«Главное, чтобы ходатай безо всякого промедления запустил бумаги, – рассуждал он. – Чтобы не отвлекаться уже и не раздражаться. И для должника это лучше, а то ведь пойдут разные надежды и обольщения: «Может, подождать ещё, может, обойдётся? Денег ведь у Исая немерено, под большие проценты их отдаёт, да добро бы деньгами, а то ведь товаром, и лежалым! Покуда сбудешь его, время и убежит, только-только начнёшь разворачиваться, а уж срок-то и вышел… На то, видимо, и рассчитано. Ловят нас, простаков, эти Файнберги, кровопийцы проклятые!» И до того в таких мыслях может дойти, что и сказать уже страшно. Конечно, нынешний-то должник, пивовар Сошников, совсем не такой господин, чтобы на его счёт делать разные предположения, однако же и его не должно вводить в искушение».

Соседи немедленно заподозрили должника

Такому настрою Исая Матвеевича немало способствовали разговоры о недавнем убийстве в Усолье предпринимателя Жилкина, а с ним и беременной (на последнем месяце) жены и прислуги. Соседи немедленно заподозрили жилкинского должника – действительно, с места преступления исчезли все деловые бумаги. Да и судебная статистика убеждала: преступники часто прибегают к такому способу освобождения от долгов. В надежде, что опытный адвокат добьётся их полного оправдания. Такие процессы собирали полный зал публики, и до самого окончания никто не мог поручиться, какой именно вынесут приговор. Особенно непредсказуемы стали судебные постановления с прошлого, 1898 года, когда город наводнили многочисленные присяжные «прямо с берегов Невы». 

И такое сияние исходило от этих господ, что даже и у крупного домовладельца Файнберга возникало крайне неприятное ощущение собственной мешковатости, отсталости и малообразованности. Возможно, поэтому, выбирая поверенного по делу о долге, Исай Матвеевич не остановился ни на одном из «понаехавших». Да и осевших уже знаменитостей проигнорировал. А взял обыкновенного ходатая по делам – мещанина Александра Слежинского.

До недавнего времени тот консультировал полуподпольно, потому что был ограничен в правах ещё при ссылке своей в Сибирь. Теперь же, после отбытия наказания, восстановлен силою Высочайшего манифеста. Правда, дворянство Слежинскому не возвратили, и это обстоятельство очень угнетало его. А значит, сообщало ему покладистость и скромность – то есть готовность не простираться далеко в гонорарных устремлениях. И даже вовсе отказаться от них, если дело будет проиграно. 

При той загруженности судов, о которой беспрестанно сообщали газеты, Исай Матвеевич готов был к небольшой проволочке с делом, но трудность оказалось в другом: мировой усомнился в самом праве Слежинского быть поверенным и представлять в суде интересы своего доверителя. Даже и составил бумагу о том, что «на основании ст. 10 и 246 устава гражданских судов лица, освобождённые от наказаний, сопряжённых с ограничением прав, по силе Высочайших манифестов, не имеют права быть поверенными». 

Имею печальный опыт, увы

Первой здравой мыслью Файнберга было немедля нанять другого адвоката, понадёжней, но вдруг взыграло самолюбие, и Исай Матвеевич согласился на предложение Слежинского оспорить решение мирового в Иркутско-Верхоленском окружном суде. Апелляция требовала и известного времени, дни потянулись за днями, медленно и томительно, и эта неопределённость породила сомнения и тревогу. Как-то, проглядывая объявления об услугах юристов, Файнберг ненароком подумал: «Съездить, что ли, присмотреться? Ну а если кто покажется, так разом и нанять?» 

Ближе всех принимал присяжный поверенный Перфильев, но у самых дверей его Исай Матвеевич чуть не столкнулся с предпринимателем Глотовым – и решил хорошенько его расспросить.

– Имею печальный опыт, – неохотно признался тот, – около полутора лет назад отказался от старых ходатаев и заключил условие с «настоящим присяжным» Перфильевым. Но условие-то надобно ещё правильно прочитать да верно истолковать! А то ведь выяснится, как теперь, что я будто бы должен Перфильеву аж семь тыщ рублей! Вот, сужусь с ним теперь.

– Что же: сам себя защищает?

– Да нет, нанял присяжного поверенного Харламова. А я нанял кандидата прав Беркова. 

– То-то будет побоище!

– На это и рассчитываю, признаться. А вы-то никак к Перфильеву пожаловали?

– Хотел… в разведку. Но теперь уже нет. Наведаюсь-ка я к Кролю: в Иркутске он как-никак уж давно. 

1 апреля 1898 года Иркутско-Верхоленский окружной суд, выслушав объяснения сторон, постановил: апелляционную жалобу мещанина Александра Слежинского, именующего себя поверенным купца Файнберга, оставить без рассмотрения. Две недели спустя тот же суд удовлетворил исковые требования адвоката Перфильева к предпринимателю Глотову.

Защищавший интересы Глотова кандидат прав Берков честно отрабатывал свой гонорар, но, несмотря на фиаско, не огорчился ничуть. Напротив, в разговоре с домашними он заметил с апломбом:

– В конце концов, нанимая поверенного, следует понимать, что это не мальчик на побегушках, а хранитель и движитель любого дела. Что, собственно, и определяет стоимость юридических услуг. 

Он как будто стесняется – и совершенно напрасно

Между тем Берков чуть было не отказался от участия в этом процессе: он ведь прекрасно понимал, что дело тут вовсе не в разночтениях отдельно взятого контракта с адвокатом, а в отношении к новому сообществу, ещё только нарождающемуся и заявляющему о себе. Момент в известном смысле поворотный, решающий, не случайно поверенные почти в полном составе съехались на процесс, и суд не решился сразу вынести постановление, а взял две недели на размышление. 

Берков известен был тем, что каждую защиту превращал в наступление и сражался всегда на пределе сил. Конечно, коллеги предпочли бы, чтобы кто-то другой, может быть, из старых ходатаев, представлял интересы Глотова. Но, во-первых, у Беркова было давнее правило не отказываться от работы, а во-вторых, коллеги оказались слишком настойчивы. Во всяком случае, так показалось ему, а как только Берков ощущал на себе давление, он взрывался. Обычно продолжалось это недолго, но посторонним хватало. Вот и на этот раз Файнберг, приоткрывший было дверь в адвокатскую, сразу же и закрыл её.

Исай Матвеевич, наверное, не поверил бы, если бы ему сказали, что часом позже схватившиеся Берков и Перфильев мирно прошествовали к дому Всеволода Ивановича Вагина, а после ещё посидели у Беркова на квартире, рассуждая о «феномене Всеволода Ивановича». 

В нынешнем, 1898 году Вагину исполнялось 75 лет, и поздравлять его собралась целая делегация от городского общества. Разумеется, были здесь нынешние гласные иркутской городской думы, для которых Всеволод Иванович представлялся почтенным коллегой и большим знатоком городового положения. Местный отдел Географического общества тоже почитал его как ветерана и ещё десять лет назад отметил медалью. Иркутские адвокаты отзывались о нём как о бывшем защитнике, весьма успешном и удачливом. Что же до корреспондентов газет, то они полагали Вагина главным образом литератором и нередко упоминали о его капитальном труде – двухтомнике объёмом 1500 страниц, посвящённом Сперанскому. Вспоминались и многочисленные издания – от «Северной пчелы» до «Сибирского вестника», с которыми Вагин сотрудничал без малого половину века. Три года назад с ним случился удар, и хотя паралич отошёл стараниями терпеливой супруги Любови Анемподистовны, последствия ощущались ещё. Вот и сегодня он терпеливо выслушал все поздравительные адреса, но к концу выглядел таким слабым, что Перфильев шепнул Беркову:

– На ответные-то визиты его явно не хватит.

– Он всех через «Восточное обозрение» поблагодарит. Непременно. Соберётся с силами и напишет. И хорошо напишет: это всё-таки основное его ремесло. 

– А вы заметили: он как будто стесняется принадлежности к нашему адвокатскому сообществу? Между тем именно занятия адвокатурой, говорят, принесли ему и материальное обеспечение, и положение в обществе. 

– Ну это с практических, меркантильных позиций, а он ведь прирождённый романтик. Впрочем, как и прирождённый адвокат. Вы не читали его ответы на опровержения? Очень, очень показательные – так и лучатся энергией. И, знаете, я понимаю, почему по его делам выносились оправдательные приговоры.

– Но, я слышал, Вагин даже и приличного образования не получил?

Неудобный. Но весьма почитаемый

– Формально – да. Сначала ему давались уроки на дому, но не то чтобы удачно, затем было некое подобие кадетского корпуса – и тоже недолго. И, наконец, уездное училище. 

– И это всё?

– Да, но можно ведь взглянуть по-другому: кадетский корпус не успел замучить его муштрой, домашний учитель пробудил в нём страсть к чтению, а на серьёзных авторов у Вагина оказалось просто чутьё. Он и в Иркутске свёл знакомство с почтовым чиновником, чтобы через него прочитывать все интересные для него подписные издания! Не случайно ведь Всеволода Ивановича приняли на службу в Главное управление Восточной Сибири. Карьеру он там, конечно, не сделал, зато приобрёл массу знаний самого разного свойства. Думаю, это очень помогло ему после ориентироваться в судебных делах. 

– Вы забыли ещё про газетную школу…

– Ну разумеется! От неё и экспрессия адвокатских речей, и их, простите, экспансия, и тяготение к анализу. В сущности, хорошая журналистика, и в особенности хорошая литература, сродни адвокатуре.

– Ну это вы, пожалуй, преувеличили, – усмехнулся Перфильев. – И весьма сильно: уровень ответственности у нас абсолютно несравним. Да и самый взгляд на людей совершенно разнится: мы и в закоренелом преступнике ищем проблески человеческого, а корреспонденты и приличного господина ошельмуют в два счёта. К тому же они постоянно брюзжат, поучают безо всякого на то права и не склонны признавать собственные ошибки – надо ли удивляться, что их так не любят порой?

– Всеволод Иванович Вагин тоже, кстати сказать, не самый приятный автор, – улыбнулся Берков. – Смолоду таким был, а уж с возрастом и болезнями всё ещё более усугубилось. Многие до сих пор обижаются, даже и негодуют, но при этом признают и степень его общественного служения. Вот увидите, будет вагинская стипендия в каком-нибудь из иркутских училищ, объявят подписку и соберут-таки нужный для этого капитал. А на стипендию нашего имени – никогда. Даже и в голову не придёт эта мысль, увы.

Справочно: 

Открытие в Иркутске судебных установлений резко повысило требования к адвокатам. На смену самодеятельным ходатаям пришли присяжные поверенные. Из общей массы юристов их, кроме строгой формы, выделял и специальный значок. 

«В публичных заседаниях должностные лица судебного ведомства должны быть в форменной одежде, а присяжные поверенные обязаны быть в чёрных фраках, имея в петлице знак, присвоенный их званию», – гласили «Временные правила внутреннего распорядка в судебных установлениях», принятые Госсоветом 22 января 1866 г. Рисунок значка, утверждённый Александром II, можно было найти в приложении к полному собранию законов Российской империи. Изготавливался значок из позолоченного серебра и носился на левой стороне фрака. От других знаков министерства юстиции он отличался асимметричностью венка: левая часть его состояла из листьев дуба, а правая – из листьев лавра.

Каждый новоиспечённый присяжный поверенный не только получал свидетельство и значок, но и давал «Клятвенное обещание». То есть принимал присягу, к которой его приводил священник в присутствии председателя и членов местного окружного суда. Сохранился текст присяги: «Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред святым его Евангелием и животворящим крестом Господним хранить верность Его Императорскому Величеству Государю Императору, Самодержцу Всероссийскому, исполнять в точности и по крайнему моему разумению законы империи, не писать и не говорить на суде ничего, что могло бы клониться к ослаблению Православной Церкви, государства, общества, семейства и доброй нравственности, но честно и добросовестно исполнять обязанности принимаемого мною на себя звания, не нарушать уважения к судам и властям и охранять интересы моих доверителей или лиц, дела которых будут на меня возложены, памятуя, что я во всём этом должен буду дать ответ пред законом и пред Богом на страшном суде его. В удостоверение сего целую слова и крест Спасителя моего. Аминь».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского