Честно говоря, ответ на это письмо вызвал у меня некоторые затруднения. Потому что я не знала, как можно посоветовать отстоять свою точку зрения. По большому счёту ведь как? Решение о ребёнке принимают двое – муж и жена. Точно так же двое и называют новорождённого. Они могут прислушаться к пожеланиям своих родителей и других родственников. Но идти на поводу полностью? Определённая степень автономности просто необходима, что никак не отменяет родственную теплоту и близость. Другое дело, что давление со стороны родни может быть таким сильным, что молодёжь сдастся и сделает, как скажут. Или не сделает того, что запрещают. 

Так почему же совет был нужен именно мой? Просто моего сына зовут Патрик. Уже более 10 лет живёт он  с этим именем, и живёт прекрасно. Я всегда знала, что у меня будут дети, и в 15 лет хотела назвать ребёнка Серёжей – в честь любимого поэта Сергея Есенина. Затем – Германом. Потому что любимый писатель мой юности – Герман Гессе, его роман «Степной волк» сформировал моё мироощущение в 18 лет, и мне хотелось как-то отметить присутствие этого немецкого прозаика в своей жизни. Так уж получилось, что я всё время кого-то люблю. Сейчас я влюблена в Ринго Старра, и имя экс-барабанщика группы всех времён и народов – не самое худшее на свете, не правда ли? И Патрику ещё повезло родиться мальчиком, потому что в случае девочки была бы Беатриче. Сегодня мы об этом вспоминаем с лёгкой улыбкой ностальгии. Но мы бы назвали дочь Беатриче. Когда стало понятно, что в животе плавает мальчик, начались мучительные раздумья и поиски того единственного имени, которое бы подходило нашему ребёнку. И вот однажды я вытирала пыль с книжной полки и мой взгляд упал на роман Патрика Зюскинда «Парфюмер». «Может быть, Патрик?» – полушутя спросила я. Мой муж мгновенно влюбился в это имя и отмёл все мои сомнения, а они всё же были! В нашей палате в роддоме лежали Егор, Маша и Алина, а я не обращалась к младенцу по имени, потому что стеснялась. Но мне тогда было 25 лет, я была молода и ещё не вполне уверена в себе. На следующий день после выписки муж поехал в ЗАГС и вернулся с официальной бумагой. Это был первый и последний случай, когда он имел дело с какими-либо бюрократическими или официальными органами. Просто он очень не хотел сына Серёжу или Германа. 

А имя Патрик, конечно же, не одобрял ни один человек. Даже моя мама, которая всегда плыла против течения, сознательно не вступала ни в комсомол, ни в партию, читала самиздатовскую литературу  (я помню «Собачье сердце», набранное на листах формата А 4 бледным фиолетовым шрифтом), говорила: «Вы с ума сошли?» 90-летняя прабабушка не могла запомнить сочетание букв и просто записала на стене: «Петрик». Время от времени всё же уточняя: «Как? Как его зовут?» Свекровь демонстративно звала мальчика Федей. А мы гнули свою линию. Ну потому что он Патрик!

Что касается принятия ребёнком своего собственного имени… Ни разу от сына нам не приходилось слышать: «Зачем вы меня так по-дурацки назвали?» Я вот в детстве, начитавшись романов Дюма, хотела непременно быть Шарлоттой или Изабеллой и просила маму звать меня домой именно так. Раньше ведь дети гуляли до темноты, и в мае-июне, когда зажигались первые фонари, на улице слышалось: «Любка! Сашка! Маринка! Колька! Домой!». Полторы недели  домой звали и 

Изабеллу, но затем я сдалась. Имя «Изабелла» так и осталось чужеродным и мне, и старой деревянной улице Бабушкина. Я осталась Алёной, пресекая все попытки назвать меня Леной или Еленой. И сегодня своё имя даже люблю – за букву Ё, в первую очередь. Ну а Патрик прекрасно живёт с именем Патрик, хотя большинство детей первым делом интересуются: «Это как в мультике про Губку Боба?» Зато как его любят в школе английского языка! И если по правилам остальным детям необходимо на время учёбы брать себе иностранное имя, то мальчик вполне обходится своим. А на тетрадках красиво написано – Patrick Kork. 

Сейчас часто пеняют за моду на иностранные имена. Но я знаю детей, которых зовут Мартин, Доминика, Майкл, Эрик. Они отлично вписались в российскую действительность. Кто-то, напротив, ударяется в некую старорусскость. Не понимаю, как можно назвать дочь Фёклой или Дусей, а сына – Фомой или Фокой. Но это уже моя степень ограниченности, мои внутренние барьеры – я не понимаю. А кто-то в этом видит связь времён и возвращение к истокам. 

А в целом любопытно, насколько у людей бывает разное отношение к именам. Например, как-то приятельница сетовала мне на брата: «Представляешь, он назвал сына Марком! Марком! Хотя я знала, что тебе-то это имя точно понравится». Ну а как можно не одобрить прекрасное имя Марк? Особенно если оно удачно монтируется с еврейской фамилией? Среди детей сегодня много Матвеев, Никит, Данил, но почти не встречаются Валеры, Виталики и Гены. Среди девочек стало мало Лен и Наташ. Впрочем, есть имена на все времена, прочно удерживающие рейтинги,  – Саши, Жени, Лёши, Оли, Ани, Кати. 

Мне кажется, необычное, редкое, кому-то кажущееся странным имя – это определённый  маркер внутренней свободы. Не единственный, конечно. Но если ты подавляешь в себе желание назвать ребёнка интересным, неординарным именем, потому что боишься не быть как все, это внутренняя трусость. Зачем идти на поводу у всех, если ты чувствуешь под ногами другую колею?

Кстати, моя приятельница всё-таки назвала дочь так, как и хотела. На одну Ассоль в мире стало больше.