На Вологодчине, где родился Борис Ганичев, боевые действия велись лишь в одном районе. Но в каких-то четырёх сотнях километров упорно оборонялся Ленинград, и часто звуки невидимой канонады долетали до деревни Родино. Здесь же размещались эвакуированные блокадники. Жили они и в доме Бориса Дмитриевича, ушедшего на фронт осенью 1944 года. 

Но обратимся к той части истории, в которой немцы ещё не напали на Советский Союз. Наш герой родился 1 марта 1927 года. Десять лет спустя, когда его отца расстреляли как врага народа (позднее, кстати, его реабилитировали), Ганичев остался единственным мужчиной в семье. На его плечах были мама и три сестры. В это время Борис Дмитриевич начал работать в колхозе. Рослому, крепкому пареньку давали такие поручения, которые большинству его сверстников выполнить было не под силу. «Случай могу рассказать, – делится он воспоминаниями. – После того как лошадей забрали в армию, использовали быков. Мне надо было в лесу нарубить зелёные ветки, ёлочки для коров и привезти на колхозный двор. Дали для этого быка-производителя, запряжённого в сани. На гору-то я поднялся, ведя его за кольцо, а когда обратно стали спускаться, его, видимо, сзади подтолкнуло, и он в меня упёрся. Хорошо, что оказался между рогов, иначе бы он меня точно порвал». Довелось во время войны поработать и в другом месте: полгода Борис Дмитриевич был каталем – делал валенки для армии. Но как только ему исполнилось 17 лет, пришла повестка. 

Сначала его взяли на службу в 22-й­ отдельный запасной полк связи ВВС Красной Армии, в тот момент как раз базировавшийся в Вологде. А в феврале 1945 года часть перебросили в освобождённую от нацистов Белоруссию, под железнодорожную станцию Верейцы. Одноимённая деревня упоминается в оперативной сводке Совинформбюро за 30 июня 1944 года в числе двухсот населённых пунктов, которыми наша армия овладела, «развивая успешное наступление». То, какой ценой это далось, Борис Дмитриевич увидел собственными глазами. «Приехали в гарнизон, а там плац размером с футбольное поле, окружённый зданиями из красного кирпича: казармами, домом офицеров, столовой, санчастью, – рассказывает он спустя 69 лет. – Стены толстые, а в них сквозная дыра от крупнокалиберного снаряда, через которую человек запросто может пройти. А на плацу – подбитые танки, мёртвые валяются и наши и немцы: видимо, не успела сапёрная команда всех растащить. А нам-то, пацанам, любопытно, так что мы давай считать, сколько танков подбито». Насчитали 17 советских машин и три фашистских «Тигра», чьи башни были обнесены броневыми экранами. В лесу неподалёку молодые солдаты тоже насчитали немало уничтоженных орудий, подбитых танков и самолётов – свидетельство того, насколько ожесточённые бои шли здесь летом 1944 года. 

Борису Дмитриевичу довелось побывать и в других белорусских населённых пунктах – Пуховичах, Лапичах, Осиповичах, Барановичах, Бобруйске. «Разруха была страшная», – ограничивается он коротким ответом на вопрос о том, как выглядела пострадавшая от нацистов страна. Сойтись в бою с виновниками разрушений Ганичеву не довелось, но в Минске, где он сопровождал офицера-фотографа, столкнулся с пленными немцами. «Улицы там широкие, и вот представьте: в окружении разрушенных зданий идёт колонна и отрывисто так поёт, – продолжает он своё повествование. – Я ещё удивился: как так, кто им петь-то разрешил?» Вопрос остался без ответа, а воспоминания о том эпизоде свежи до сих пор. Как и о немце по имени Макс, с которым Ганичев познакомился, когда с отделением охранял поле со скирдами сена, граничившее с лагерем для военнопленных. Тот, неплохо говоривший по-русски, до начала войны жил в Ленинграде. Каким образом Макс стал воевать на стороне нацистов, история умалчивает, но в 1945 году, когда попал в плен, он написал письмо председателю президиума Верховного Совета СССР Михаилу Калинину с просьбой разрешить ему вернуться в освобождённый от блокады город. «Всесоюзный староста» ответил на это коротко: «Где же ты раньше был?»

8 мая 1945 года Германия капитулировала, но война ещё не закончилась – СССР начал готовиться к боевым действиям против Японии. Полк, в котором служил Борис Дмитриевич, перебросили на восток – сначала поездом до станции Отпор в Читинской области (ныне здесь располагается посёлок Забайкальск), затем в Чойбалсан и, наконец, на грузовиках до точки под кодовым названием «Ленинград» – полевого аэродрома, затерянного в степях Монголии. Отсюда к линии фронта вылетали штурмовики Ил-2. А полк, в котором служил Ганичев, обеспечивал для них связь. «Катушка, винтовка, паяльный аппарат – вот и вся амуниция, с которой мы бегали», – говорит Борис Дмитриевич. 

В одну из дождливых августовских ночей его с напарником – Сергеем Тихоновым из Харовска – отправили ликвидировать разрыв на линии. Пусть активные боевые действия в том районе не велись, но велика была опас­ность наткнуться на бандитов, сновавших в тех местах. И двух солдат, идущих по открытой местности, начали обстреливать из чахлого леска. «Я говорю: «Серёга, если лесом пойдём, нас точно убьют, так что давай обойдём кругом», – Борис Дмитриевич очень эмоционально пересказывает события той далёкой ночи. – Обошли и тут же обнаружили разрыв – то ли снарядом, то ли ещё чем провод перебило. Быстро отмотали кусок, позвонили – всё работает. И сразу назад». Вымокшим до нитки и продрогшим рядовым, вернувшимся на аэродром, даже не дали высохнуть и отогреться – нужно было срочно грузить на самолёты 100-килограммовые авиабомбы. О таком понятии из современной мирной жизни, как охрана труда, даже не думали – таскать всё приходилось исключительно вручную. При этом Борису Дмитриевичу, как более высокому и сильному, приходилось браться за головку бомбы, где находится центр тяжести. Напоминание об этом – разрезы через икры и бёдра от проделанной после этого операции на связках – осталось на всю жизнь. А в папке с документами бережно хранится подписанная командиром части благодарность «за отличные боевые действия в боях с японцами на Дальнем Востоке», которую в приказе от 23 августа 1945 года объявил Верховный Главнокомандующий Иосиф Сталин. 

Шесть лет спустя Борис Дмитриевич демобилизовался. Оставаться в районе села Бабстово, где базировалась авиадивизия, смысла не было – кругом одни военные части, где сложно найти мирную работу. Удачно подвернулся служивший здесь парень из Ангарска, предложивший переехать в город нефтехимиков, история которого только начиналась. «Приехал, а тут ни родных, ни знакомых, – замечает Ганичев. – Иду по улице Мира и чую, как запахло хлебом. Повернул на запах и очутился на проходной хлебозавода. Спрашиваю вахтёршу: «Вам рабочие нужны?» Она отвечает: «Идите к инженеру». И спокойно меня пропускает». Какое-то время Борис Дмитриевич проработал там, но в 1957 году судьба привела его в Ангарские тепловые сети, которым он отдал сорок лет жизни: десять лет трудился слесарем, затем ещё столько же мастером, начальником цеха, инженером. С работы ушёл в 1997 году, уже официально находясь на пенсии. И до сих пор те, кому довелось с ним работать, отзываются о нём исключительно с теплотой.