Мама – ближайшая подруга, всеслышащая и понимающая

– Мы встречаемся с вами после Международного женского дня. Мне кажется, что это прежде всего праздник наших мам, бабушек, день, когда нельзя про них забыть и не поздравить. 

– Да, это же советский праздник. Клара Цеткин и Роза Люксембург придумали, а наши мамы и бабушки праздновали с большой радостью. Самое интересное, что люди моего поколения, а также и те, кто младше, – мои стажёры, молодые певцы, – все отмечают этот праздник дома. Для всех это невероятный повод, чтобы мужчины сделали женщинам приятное, вспомнили об их красоте, принесли цветы, подарили что-то прекрасное. Из глухого советского времени женский день пришёл к нам и остался с нами, и, наверное, это правильно, потому что это связь с той страной, которая называлась Советским Союзом и которую мы все любили. 

– В вашей жизни мама сыграла значимую роль. Расскажите, пожалуйста, об этом.

– Мама была удивительным человеком – искромётным, весёлым, всеслышащим и понимающим. Она потрясающе владела музыкальными инструментами, прекрасно пела, выросла в семье, где все были голосисты, в доме, где всегда звучала музыка. У неё был настоящий сибирский сильный характер, и она всегда была душой компании. Я всегда считала маму своей сверстницей, настолько она всё убедительно и адекватно понимала, настолько слышала меня и мою сестру, не лезла к нам в душу, но выясняла те вещи, что для нас были сокровенными. Что касается музыки – мама была главным судьёй, когда я репетировала дома. Она сидела на диванчике, слушала меня, и если я видела в её глазах слезинку или улыбку на лице, то понимала – я делаю это хорошо. Когда её не стало, я не могла ни петь, ни говорить, ни видеть никого. Так что мама сыграла в моей жизни основополагающую роль – она была не только мамой, но и моей ближайшей подругой. 

– Говорят же, что мы остаёмся детьми до тех пор, пока живы наши родители.

– Совершенно верно. После ухода родителей возникает такое ощущение, будто какая-то предохраняющая стена рухнула; понимаешь, что отныне ты на переднем крае с жизнью и все проблемы, которые она ставит, надо решать самому. Не очень симпатичное чувство, но что делать? Я сама мать, у меня взрос­лый сын. И сейчас я очень хорошо понимаю свою маму, которая иногда на мои вопросы делала удивлённое лицо и говорила: «А дочка-то моя большая стала». И я сейчас смотрю на своего сына и понимаю: «Ребёнок-то мой совсем взрослый стал». Андрею сейчас 21 год.

– Он пошёл по вашим стопам?

– Он скрипач, учится на втором курсе Московской консерватории и мечтает быть симфоническим дирижёром, что нас очень радует. Хотя мы с Робертом (Роберт Росцик – муж певицы, австрийский продюсер. – Авт.) всячески отговаривали его: «Может, не пойдёшь сейчас в эту профессию?» Это раньше оперные певцы были небожителями, Лемешев, Козловский шли по улице, и все замирали. Сейчас не то время, ценности девальвированы. Но Андрей нам сказал: «Мама, папа, я даже не хочу говорить на эту тему. Для меня музыка – это моя жизнь. 

Я смот­рю на своих сверстников, которым родители выбрали институты: они потерянные, несчастные, не знают, что хотят в жизни делать. А я знаю точно». И мы видим, что у него глаза горят, когда он говорит о музыке, это действительно его природа, его мир. Мы понимаем, что на этой дороге Андрея ждёт масса переулков и перипетий, препятствий и разочарований, но если у человека есть желание заниматься профессией – это счастье, конечно. 

– Он рос в такой атмосфере, когда невозможно было не влюбиться в музыку. 

– Ребёнок всё слышит и всё воспринимает, а я пела до восьмого месяца беременности. Когда Андрею исполнилось полтора месяца, я должна была петь в Сан-Франциско, мы полетели все вместе. И мы заметили: при звуках музыки ребёнок всегда умолкает, особенно его гармонизировал Моцарт. И если малыш начинал кукситься, мы ему просто включали 40-ю симфонию Моцарта. Он замирал с выражением счастья на лице, и мы поняли, как его надо успокаивать – 40-й симфонией Моцарта, всем советую.

– Декретного отпуска в привычном понимании у вас не было?

– На Западе такого в принципе нет: когда начинаешь работать по контрактам, поёшь, пока у тебя есть силы и возможности. Конечно, Тать­яну или Дездемону с животом я бы петь не стала, мои спектакли закончились в шесть месяцев, потом я пела только реквиемы, концерты и прочее. Всё от певицы зависит – если у неё есть контракт, если она хорошо себя чувствует, почему нет? 

– Успели ли вы насладиться той радостью, что дают маленькие дети?

– Андрей всё время был с нами, пока не пошёл в школу, мы так организовывали наш быт, концерты, чтобы нам не расставаться. Я считаю, что для ребёнка присутствие матери необходимо. Когда он отор­ван от родительской энергии, это чувствуется – малыш несчастен. Когда уже началась учёба – обычная школа, языковая, музыкальная, мы лавировали. Но всегда старались быть в тесном контакте с ребёнком. Моя бабушка говорила: «Деточка, всё должно быть организовано. Когда дети растут как трава, это чувствуется, из них сорнячки вырастают. А когда детёныш, как цветочек, окружён заботой, это тоже видно». Мы старались сына именно так растить. У нас всегда были и есть нежные отношения. 

– Воспитывать сына – это сложная задача, ведь из него надо вырастить мужчину. Как вы с ней справляетесь?

– За это у нас папа отвечает. Общие принципы и для мальчиков, и для девочек одинаковые. В плане формирования характера ребёнок есть ребёнок, особенно дошкольного возраста. Если есть классическое воспитание и образование, он растёт другим. Поэтому хорошие книги и музыка у нас были всегда. 

А мальчики обычно больше увлечены пистолетами, машинами, и папа в любом городе всегда старался сводить Андрея в военный музей, в детский парк со стрелялками, машинами, аттракционами, связанными с высотой, прыжками. 

– Дети сегодня мало читают. Как вы приучили ребёнка любить книги?

– Он рос не в такое компьютерное время, как сейчас, и 19 лет назад книга была ещё очень важна. Мы покупали книги-панорамы, чтобы ему было интересно, читали сказки, он сам читал. Сначала был Пушкин, потом мы подошли к такой литературе, как «Робинзон Крузо» и «Всадник без головы». А затем дошли до того, до чего надо дойти, – Достоевского, Толстого.

– Словом, сын вас только радует.

– Ребёнок есть ребёнок, иногда он доставляет огорчения. Но мы стараемся действовать деликатно и мирным путём разрешать наши недоразумения. Если родитель будет только жёстким, всё равно толку не будет. Надо искать компромиссные решения. И мы их находим, и если вначале сын может взъерошиться, то потом скажет: «Мама, ты была права». 

Гармония и мудрость провоцируют нормальные реакции 

– У вас давний, прочный брак – в апреле вы будете отмечать 25-летие совместной жизни. Как вам удалось сохранить его в эпоху разводов и обесценивания ­семьи?

– Это просто, когда вы встречаете свою половинку, и это действительно половинка, не от «рацио» придуманная, а по велению сердца. Когда есть ощущение того, что этот человек – друг, когда у твоего парт­нёра такие же взгляды на жизнь и такое же мироощущение, как у тебя. Когда он умеет своё эго спрятать, если это нужно. У меня непростой характер, и у Роберта непростой характер, у него были отношения, и у меня они были, у нас обоих это первый брак, но мы не пуритане, нормальные люди. Но я никогда ранее не встречала такого полного вза­имопонимания: мне порой не надо ничего говорить, я просто чувствую руку и плечо рядом. И мне не нужно подчёркивать: «Сделай то-то и то-то!» Потому что это уже делается. Для него то же самое: не надо указывать, говорить, я чувствую, что необходимо. Иногда я со своим артистическим характером вспылю, он оставляет меня в покое, чтобы потом спросить: «Ты унялась, успокоилась? Сейчас можем поговорить?» Мудрость его и в каком-то смысле моя, гармония провоцируют нормальные реакции, у нас нет повода скандалить, орать, сходить с ума, добиваться своего места в ­семье. Меня спрашивают порой: «Кто лидер в семье?» У нас нет такого, Андрей чувствует этот баланс и он знает, в каких ситуациях к кому идти. Не могу сказать, что так было с первых дней семейной жизни, у нас были притирки, когда моя ментальность советской девочки и его ментальность западного человека рождали непонимание. Но мы садились и проговаривали: «Понимаешь, у нас так. Ты можешь это принимать или нет, но если ты живёшь сейчас в этом социуме, обдумай, как тебе из этой ситуации выруливать». Никогда не было такого: «Что вы понимаете в вашем Советском Союзе?» Если бы он так разговаривал со мной, я бы давно убежала. Или я бы говорила: «Западники, да что вы смыслите в душевных отношениях?» Мы просто садились и разговаривали. Так что как будто Господь нас сверху увидел и решил: «Вам надо встретиться».

– Где сегодня ваш дом – в России, в Европе?

– Мы люди мира. Конечно, наш основной дом в Москве, у меня много всего в столице – проекты, фонд, съёмки, радио и телепрограммы. Но у нас есть второй дом – между Австрией и Баварией, как мы говорим, наша дальняя дача в Альпах. Там можно ото всех забот отрешиться, мы это место очень любим, хотя, к сожалению, мало бываем там. Так что мы космополиты, но привязка по душе у меня в России. И муж часто говорит: «Что ты со мной сделала? Я приезжаю в свою любимую Вену, пять дней там побуду, и мне становится скучно». Ему тоже хочется в наш сумасшедший социум. 

– Вы объехали весь мир, а есть ли любимые места на планете?

– Объездив мою любимую страну, Россию, я поняла, насколько я её не знаю, и, наверное, почти все могут это сказать. Я попала в такие города и места, от которых у меня просто закружилась голова – например, Муром, Великие Луки, Псковскую область, Орловскую губернию, связанную с Иваном Сергеевичем Тургеневым, которого я обожаю. Когда я попала в его дом в Спасском-Лутовинове, сходила с ума от восторга. Я обо всём этом читала, но когда это всё видишь наяву и проникаешься аурой… Я обалдеваю от моей дорогой Сибири. Мне рассказывали, что бабушкин дед, Григорий Алексеевич Шахматов, поставил в местечке Алзамай огромный сосновый дом, сегодня это охотничья стоянка. И этот дом стоит по сей день, охотники оставляют там травы сушёные, чаи, сахар, сушёное мясо или вяленую рыбу – на случай, если кто-то окажется в тайге без пропитания. И я, поездив вокруг Байкала, прочувствовала эту священную энергию, которой здесь всё пропитано. Мой прадед говорил: «Заболеваешь – черпни водички из Байкала, попей и умойся, всё будет хорошо». Так оно и есть. А попав в Иволгинский дацан под Улан-Удэ, я просто сошла с ума. После ближайшего концерта в Улан-Удэ я снова туда собираюсь. В Иволгинском дацане я поняла, что мы по-другому открываемся в таких местах. 

– Предполагаю, что буддизм – не совсем ваша религия…

– Нет, я православная. Но я считаю, что Бог един, Господь – это великая энергия и великий разум, который сотворил всех нас, нашу планету и всю нашу систему. Есть традиции и верования народов, которые складывались веками, и их нужно уважать. Я много прочитала о буддизме, о мусульманстве. Буддизм – древнейшая и мудрейшая религия, а имя Будды и слово «будить» – однокоренные. Истоки нашего старославянского языка – санскритские. О чём это говорит? Прародина была одна, индоевропейская, славяноарийская. «Бог в тебе», как говорил Будда, это же повторил наш Христос: «Не изображайте меня на иконах, несите меня в сердце своём». Изучив этот материал, я поняла, что все религии очень похожи. 

Русский человек – многогранный и прекрасный

– Любой, кто был на ваших представлениях, знает, что это не просто концерты. Это всегда театр одного актёра.

– Я стараюсь делать концерты в такой форме, чтобы это было понятно всем. Не во всех городах есть оперные театры, не все знают, что такое оперная традиция. И на моих концертах зрители знакомятся именно с музыкально-просветительскими традициями. 

– А зрители отличаются в разных городах?

– Конечно. Но есть общая скреп­ляющая вещь: если ты искренен, если к людям выходишь со всей полнотой своей энергии, если не фальшивишь, принимают хорошо. Но есть города, жители которых привыкли к концертам классической музыки, разбираются в ней, и это сразу чувствуешь. А есть города менее ангажированные в плане классики, и это-то и интересно – они как с белого листа тебя воспринимают, интересно читать их реакцию. Когда зацепляешь своих людей, по большому счёту, в глубину, видишь, насколько русский человек многогранный и прекрасный. Он как бриллиант, только надо его почистить, тогда он начнёт сверкать. Но русскому человеку не дают этого, всё забивается глупостями, дешёвыми программами. И даже люди, называющие себя музыкантами, часто приезжают в глубинку с халтурами, от чего мне становится горько и обидно. Они называют это высоким искусством, хотя на самом деле происходящее на сцене никакого отношения к искусству не имеет, это просто выбивание денег из родной страны, коммерческий чёс, отвратительный и мерзкий. А я вижу, насколько люди стосковались по общению от сердца к сердцу, от души к душе, как им это нужно. После концерта в Иркутской филармонии зрители стояли за автографами, я уже забыла, как это бывает. В Москве обыч­но подойдут пять человек, а здесь практически вся филармония стояла. 

– Я почему-то думала, что от такого повышенного внимания устаёшь и оно начинает раздражать. 

– Это не может раздражать. Если глупости спрашивают, ты можешь спокойно дать человеку понять, что на эту тему не хочешь говорить. 

В принципе, люди подходят с искренними вопросами: «А у Любови Орловой был оперный голос?», «А что вы думаете о Марии Петровне Максаковой, она ведь лучше в русских песнях, чем в оперном репертуаре?». Это трогает. 

– Зритель, увидев в вас проекте «Точь-в-точь», может задаться вопросом: «Зачем классической певице это шоу?»

– Очень просто: другая аудитория заходит на канал, когда видит фамилию Казарновской, мне так Эрнст и сказал. У нас в жюри всё равномерно распределено: Хазанов понимает, что такое пародии и копирование, Аня Большова либо Максим Аверин отвечают за актёрское мастерство, а я оцениваю образы певцов. У нас будут Любовь Орлова, Монтсеррат Кабалье, Фёдор Шаляпин, Елена Образцова. Кто ещё может этих классических исполнителей проанализировать? Я вношу в шоу просветительскую нотку, от меня этого и ждут. Это важно, потому что формат Первого канала не предполагает классику в чистом виде, но можно умело вкручивать такую важную информацию. Людей, привыкших к развлекаловке чистого вида, это порой раздражает.

– У вас есть несколько серьёзных проектов за рубежом, расскажите о них. 

– Они связаны с концертной и театральной деятельностью, а не так давно появился новый проект – «Меж­дународная музыкальная академия». Я вывожу лучших ребят, замечательные голоса и молодых скрипачей, в музыкальные столицы мира – Рим, Мадрид, Барселону, Москву, Санкт-Петербург, Вильнюс, Ригу и другие города. Академия называется «Голос и скрипка». Почему я так решила? Скрипачам необходимо слушать певцов, тогда они начинают очень красиво, легатно, контиленно играть. Певцам же очень важно слушать скрипку, потому что это вокальные интонации и чистота тона, а совместное музицирование с молодыми скрипачами вокалистам даёт очень много. Мы это попробовали, дело пошло, академия имеет громадный успех, многие европейские столицы заинтересовались этим проектом. Не так давно в Барселоне у нас было пять концертов на ведущих площадках. И был невероятный успех. Ребята все яркие, индивидуальные, горящие, в них такая молодая кровь кипит, что я сама становлюсь девчонкой рядом с ними. 

– Какое место в вашей жизни занимает благотворительность? 

– Важное, просто я не люблю об этом говорить. Либо ты это делаешь молча, либо шумишь, и тогда это не благотворительность, а просто твои погоны. Много веду благотворительных проектов, есть детский дом в Угличе, которому я помогаю: отдаю туда свою зарплату почётного граж­данина Углича, привожу детям регулярно то, в чём они нуждаются. Почему Углич? Потому что оттуда родом наша первая профессиональная певица Прасковья Ковалёва-Жемчугова, жена графа Шереметьева. Они ко мне прикипели душой, и я к ним – бывшая глава города Элеонора Михайловна Шереметьева моя подруга. В Угличе же снимался мой первый профессиональный фильм «Анна». Так сложилось, что Углич – дорогой мне город.

– За этот час, что мы с вами проговорили, я увидела не только талантливого человека, живущего полной жизнью, но и очень позитивную личность. Это дар природы или вы осознанно в себе это качество развивали? 

– Мама такая была и вся моя сибирская линия – иркутяне, новосибирцы, омичи – все были безумно позитивными людьми. Я помню, как приезжали наши родственники, мы садились у бабушки за большим столом, лепили пельмени, все хохотали, кто-нибудь из бабушкиных племянников доставал аккордеон, начинались бурные песни. Так что у нас в роду все были любящими жизнь, хотя судьбы у тех, кто пережил войну, сложились трагически. Но радость жизни всегда перевешивала. «Радуйтесь, – говорил наш Спаситель, – радуйтесь». Так и нужно жить.