Если уж наши политические и хозяйственные тяжеловесы с таким трудом, на мой взгляд, шли по натянутой проволоке воспоминаний, то что говорить про Веру Савчук! Ведь она ворвалась в политическую жизнь в период заката компартии, а вскоре и власть Советов приказала долго жить. То есть период её политической работы оказался очень непродолжительным. Да и водоворот событий так нас закручивал, что порой не было возможности свое­временно осмыслить происходящее. Но, с другой стороны, Вера Семёновна оказалась в центре того водоворота. Другие советские партийные работники теряли в то время прежний азарт, боевитость, а Вера Савчук, наоборот, набирала очки, выходила в лидеры. Я говорю это для того, чтобы читатель лучше понял, что из себя представляет автор книги «Сила Веры». 

И вот в моих руках красочно оформленное творение. У Веры Савчук украинские и белорусские корни. Её предки в годы столыпинской реформы переселились из родных мест на Алтай. И укоренились там. Уже один этот факт о многом говорит. Не такое это простое дело – собрать небогатые пожитки и на подводах больше месяца тащиться в неведомую даль. В одной из дореволюционных газет я наткнулся на такое выражение: «Кто в Сибирь пришёл с сумой – вернулся с двумя». Увы, было два потока: один – на Восток, другой – в обратную сторону. Если в начальный период реформ в Европейскую Россию возвращалось около 20% переселенцев, то в 1910–1916 годы – свыше 30%. Но предки Веры Семёновны не метались между западом и востоком. Они взялись осваивать целинные земли и строить новую жизнь. Это и дало основание автору утверждать: «Мне повезло с родителями, как и с другими предками. Я могу гордиться ими».

Вот отец Веры – Семён Григорьевич Черноплат. Самородок. Окончил училище механизации и в дальнейшем работал главным инженером МТС. Во время хрущёвских реформ машинно-тракторные станции были упразднены. Тяжело переживал их ликвидацию Семён Черноплат. Его новая должность – колхозный бригадир. Труднейшая работа. Семён Григорьевич был человеком прямым, требовательным, старался навести порядок на земле, стремился получать больше продукции. И отношения с колхозниками складывались непростые. Тут есть моменты, на которых автор не стала делать акценты. Один из них – низкая материальная заинтересованность. Даже в начале 1950-х рядовой колхозник получал на трудодень хлеб и 20 копеек деньгами. 

Но Семён Григорьевич добился своего. Его бригада получила рекордный урожай – 25 центнеров с гектара, в то время как в среднем по Алтаю взяли всего по восемь. Народ ликовал, а он твердил: «Можем получить больше, если не будем филонить». Наградой бригадиру стал орден Ленина и уважение односельчан. Но умер он рано, в 47 лет – сгорел на работе. 

В 1960-е годы, мне кажется, начали распадаться родственные связи. Мы становились как бы более цивилизованными и более автономными. И немало теряли от этого. Веру Семёновну такая неприятность обошла стороной. Или она сама обошла её. Не зазнавалась, не возвышалась над близкими. Она любила своих дедушек, бабушек, других родственников, с самых малых лет впитывала их рассказы, по сути – приобщалась к народной культуре и истории. Вот слушает она короткое повествование одной из своих бабушек. Был у той брат, которого в годы коллективизации раскулачили. Сослали «на севера», а он и там хорошо работал. Разрешили вернуться на родину или в любой край, куда пожелает. Выбрал Кубань. В годы войны его сын ушёл в партизаны. Немцы поймали его и после допросов, очевидно, безу­спешных, повесили. Отец, увидев повешенного сына, упал замертво. Такие вот рассказы доводилось слушать маленькой Вере. Понятно, что они оставили глубокий след в её душе. 

Среди её родственников, особенно по женской линии, было немало верующих в Бога, но церковь в селе стали использовать под овощехранилище, а потом и вовсе снес­ли. «Почему коммунисты разрушали церкви?» – задаёт ребёнок вопрос деду. И слышит откровенный ответ: «Всё это от неграмотности и бескультурия». 

Читаешь эти страницы и проникаешься уважением к тем простым людям, которые окружали Веру Семёновну и вынесли на своих плечах столько трудностей.