Двадцать лет и один год в должности главного художника Александр Ильич Плинт руководит художественно-постановочными цехами театра, сам много работает и в результате к своему 60-летию оформил более ста спектаклей в театрах Абакана, Челябинска, Кызыла, Красноярска, Ташкента, других городов Российской Федерации. Он сценограф, и актёры, которые не умеют не шутить во время поздравлений, дарили ему портреты с добавлением: недостающее детали пусть дорисовывает сам.

Александр Плинт – человек театра. Театр в нём заложен генетически, с момента, когда он ходил с отцом на репетиции любительского театра в Абакане, а позднее играл Михаила (как говорит, первым на всём земном шаре) в инсценированной повести Распутина «Последний срок». Этот спектакль был участником одного из фестивалей, проводимых в Москве, где молодой актёр получил звание лауреата и высокую оценку критики. Александра заметили, предложили поступать на курс Герасимова и Макаровой во ВГИК.

И всё-таки почему Плинт не стал актёром или режиссёром, не поменял профессию художника, которой он учился сначала в Красноярском художественном училище имени Сурикова, а позднее в Красноярском институте искусств? Наверное, его бабушка сказала бы: «Так на роду написано». Рождённый для театра, он должен был стать его сценографом, а профессии, в которых мог бы проявиться, помогают видеть спектакль в полном объёме, во всех его составных частях. 

В первом десятилетии нового, XXI века Плинт не устаёт удивлять многообразием форм художественного решения сцены. В одном спектакле он бывает лаконичен, в другом строит целый город, в котором каждая деталь становится метафорой. «Я не люблю визуального решения пьесы, – говорит Александр Ильич, – в любом оформлении должен быть подтекст, который, возможно, считывается непросто, но помогает зрителю становиться соавтором твоих идей».

Театр для художника – пространство сцены, которое заполняется не «картинками», но выражает способ мышления автора пьесы. Чем значительнее драматург, тем интереснее отвечать на вопросы, поставленные перед постановщиком. Если при первом прочтении быстро находятся ответы на них, работать становится скучно, пропадает тайна, которую хочется разгадать.

«Образ спектакля, – продолжает Плинт, – рождается из текста пьесы. Автор всё написал, надо только внимательно вчитаться, найти к этому тексту адекватное решение. Со мной не соглашались многие вампиловеды, когда в спектакле «Прошлым летом в Чулимске» я выложил железный пол. Вампилов написал: через палисадник люди так часто ходят, что земля утрамбовалась до тверди, на которой вряд ли что-нибудь вырастет. Думаю, если бы случай представил возможность поговорить на эту тему с драматургом, он согласился бы с таким решением».

По художественной природе Плинт – конструктивист, своими учителями считает Давида Боровского, Марта Китаева, Эдуарда Кочергина, выделяя Даниила Лидера, которому, как считает Плинт, принадлежит первенство в изобретении стиля образной сценографии. Работая в одном из театров сталинского ГУЛАГа, сценограф придумывал «из ничего» декорации, отражающие поэтическое мироощущение, которое становилось атмосферой всего сценического действия. Художники этого направления задают тон спектаклю, ритм, эмоциональную выразительность. Интересным спектакль получается тогда, когда его постановщики – художник и режиссёр – бывают единомышленниками.

Если применять к сценографии «Гамлета» какой-нибудь термин, можно упомянуть «бедный театр». Тем важнее точность, с какой постановщик начинает разговаривать со своим зрителем. Для Александра Плинта главной в спектакле стала тема власти, путь её достижения. Ограниченное пространство – шоры, с которыми живут не только герои «Гамлета»; для каждого наблюдающего за действием это пространство жизни, каким оно может быть в реальном времени.

Что меняется в жизни общества от частой смены власти? Если один заменяется подобным – ничего, народ как жил, так и живёт, приспосабливаясь к обстоятельствам. Другое дело сами правители, их трагедии, которые бывают ужасны. Какие силы заставили умудрённого жизненным опытом короля Лира поделить государство между дочерьми? Самонадеянность, неумение за лестью увидеть истинное к себе отношение или усталость, стремление уйти от государственных дел?

Трагедию Лира в спектакле начала XXI века художник показал от истоков до финального безумия и последовавшей смерти только одной деталью. Мощная площадка, которую можно назвать молохом или твердью – как угодно, становится образом всего происходящего действия. Эта площадка сначала лежала на сцене монолитом, потом начинала раскачиваться, вздыматься, словно взбешенная стихия. Лир разбудил её, и она обрушилась на людей с силой, на какую способна мощь земли.

Четырнадцать лет разделяют две постановки «Вишнёвого сада», над которыми Александр Плинт работал с разными режиссёрами. В 1993 году на сцене он показал два сада. Цветение первого говорило о холодной красоте, а второй, просматривающийся сквозь лёгкий занавес, рассказывал о зрелости. Оформление удивляло красотой и метафоричностью, в нём был образ постоянного цветения души, не устающей тянуться к прекрасному.

Идея сценографии спектакля «Сны Ермолая Лопахина» («Вишнёвый сад»), объединившей в одном пространстве прошлое и настоящее, пришла к художнику где-то под утро, когда он в очередной раз перечитывал пьесу Чехова, пытаясь уловить её главную тему. На мысль навели слова старика Фирса, вспомнившего, что раньше «вишню возами возили». Родился образ, а разработка его деталей стала делом, которое Плинт знает в совершенстве. О переменах в жизни современников говорит оформление постановки. Современников, потому что театр ставит свои спектакли не о прошлом – о настоящем, о людях, так и не научившихся менять свою сущность.

В Иркутском академическом театре Плинт оформлял «Мёртвые души» и «Ревизора», «Необыкновенных крыс неестественной величины» Гоголя, «Утиную охоту», «Прошлым летом в Чулимске» и «Старшего сына» Вампилова.

«К постановкам пьес Николая Васильевича Гоголя и Александра Валентиновича Вампилова я отношусь с особым трепетом, – говорит Александр Ильич. – Это несомненные гении, которые могли предугадывать изменение смысла жизни за много лет до его социального проявления. Оба абсолютные реалисты и одно-временно мистики, пытающиеся проникнуть в тайны человеческой души. В природе их героев заложен конфликт, который объяснить временем, в котором они жили, невозможно: это вечное стремление человека к самопознанию, поиску своего «я», расплывающегося во множественном «мы».

Без учёта восприятия спектакля зрителями Плинт не работает. Он стремится зрителей сделать не только наблюдателями, но и участниками происходящего действия. «Весь мир – театр, в нём женщины, мужчины – все актёры» для художника не просто фраза, в ней он ищет и находит способ взаимоотношений в сообществе людей, независимо от того, какую функцию каждый из них выполняет в театре. В одном из последних спектаклей, «Волки и овцы», в оформление Плинт вписывает изображение египетских пирамид. Зачем? Здесь поразмышлять надо, сопоставить добротно созданный ландшафт бытовой застроенности провинциального городка с его обитателями, мечтающими и творящими бог весь что. Зачем Островскому, например, понадобилось собаку называть Тамерланом и почему в финале её сожрали волки? Думайте, господа зрители, думайте!.. 

«В театре очень важна мысль, – убеждён сценограф. – Пространственная мысль должна меняться каждый день, иначе возникнет ремесло, которое ничем не будет отличаться от видеоряда любого телевизионного шоу. Она может выражаться не только визуальными или вербальными средствами, может возникнуть в мизансценах, продолжающих сценографию или вступающих с нею в конфликт. Всё зависит от сговора, необходимого режиссёру и художнику в работе над спектаклем. Как нигде, в театре необходимы единомыслие, умение подхватывать и продолжать идеи, рождающиеся спонтанно или путём долгих раздумий».

Плинт не останавливается, не повторяется в деталях образов, придуманных им для оформления того или иного спектакля. Он властитель пространства сцены, которое даёт ему вдохновение и стремление двигаться вперёд, к той современности, которую проживает человек «здесь и сейчас». Юбилейный возраст для Александра Ильича – опыт, который в каждой работе он стремится приумножить новыми идеями.