Вот как у них в семье. Где-то два раза в неделю Олин папа приходит  домой пьяным. Так обычно молчит,  а пьяный просто злой. Мама называет его оборотнем. Он придирается ко всему: не так посмотрели, не так подали, требует показать отметки, чтобы оскорбить, накричать. И самая громкая фраза: «Я вас кормлю, такие-сякие!»

– Мама, почему мы не уйдем? –  несколько раз спрашивала девочка.

– Куда? – отвечала мать, и с такой тоской смотрела на дочь, что та замолкала. Старший олин брат уже начал отбиваться от рук: пропускал школу, пропадал в компаниях.

И девочка решила действовать. Как она потом рассказала школьному психологу, план у неё родился внезапно. Был как раз её день рождения. Мама постаралась приготовить праздничный обед, но сама работала допоздна. Оля пришла из школы, съела котлетку, винегрет, попила чаю с тортом и села за уроки.

Немного погодя в квартиру ввалился папа, злой, как всегда, настроенный на скандал. Он даже и не по­думал поздравить дочь с её праздником. Вместо этого накричал, наговорил обидного. А потом растя­нулся на кухне и заснул.

Оля какое-то время стояла над ним, слушала, как он храпит, чмокает и произносит что-то бессвязное. И тут ей пришло в голову разукрасить его, как индейца, свёклой, морковкой и кольцами лука, которые она закрепила у него в ноздрях. Папин сон был крепкий. Так что все художества он  выдержал, не проснувшись. А потом Оля сфотографировала его «украшенное» лицо крупным планом, снимки ей сделали в ближайшем фотоателье. На это пошла вся детская заначка. Правда, там спросили: «Что это ты наснимала?». «Мы так играем», – ответила девочка.

Но игры никакой не было. Под каждым снимком Оля написала: «Это ты, папочка». А дальше не поленилась развесить десять «потешных» фото в самых разных местах их жилого района: у подъезда, рядом с почтой, магазином, автобус­ной остановкой.

На следующий день после работы совершенно взбешённый и трезвый отец пробовал выломать дверь в комнату, где находилась его дочь, обрушивая на её голову все проклятья. Матери чудом удалось спрятать Олю у соседки. Утром она позвонила в редакцию: «Приходите, всё расскажу, нам нужна огласка, иначе случится что-то страшное».

И вот я сижу в этой семье. На кухне родители, их сын-подросток, который по такому случаю был дома. «Ну что ты кипятишься, – сказал он отцу, – тебя же не зарезали. Подумаешь, измазали винегретом!» Отец качается,  обхватив голову руками. А Оля на диване в большой комнате, не выходит к нам. Грустный это был разговор. Отец обвинял дочь в предательстве, а она молчала. Мать робко пыталась помочь: «Ты бы не пил так, и всё было бы в порядке». А он небрежно так махал ей рукой в лицо.  

Ну что тут может газета? Спасибо, что позвали, посвятили в проблему. Есть тема. Боже упаси, я, конечно, изменила имя девочки, не указала район, где они живут. Друг отца первый увидел эти фотографии, побегал и быстро их поснимал. Нет такого уж большого позора для главы семьи. В школе, правда, эту историю узнали, но раздувать её не стали. Случилось и случилось. С Олей, как уже упоминалось, разговаривал школьный психолог.

Только беды таких семей глубоко внутренние. Руками внешних сил, привлекая всю педагогическую мощь, развести их трудно. Но эта история имела неожиданное продолжение.  Дней через десять  мне позвонила Олина мама. Голос помолодевший, рассказала такую вещь: приходит их папочка вечером с работы (если выпил, то со­всем немного). Представьте, улыбается, а в руке держит коробку. Говорит: «Ты давно хотела купить кастрюлю, так вот она». И на Ольгу, дочь, косится. А та от неожиданности зарделась, отвернулась. Не ожидала такого.

– Может, лёд у нас тронется? – Спрашивает мама. – Нам ведь старшего сына надо теперь спасать. 

И вот невольно  думаешь обо всём этом: по телевизору показывают цунами, ураганы, террористические акты. Что такой  семье мировые беды? Она сама живёт на минном поле. И детство проходит на этом же смертоносном фоне. Надо выжить. А как?