– Как вы оцениваете предварительные результаты работы отрасли в 2013 году? 

– Нельзя сказать, что произошло что-то чрезвычайно новое. Самое главное – наконец мы подошли к теме ликвидации перекрёстного субсидирования (то есть снижения тарифов на электроэнергию для крупных потребителей за счёт доведения их до экономически обоснованного уровня). Были приняты документы, связанные с отменой так называемой «последней мили» в большей части регионов за исключением тех, где её ликвидация приведёт к серьёзным выпадающим доходам для сетевых организаций. (В октябре 2013 года Госдума приняла закон о запрете ФСК ЕЭС передавать в аренду территориальным сетевым организациям объекты электросетевого хозяйства («последняя миля») за исключением отдельных случаев. – Авт.) Так или иначе, к этой проблеме подступились, наконец-то принято решение, которое откладывалось ещё с 2011 года. 

Второе системное изменение, которое произошло, но пока никак не проявило себя, – создание ОАО «Российские сети». У этой компании есть шанс в течение ближайших трёх лет, с учётом нулевого прироста тарифа на ближайший год и сдерживания тарифов на следующие два года, показать свою операционную эффективность. 

Также велась серьёзная системная работа по борьбе с неплатежами на оптовом рынке. Удалось, по крайней мере, переломить тенденцию роста неплатежей за счёт введения финансового обеспечения покупки для тех гарантирующих поставщиков и сбытовых компаний, которые время от времени имели просрочку по платежам, и, во-вторых, принято решение о лишении статуса гарантирующих поставщиков тех компаний, которые плохо платят на рынке, и передаче его сначала сетевым организациям в качестве подхватывающих, а дальше уже через конкурс более эффективным контрагентам на розничном рынке. 

Но это только начало. Розничный рынок, можно сказать, остался не у дел, хотя острота вопросов там серьёзнее, чем на оптовом. Самая главная проблема – опять же неплатежи. Если на оптовом рынке их объём колеблется примерно на уровне 40 миллиардов рублей, то на розничном накоплено порядка 170 миллиардов. 

На розничном рынке так и не создана конкуренция. На оптовом рынке определённые конкурентные черты существуют, по крайней мере, последний проведённый конкурентный отбор мощности в Сибири показал, что генераторы соревновались за то, чтобы именно их объёмы мощности были отобраны на рынке, и цена снизилась. В рознице у потребителей нет возможности выбора поставщиков. И даже если бы он был, условия поставки, по сути, не поменяются, поскольку нет возможности выбора генератора для этой поставки и передачи этой энергии до конечного розничного потребителя.

– Какие ожидания игроков энергорынка не оправдались?

– Участники долго обсуждали новую модель оптового рынка, а Министерство энергетики неоднократно заявляло, что она вот-вот будет утверждена и выйдет в правительство. Хотя все модели были рассмотрены на экспертном уровне, точка в виде решения не поставлена. Старая модель – не самый плохой вариант, печально то, что сохранение статус-кво само по себе стало третьей моделью, хотя дальнейшие пути повышения эффективности для генерации – зачатки конкурентного ценообразования плюс система договоров предоставления мощности (ДПМ) в целях строительства новой генерации – в её рамках исчерпаны. Дальше, за пределами этой модели, остаётся неопределённость. Сейчас Минэнерго идёт к тому, чтобы разработать модель теплового рынка и только после этого перейти к модели оптового рынка электроэнергии. В общем, последовательность, на мой взгляд, верная, поскольку тепловые станции являются ключевыми генераторами с точки зрения объёмов вырабатываемой энергии на рынке. Но инвесторы, которые владеют активами, не понимают, что будет после ДПМ, а строительство новых объектов по ДПМ заканчивается уже через несколько лет. Утверждённые программы повышения энергоэффективности пока тоже остаются на бумаге, и прогресса здесь не видно, поскольку никаких стимулов не было заявлено – ни кнута, ни пряника. 

– Какой, по-вашему, могла бы быть оптимальная модель энергорынка?

– При каждой системе регулирования, которую утверждает правительство, может быть своя модель. Пока у нас некая квазирыночная система, государство сильно перемешано с рыночными институтами, эффективность и государственного, и рыночного регулирования оставляет желать лучшего. Вопрос в том, насколько регулятор владеет ситуацией и компетентен в системе управления, готов и способен принимать порой непопулярные решения. В силу того что у нас изношенность фондов очень высока, эти решения неизбежно придётся принимать.

Вероятнее всего, в ближайшие годы всё останется как есть. В энергетике, как и в любой инфраструктурной отрасли, очень не любят революции. Начиная с 1990-х годов все серьёзные изменения происходили только после каких-то экстраординарных событий. Например, пока не случился пожар на подстанции «Чагино» (крупная техногенная авария на юго-востоке Москвы), реформа не была запущена. Законы вышли ещё в 2003 году, а реальный запуск начался не ранее 2005-го, когда правительство осознало, что без инвестиций в инфраструктуру такие аварийные ситуации могут возникать и в будущем. И так далее: ледяные дожди, Саяно-Шушенская ГЭС, частичное отключение Санкт-Петербурга – такие события, в зависимости от их силы, оказывали влияние на систему регулирования. Пока ситуация более-менее стабильна, каких-то резких движений не будет.

– Тем не менее отрасль уже десять лет живёт в состоянии реформирования. Как бы вы оценили нынешние итоги реформы?

– Цель реформы остаётся прежней, но от первоначальных способов её достижения отошли, хотя и не кардинально. Смысл реформы был в привлечении инвестиций, а рынок изначально виделся не целью, а способом, «сладким» механизмом для заманивания инвесторов. В том виде, в каком он был задуман, рынок не получился, поэтому до сих пор задачами реформы остаются создание действенных механизмов привлечения инвестиций, обновления основных фондов, повышения эффективности. Они могут решаться разными способами, но для рынка требуется больше свободы воли, а на это в нашей стране в силу постоянных попыток ручного регулирования рассчитывать очень сложно. 

– Какие системные проблемы энергетики требуют скорейшего разрешения?

– Самое больное – это неплатежи, поскольку они влияют на операционную эффективность. Даже не говоря о развитии, на что ремонтироваться, содержать основные фонды, платить зарплату? Мы видим: из-за того что деньги – весьма ограниченный ресурс, сейчас возникают аварийные ситуации и потенциальные аварийные ситуации, которые могут приводить к негативным последствиям. Второй вопрос – взаимодействие с потребителями. Разворот в сторону потребителей – немаловажный тренд прошлого года. Он больше на словах, чем на деле, тем не менее к потребителям начали прислушиваться. Думаю, в ближайшее время это может повлиять на решения в части инвестиций, особенно в сетевую инфраструктуру.

С точки зрения законодательства отрасли не хватает последовательности. Нельзя сказать, что законодательство плохое, оно весьма обширное, серьёзное, и сами законодатели порой не всегда удерживают в голове целостную картину своего нормотворчества. Пример – решение о сдерживании тарифов, которого ни летом, ни весной прошлого года ещё не было в помине. Передышка в росте тарифов нужна, но её цена и последствия просчитаны не были. Такие спонтанные решения ведут к тому, что отрасль отходит от ранее намеченной линии в развитии. В результате получаем многообразные формы регулирования, и чем их больше, тем они менее эффективны. 

– Каковы перспективы сетевого комплекса, учитывая как раз заморозку тарифа на передачу электроэнергии?

– Всё-таки главная задача здесь – поддержание надёжного энергоснабжения. Задача номер два – сделать сетевой комплекс более доступным для потребителей. Была даже создана так называемая «дорожная карта» повышения доступности энергетической инфраструктуры, особенно для предприятий малого и среднего бизнеса. Эта стратегия, на мой взгляд, очень верная, и сетевые компании в лице «Россетей» активно включились в её реализацию. Доказательство тому – сдвиг в рейтинге по повышению доступности энергетической инфраструктуры Doing Business, который составляет Всемирный банк. Относительно других параметров и других стран мы больше всего продвинулись вперёд, и Всемирный банк отметил, что Россия в области реформы одна из лидеров в мире. В силу того что долгое время просто ничего не делалось. 

– Что вы думаете о введении социальной нормы потребления? 

– С учётом последнего решения правительства проект отодвинут на неопределённый срок. Моя позиция – нужно не эксперимент проводить, а вводить повышение тарифа до экономически обоснованного уровня и адресное субсидирование тех групп граждан, которые в этом нуждаются. Например, утверждают, что для многодетных семей всегда нужны пониженные тарифы. Есть разные многодетные семьи. Например, семьи весьма состоятельных людей вряд ли нуждаются в каких-то субсидиях. И, наоборот, есть семьи с одним ребёнком, которым действительно требуется поддерж­ка. Да, средний класс побурчал бы какое-то время, что заплатил лишние 500 рублей. Просто власть боится принимать решение, которое на самом деле было бы эффективным и очень быстро принесло бы пользу экономике, особенно в отношении регионов, где промышленность весьма серьёзно переплачивает за население. 

– Есть ли другие способы компенсировать затраты сетевиков? 

– Вместо соцнормы всегда предлагалось повышение тарифа. Грубо говоря, для промышленности – на 10%, для населения – на 15%. Но опять-таки решение, которое было принято после нулевой индексации тарифов, показало, что правительство даже к этому не готово, предложив рост тарифов для населения в размере 70% от инфляции, что в принципе закрывает тему ликвидации перекрёстного субсидирования. То есть, с одной стороны, мы ликвидируем «последнюю милю», пытаемся выкроить несколько десятков миллиардов рублей, а с другой – основной источник «перекрёстки» мы, напротив, увеличиваем. Совокупный эффект в среднесрочной перспективе будет нулевым или даже отрицательным.

– В какую сторону в итоге изменится стоимость электроэнергии для конечных потребителей в результате либерализации рынка для ГЭС Сибири? 

– В ближайшее время потребителям ничего особо не угрожает, потому что экономика находится в достаточно низкой точке. О спаде пока не говорят, но и о росте говорить не приходится. В силу ограничения производств Сибири со стороны «РУСАЛа» спрос на энергию в Сибири в нынешнем году, скорее всего, упадёт, а это подтолкнёт цены вниз. На таком фоне даже изменение правил оплаты мощности гидростанций не скажется на конечной стоимости для потребителя. Зато изменения почувствуют те потребители, у которых будут контракты с гидростанциями на поставку мощности по тем ценам, которые они хотели бы.

ТЭЦ ждут новую модель теплового рынка. С точки зрения физических балансов либерализация рынка для ГЭС не отразится на объёмах и структуре мощностей. Опасения со стороны тепловиков, что изменение в оплате мощности приведёт к ухудшению их позиций, не имеют оснований. 

– Как дальше себя будет вести энергопотребление?

– По Сибири, скорее всего, изменение потребления будет отрицательным, а по европейской части России – около нуля. На следующий год пока прогнозы делать преждевременно, потому что не очень понятна ситуация в целом в мире, неопределённость, конечно, будет влиять на экономику России. А энергетика, собственно, это всего лишь инфраструктурное обеспечение экономики. Ключевые факторы – положение крупных промышленных производств, таких как металлургия, именно они и определяют большую часть спроса в Сибири.

– Как вы оцениваете перспективы ввода новых энергетических объектов, в том числе выхода на полную проектную мощность Богучанской ГЭС?

– Новые объекты нужны в первую очередь не для того, чтобы закрыть растущий спрос – его нет в силу разных экономических обстоятельств, а для того, чтобы заменить неэффективные мощности. Тут другая проблема: как правило, эффективные мощности – это гидростанции, а неэффективные связаны с выработкой тепла для моногородов или отдельных населённых пунктов. Закрыть их напрямую нельзя, отсюда проблема «вынужденных» генераторов, оплата повышенных тарифов. Сейчас нужно решить основной вопрос: как сделать так, чтобы неэффективные мощности выходили с рынка, при этом тепловой баланс региона был закрыт достаточным объёмом тепловых источников. Как раз Богучанская ГЭС – одна из тех станций, которая в будущем должна повысить общую эффективность генерации в Сибири. 

– Каковы перспективы развития альтернативной энергетики в Восточной Сибири?

– Можно построить псевдовечный двигатель, чтобы любоваться им из окна собственного кабинета, но не более. Для ветрогенерации практически нет возможностей, только в отдельных районах Бурятии, которые удалены от центрального энергоснабжения. Солнечная генерация тоже под вопросом, кроме как в Горном Алтае, где есть такие проекты. В остальных случаях это область хай-тека. Даже для генерации на биоресурсах, когда ставки делаются на деревообрабатывающую промышленность или животноводческие фермы, себестоимость пока выше, чем у центрального энергоснабжения. 

Всё будет зависеть от темпов роста цен центрального энергоснабжения и децентрализованного из возобновляемых источников. Иркутской области в ближайшем будущем это точно не грозит, хотя для отдельных регионов Западной Сибири вполне возможно появление биостанций на базе каких-то животноводческих комплексов, которые по эффективности будут сопоставимы с центральной генерацией. Поэтому будущее альтернативной генерации лежит в зоне децентрализованного энергоснабжения.

– Каковы ожидания, прогнозы на 2014 год? 

– Ожидания простые – чтобы экономика росла. В принципе, есть возможности для роста хотя бы не меньшего, чем в прошлом году, они определяются больше внешними рынками, чем внутренними. Такая тарифная пауза – повод подумать, насколько мы эффективны, и провести работу над ошибками.