«Родилась в Усолье-Сибирском, коренная сибирячка», – Зинаида Андреевна начинает свой рассказ после того, как мы садимся друг напротив друга в кресла, расставленные в небольшой уютной комнате с обоями в светлых тонах. Повествование о довоенной жизни короткое: училась в школе, работала в артели «Наша сила», изготавливавшей бельё и одежду. 22 июня 1941 года в её мирную жизнь вторгся голос заместителя председателя Совнаркома СССР Вячеслава Молотова, звучавший изо всех репродукторов: «Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну…».

Буквально за несколько дней комсомолка Носырова, к которой лично обратился председатель Усольского горкома КПСС, собрала бригаду, записавшуюся на медицинские курсы. С тех далёких пор сохранилась фотокарточка, на которой запечатлена кадровая санитарная дружина – 17-летние девчонки со слишком серьёзными и взрослыми, по меркам нашего мирного времени, лицами. Датирована она 21 декабря 1941 года. Далеко на западе Красная Армия гнала нацистов от Москвы, освобождала Волоколамск, а в тыловом сибирском городе к этому времени уже вовсю работал госпиталь № 3913, созданный на базе курорта «Усолье». Первых раненых он принял ещё в октябре. А зимой довелось встречать санитарный поезд и Зинаиде Андреевне. «Мороз страшный стоит, под пятьдесят градусов, вагон-то приходит, а вывозить раненых с вокзала не на чем, – вспоминает она. – Я родилась и выросла на улице Интернациональной, где сейчас трамвай ходит. Раньше там жили русские, татары, буряты, украинцы, и практически у всех были лошади. Вот стучусь к соседу и спрашиваю потихоньку, чтобы панику не поднимать: «Дядя Саша, у вас сани на ходу?» Он отвечает: «Да. А что случилось, моя хорошая?» Объясняю, что приходит поезд с ранеными, нужно будет их на чём-то везти, а он уже собрался коня выводить и говорит: «Хорошо, только положите какую-нибудь шубёнку». Так улицу обошла, транспорт набрала». 

С того дня начались большие хлопоты. Приходилось работать по 14 часов в артели – латать простреленные и порванные военные полушубки, а в остальное время ухаживать за теми, кто лечился в госпитале. «Напёрстками мы пользоваться не умели, пальцы-то наши молоденькие к ним не были приучены, так что они постоянно были в крови, – вплетает ещё одну деталь в повествование моя собеседница. – Но чинили эти полушубки исправно, а в карманы клали собственноручно сшитые или вышитые кисеты с махоркой». 

На границе, что по Зее

Так прошла зима 1941 года, тяжёлая и для фронта, и для тыла. А в марте многим девчонкам из Усолья-Сибирского и окрестностей, разменявшим девятнадцатый год, пришли повестки. «Думала, что буду медсестрой, раз уж этому училась, но меня призвали на Дальний Восток, охранять нашу землю от японцев», – замечает Зинаида Андреевна. Однако в Свободном, куда её привезли вместе с землячками, нашлись не имеющие отношения к медицине «покупатели» – вербовщики из 68-го отдельного батальона связи: подполковник Попов и майор Марахтанов. Кто-то из них сразу по-отечески успокоил сибирячек: «Вы попали в замечательный батальон». И действительно, при всех тяготах военного времени о своих сослуживцах-мужчинах Зинаида Андреевна вспоминает с какой-то особенной теплотой. «Мы жили в отдельной землянке, и мужики к нам относились очень уважительно – всегда помогали тяжести носить, – говорит она. – И мы отвечали тем же. Подворотнички им стирали. Или, скажем, если кто-то из офицеров ехал в Благовещенск, мы их просили купить папиросы – «Северную Пальмиру» или «Пушку», – а потом обменивали их на сахар у парней. Обоюдно друг друга уважали, дружба настоящая была».

Батальон, где довелось служить Зинаиде Андреевне, дислоцировался на границе Благовещенского укреплённого района. На другом берегу Зеи начинался Сахалянский укрепрайон, созданный японцами в Китае. Пусть официально императорские войска не воевали с частями Красной Армии до августа 1945 года, провокации с их стороны происходили регулярно. Нередки были случаи, когда японские снайперы стреляли по советским солдатам на поражение, целясь в кокарды. Радистку Носырову, впрочем, угроза попасть под пули обошла стороной – она служила в штабе, а не на передовой. Работала на коммутаторе: 340 ячеек, расположение которых нужно было выучить назубок, чтобы без промедления соединять звонивших с теми, кому был адресован вызов, – Хозяином, как называли комбата Попова, и другими офицерами. Восемь месяцев была писарем в особом отделе. «Чем занималась, говорить нельзя – военная тайна», – с хитринкой улыбается героиня статьи в ответ на «провокационный» вопрос. А в мае 1945 года, когда пришла весть о победе над нацистской Германией, дежурила на телеграфе. Так и узнала радостную для всей страны весть. 

– Те, кто служил, рассказывали, что питание было довольно скудным что на Западном, что на Восточном фронте. Правда ли это? – выпытываю у Зинаиды Андреевны характерные черты, приметы времени. 

– Нет, питались мы неплохо, – произносит она в ответ. – Пусть Америка нам долго не помогала войсками, но помогала едой: знаете, к нам поступали такие огромные банки консервированных колбас и тушёнки, мука и многое другое. Ботинки с обмотками были американского образца. В этом случае они нам помогали. С едой проблем не было.

«Поженились, дети пошли – чего ещё желать?»

На этом заканчивается рассказ о военном времени. После того как в сентябре 1945 года капитулировала Япония, Зинаида Андреевна вернулась в Усолье-Сибирское. Через год приехал парень, с которым она встречалась до войны. «Поженились, дети пошли – чего ещё желать от жизни?» – ограничивается Носырова короткой фразой о личном. Муж Зинаиды Андреевны 37 лет отработал на производственном объединении «Химпром», был аппаратчиком во втором цехе. Сама она немного проработала секретаршей на Усольской махорочной фабрике, потом перешла в медпункт ТЭЦ-11. «Медицину мало-мальски знала, так что, если фельдшер отлучалась, могла перевязку сделать или инъекцию, – говорит Зинаида Андреевна. – Но вены не касалась». Затем был пост директора сада № 20 для детей работников ТЭЦ, который она занимала 22 года. В этом, наверное, и заключается её призвание. Недаром в разговоре с молодым журналистом отчётливо слышатся нотки материнской доброты.