– Слышал, будто бы Вы консультанта нанимали? – осторожно вставил молодой человек.

– Да, вложился. Но оно ведь и выгодно, в особенности если Павла Ивановича нанять, – господин взглянул со значением. – Да что ты так смотришь-то на меня? Будто не понимаешь, о ком говорю?

«Пожалуйста, не отрывайте меня от фамилии»

– Так Вы про адвоката Звонникова? Как же, знаю, только вот смутило, что просто по имени-отчеству называете. 

– В том и кураж: ты и фамилии не назвал ещё, а всем ясно, что за Павел Иванович! Вот в какой он нынче пребывает цене, – господин помолчал уважительно. – Ты представь-ка: к одной богатой даме, покуда муж был в отъезде, является бывший его компаньон в сопровождении незнакомца якобы из Томской ссудной конторы. Да и предъявляет ей прямо с порога векселёк почти что просроченный аж на 10 тысяч рублей! Дальше всё как и водится у этих дам: охи-ахи, уговоры потерпеть, обещания выдать деньги при первой возможности. Но наличных немного, а на банковские счета супруг не оставил доверенности. «Разве что одолжиться у Петра Александровича?» – мелькнуло…

– Это она при Сиверса что ли?

– Да, разумеется. Ну так вот: Сиверс деньги даёт, но ставит непременным условием известить обо всём адвоката Звонникова. И вот в самый момент передачи денег является Павел Иванович в компании с полицейским приставом. А дальше всё как и положено: протокол, извозчик и ужин в замке за Ушаковкой в компании с заключёнными.

Оба расхохотались, и на этот смех к ним подсели двое знакомых. Но заинтригованный племянник пригласил дядю выйти в библиотечную комнату «один нумер газетный поглядеть». И, едва сев, затрещал:

– А вот я хочу Вас спросить: помните, сколько в городе было толков, когда Звонников выехал в прошлом году в Читу консультировать по какому-то делу?

– Конечно. Дело было непростое, да к тому же и связанное с иркутянами. Вот и гадали все: сразу кончится или в высшую инстанцию перенесут? 

– Но вот всё-таки что непонятно мне: если Звонников такой сильный адвокат, то зачем же тогда он определился в городские поверенные? Солидному господину стыдно бегать по поручениям наших гласных. 

– А ты не больно-то умный, как я погляжу, – вспылил дядя. – Не поду­мал, что тебе-то с твоим училищем пятикласным никто и никогда не предложит «бегать по поручениям»! – он полистал газету, чтобы успокоиться. – Ну а с нашими гласными – да, конечно, непросто: самодовольные господа и горазды лбами друг об друга стучаться. Они и с губернатором спорят, представь! Но к Звонникову-то при этом прислушиваются и пускай через раз, но принимают его предложения. Вот недавно собирались обжаловать через Сенат какое-то постановление министерства просвещения, так Павел Иванович их убедил, что беспокойство это напрасное, потому что и поводов нет решительно никаких. Да и с губернатором посоветовал разговаривать не посредством Сената, а самым обыкновенным путём – проехавшись по Большой, а потом свернув на Шелашниковскую.

– А вот говорят ещё, дядя… В общем, разные слухи ходят про этого Звонникова…

– А ты приметил: говорят-то тихохонько? Потому что Павел Иванович прямо, через «Восточное обозрение», объявил: узнаю, кто эту воду мутит, засужу! И ведь засудит, – не без удовольствия закончил он. 

И широко улыбнулся, заметив в дверях входившего Звонникова. – Как я рад! Как я рад! Только что племяннику объяснял, что Вам можно уж и без фамилии обходиться, так известны…

– Нет-нет, пожалуйста, не отрывайте меня от фамилии, – шутливо запротестовал адвокат. – А не то будут путать с господином Чичиковым, – чуть-чуть улыбнылся он. – Не хотелось бы… Да и местной думе это совсем не к лицу.

Не человек, а просто исключение из правил

В нынешнем, 1891 году иркутская дума пользовалась услугами двух присяжных поверенных – Павла Ивановича Звонникова и Вильгельма Иосифа Люстиха, представлявшего интересы города в Петербурге. Жалование обоих составляло по 1200 руб. в год, но при этом Люстих мог рассчитывал на дополнительное вознаграждение при ведении крупных дел, а контракт со Звонниковым предполагал выплаты от 5 до 10% с каждого выигранного им дела. Скажем, если предприниматель Понтович выставлял городскому самоуправлению иск на 16 тыс. 705 руб., но не мог отстоять его, деньги оставались в кассе города, но из них вычитались 835 руб. 25 коп. адвокатского гонорара. 

Не все выигранные дела приносили, однако, удовлетворение, несмотря на ощутимую прибавку к жалованию. В позиции поверенного по определению было много лукавства: должность требовала защищать интересы города со всею силой отпущенного таланта, но при этом хотелось и внутренней убеж­дённости в правоте, а её-то нередко и не хватало. Особенно в тяжбах с крестьянами и мещанами, пострадавшим от нераспорядительности и халатности членов управы. К тому же такие истцы не могли позволить себе привлечь хорошего адвоката и их поражение в суде было, в общем-то, неизбежно. В таких случаях Звонников делал «неприличное предложение» об удовлетворении иска под тем предлогом, что «дело может дойти до Сената, а тогда сумма выплат с неизбежностью увеличится». Но прижимистые гласные предпочитали рискнуть, так что сделать доброе дело, увы, не получалось.

На должность поверенного Павла Ивановича Звонникова пригласили в июне 1888 года. Зная, что предшественникам платили по 60 руб. в месяц, он сразу же заявил: менее, чем за 100 руб., не пойдёт. Городской голова Сукачёв готов был доплачивать недостающую сумму из собственных средств, но гласные устыдились и решили «не вводить в расход Владимира Платоновича», а просто принять условия адвоката. 

Вряд ли они предполагали тогда, что через год Звонников будет ставить вопрос о новой прибавке к жалованию, однако именно так и произошло. Заявление городского поверенного включили в повестку думского заседания 25 октября 1889 года вместе с материалами о других «покушениях на кассу»: один из членов городской управы растратил 

7 тыс. руб., а её секретарь пожелал специальной оплаты работ, входящих в его обязанности. Под конец заседания гласные были крайне раздражены и не просто отказали поверенному в прибавке, но и упрекнули (кажется, незаслуженно): «Городские дела ведутся как-то очень небрежно в последнее время».

Звонников узнал об этом из «Восточного обозрения». Но не расстроился: он и не рассчитывал на победу с первой попытки. А один из местных ходатаев, потерявший недавно последнюю практику, усмехнулся, протягивая газету такому же отставнику:

– Городские «отцы» всегда цепляются по мелочам, не замечая главного! Сколько раз намекал я и в думе, и в управе: Звонников – присяжный московского судебного округа и потому не имеет права служить за его пределами. Его промысел в Иркутске противоречит положениям действующих судебных уставов, а значит, незаконен! 

– В совет московского судебного округа не писали? А туда-то вернее, мне кажется, я бы тоже подписался, когда бы туда… Или лучше без фамилий?

– Без фамилий безопаснее.

Некоторое время спустя московский окружной совет присяжных поверенных потребовал от Звонникова объяснений. И хоть не сразу, но получил несомненные доказательства, что командировка в Сибирь предпринята по поручению московских доверителей, а стало быть, и законна. Однако члены совета поинтересовались и целями командировки и обнаружилось, что присяжный поверенный направлен московскими кредиторами в конкурсную администрацию по делам фирмы Бутиных. И вот уж пять лет как считается управленцем. 

– Даже если Звонников и полезен конкурсной администрации, факт остаётся фактом: он теперь действует как коммерсант, а это несовместимо со статусом присяжного поверенного, – заключил председатель. – Ему и другим нарушителям надобно уже выбрать, на каком из двух стульев сидеть!

А таких нарушителей было много: адвокаты уже в силу нехватки в Сибири образованных да при этом и опытных людей входили в конкурсные управления. Часто с ущербом для репутации. Кандидат прав Бланков, например, кончил тем, что приставил к виску пистолет. Звонников оказался крепче, хоть и ему не спалось, когда газеты описывали его попытки действовать в обход решений Сената и вводить в заблуждение губернатора. Опровержений он на этот раз не писал, но на двух стульях просидел вплоть до прекращения банкротства М.Д. Бутина. 

«Что ж он бьётся-то, будто за мать родную?»

И всё-таки его долгая командировка в Сибирь наполнилась главным образом адвокатской практикой. Звонников не отказывался от участия в уголовных процессах и надолго погружался в разряжённое и почти непригодное для жизни пространство, в котором пребывали его подзащитные. В их съёжившемся сознании всё было страшно перепутано и бессмысленно, да так и выходило наружу – кражей ненужных сапог, неожиданным покушением на самоубийство, убийством в беспамятстве. Мир у этих полулюдей был уменьшен до размеров угла, и любое неловкое движение вызывало вспышки ярости. Июньским днём 1890 года иркутский мещанин Затолокин заехал к мещанке Пуртовой и между прочим уведомил, что муж её вовсе не на работе теперь, а на Ушаковке, в объятиях мещанки Мочаловой. И Пуртова вместе с Затолокиным едет на Ушаковку, а железный прут, валявший во дворе, превращается в страшное орудие преступления…

– Произошло убийство, настолько беспощадное, что протоколы осмотра трупа приходится зачитывать при закрытых дверях, – прокурор бросил укоризненный взгляд в сторону адвокатов.

Они, правда, очень раздражали его яростной защитой подстрекателя Затолокина и убийцы Пуртовой: «И чего этот Звонников так раздухарился? Непонятно. Обязательная же защита, ни денег, ни известнос­ти не принесёт, так чего ж он так бьётся за эту Пуртову, будто за мать родную? Глядя на него, и второй защитник, Дмитриев, крыльями замахал что есть мочи, а после заключительной речи просто упал на диван в полном изнеможении. Да это же пошло, наконец, господа!»

Корреспондент «Восточного обозрения» тоже отметил в своём репортаже, что адвокатам постоянно делали замечания. Но, выйдя из совещательной комнаты, объявили-таки подстрекателю Затолокину оправдательный приговор, а убийцу Пуртову вместо ожидаемой каторги отправили просто в ссылку. 

Кстати, Дмитриев страшно переживал от соседства в этом процессе «с самим Звонниковым»: он, в недавнем прошлом чиновник, ещё только пробовал силы в адвокатуре. Но очень, очень старался и жаж­дал хоть какой-нибудь похвалы. Даже сделал маленькую разведку:

– А вот ведь, Павел Иванович, и товарищи прокуроров, случается, переходят в адвокатуру…

– Из обыкновенного отставного чиновника вполне может выйти толковый защитник, – Звонников сделал паузу – посмотреть, как расплылся Дмитриев, – и резко продолжил, – но из прокурорских адвокатов никогда не получится. Прокурорские в каждом видят просто преступника, а мы различаем и людей с увечным сознанием, готовых впасть в исступ­ление, и просто очень необычных людей, и людей просто слабых, наконец. Прокурорским никогда не понять, что духоборец Сергеев из села Хайтинское стал сектантом не по наущению, а именно так, как и говорит: «по Евангелию, по псалтырю и по внушению Божию». Я Сергееву верю! Как верю и китайцу Дчжо-Тинь-Гун, пусть он и взят с поличным самим приставом Добронравовым! 

Дмитриев припомнил газетное сообщение о продаже китайцем хищнического золота и усомнился: 

– Ну, это уж слишком трудно будет – опровергнуть Добронравова . 

– Да, должно быть, должно быть, – Звонников погрузился в размышления. 

Некоторое время спустя в «Восточном обозрении» был напечатан подробный отчёт об этом деле, закончившемся для всех неожиданно: китайца оправдали, а пристава Добронравова отдали под суд. Судебный хроникёр объяснил это просто – «обстоятельным, по косточкам, разбором дела», который и убедил: ложное обвинение было попыткой скрыть истинного преступника.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского