семейству!

– Ну, Фатеевы не голодают, положим. Однако собственною усадьбой (как, к примеру, у вас) никогда не обзаведутся. Но они ведь и не нуждаются в ней. Видите ли, Алексей Васильевич, наш Иван Сергеевич в своё время сделал очень правильный шаг – он  чрезвычайно удачно женился. На барышне не только хорошо образованной, но и очень близкой ему по мировоззрению. Если не ошибаюсь, она – дочь первого распорядителя ВСОИРГО и чуть ли не с гимназических лет активистка общества «Просвещение». Поверьте, работа «на чужих» доставляет ей не меньше радости, чем супругу. И друзья у них из того же счастливого круга просветителей. Единственное, что смущает в таких сообществах, так это известный максимализм. К примеру, Иван Сергеевич ни при каких обстоятельствах не станет представлять в суде интересы работодателя в ущерб наёмным. А ведь он таким образом ставит под сомнение и сам принцип обязательной состязательности сторон как основы нормального судопроизводства. Для юриста-профессионала, я полагаю, это совершенно непростительно. 

– Не оттого ли вы с такою охотой взялись представлять интересы пароходовладельцев на завтрашнем процессе? – исподлобья сверкнул Тарасов. – Кажется, вас не смущает, что это по их вине погибло столько людей? Кормильцев, между прочим, и семьи их теперь так бедны, что их даже освободили от обычной судебной пошлины.

– Да, я взялся за это дело без внутреннего сопротивления, – не смутился Харламов, – просто  потому, что уверен: владельцы погибших судов – тоже жертвы природной стихии. И кстати сказать (если вы не знаете), мировой судья 7-го участка Иркутского уезда ведёт сейчас следствие об октябрьской катастрофе на Байкале. И я совершенно не удивлюсь, когда будет признано, что гибель судов и людей произошла исключительно от неодолимости сил природы. А это будет означать, между прочим, что пароходовладельцы не обязаны платить по искам родственников погибших. И чтобы два мировых судьи не вынесли исключающие одно другое решения, я завтра попрошу отложить рассмотрение исков. Не сомневаюсь, что мировой отнесётся с пониманием к этому предложению. 

– Да уж конечно, – процедил Тарасов. – А я обещаю вам обжаловать постановление мирового! И не только по требованию истцов, но и по своему собственному на то усмотрению. Просто из симпатий к людям обыкновенного тяжкого труда.

– А наш труд, он что же, лёгкий, по-вашему? А труд предпринимателя, требующий достаточно редких качеств и, в сущности, непрерывный? 

– Я, разумеется, не социалист, однако ж, не могу не заметить: если работодатель не выполняет своих обязательств, он считает это как бы за должное. А вот если работник не исполнит принятых обязательств, его просто гонят, не рассчитав.

Извольте рассчитаться по полной!

– Вы так горячитесь, коллега, будто не совсем и уверены в собственной правоте… И действительно: это весьма примитивно – противопоставлять капиталу труд. На самом-то деле, всё гораздо тоньше и сложней. Вот возьмите, к примеру, ссыльнопоселенцев-уголовников: при явном тяготении к капиталу (чужому) они явно не тяготеют к систематическому труду. А если и тяготеют, недоверие окружающих мешает им развернуться и обзавестись таким образом капиталом. И потому криминальные рецидивы у ссыльнопоселенцев неизбежны. Порою слушаешь спокойный рассказ подсудимого, как он за 10 копеек зарезал собственного товарища, и жутко становится. Между тем доктора устанавливают его психическую вменяемость. 

– Доктора не принимают в расчёт социальную невменяемость. А она неизбежна у нас, где число отбывающих наказание далеко превышает все нормы. Хорошо хоть, что в последние годы, с открытием мировых судов, через них хоть отчасти «выпускается пар». Слышали о недавнем иске владельцу Ленского пароходства Глотову?

– Что-то вроде компенсации за дорожные издержки, если не ошибаюсь?

– Да, в октябре прошлого, то есть 1901 года, барнаульский крестьянин Карабатов получил телеграфный вызов на работу. Из Киренска. Официальный, за подписью глотовского доверенного Ромашова. И сразу выехал. Однако на месте оказалось, что в новых рабочих нет нужды и даже из старых недавно уволены шестьдесят человек. Карабатов решил не тратить последние деньги на дорогу домой, а подал иск. Хоть его от этого и отговаривали: для успеха дела были необходимы документы, подтверждающие, что он ехал сначала на почтовых, а потом поездом, а потом на повозках вольных ямщиков.  Из всех требуемых бумаг Карабатов предъявил лишь квитанции на багаж, случайно сохранившиеся, и судья счёл за нужное упредить: только на эти 23 подтверждённых рубля он и может рассчитывать. Истец, разумеется, приуныл, зато ответчик очень обрадо­-

вался и имел неосторожность сказать, что крестьянин получил бы и все триста затраченных им рублей, если бы стал тягаться не с ним, а с его доверенным. «Стало быть, вы полагаете, что дорога от Барнаула до Киренска и обратно обходится никак не меньше, чем в 300 руб.?» – осторожно уточнил мировой. «Да, я это знаю наверняка», – подтвердил Глотов. И тогда судья ему: « Что ж, если сумма иска вами не ставится под сомнение, извольте  рассчитаться по полной!»

– Будет апелляция?

– Разумеется, будет: Глотов страшно боится создать прецедент, для него разорительный. Но тут ведь ещё и другое важно: профессиональная ловкость мирового судьи 1-го участка Киренского уезда: в сущности, он восполнил отсутствие у истца квалифицированного адвоката, сыграл за двоих. Мудрый человек, понимает, что положения гражданского судопроизводства устарели, что их изменят когда-нибудь, но до этих сладостных перемен Карабатову явно не дожить. Жаль, мало таких судей; «Восточное обозрение» пишет, что там же, на Лене, массе рабочих просто возвращают их иски за недостатком «оправдательных документов». И это ещё более распускает работодателей.

Оговорка по Глотову

Юристы обучались в одних университетах, но последующая практика обнаруживала, что они проповедуют разные идеи и принципы

– Да, некоторые, действительно, выказывают странную упёртость. Вот ведь, кажется, как заклеймили уже в местной прессе железнодорожного подрядчика Головщикова, как, можно сказать, обложили со всех сторон, а всё неймётся ему. Недавно на участке под Култуком повёл земляные работы дешёвым, но крайне опасным способом, а в результате – обвал, один рабочий погиб, двое искалечены, – Валериан Александрович помолчал и продолжил. – Но это – Головщиков, досадное, можно сказать, исключение. А Николай Егорович Глотов всё-таки просвещённый и вполне гуманный предприниматель.

– Только при всём «вполнегуманизме»  не желает брать на себя решительно никаких обязательств. Но при этом  отчего-то уверен, что все будут счастливы просто на него поработать.

– Вы, между прочим,  умолчали, что Глотов давал место этому Карабатову, причём с гарантированной поденной платой. 

– Так точно, предлагал – как только получил повестку в суд. А без этой повестки Карабатов  остался бы незамеченным в общей массе получивших отставку «по ошибке доверенного». Ещё меня чрезвычайно «умилила» одна глотовская оговорка, несколько раз повторённая: «Если Карабатов в самом деле нуждается». То есть капиталист Глотов изначально не предполагает, что он может поставить работников в отчаянное положение. Очень, очень опасное заблуждение. Бунтом пахнет.

– А вы сегодня в ударе, Алексей Васильевич, этакую бы энергию да на процесс, – после некоторого молчания подытожил Харламов. – Одних начисто обелили, других полностью очернили… Впрочем, это свойственно нам, адвокатам, и я, разумеется, не в обиде. Напротив, я даже и благодарен вам.

– Собственно, за что?

– Вы навели меня на  интереснейший парадокс! Ведь из ваших посылов с неизбежностью следует: при опасном развитии событий именно непрактичный Фатеев оказывается в лучшем положении. А? Разве не так?

Время ответило и на этот вопрос, а покуда Фатеевы искали дачу на лето. И непременно на две половины, для себя и для кого-нибудь из друзей. Вечера Иван Сергеевич проводил на собраниях в обществах либо в думе. Каждую весну гласные рассматривали заявки на аренду главной площади города, и Иван Сергеевич неизменно разоблачал пона­ехавших к Пасхе циркачей, предлагая «и вовсе уклониться от подобных услуг». Это радикальное предложение с неизменностью отвергалось большинством, жаждавшим пополнения кассы. Но супруга Ивана Сергеевича всякий раз находила слова утешения: при всей внешней строгости она безгранично верила в улучшение человеческой сущности.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского

Проект осуществляется при поддержке Областного государственного автономного учреждения «Центр по сохранению историко-культурного наследия Иркутской области».