Кристально прозрачная фабула 

2 октября 2012 года вечером между 7-летней Аней Михайловой и её опекуншей Зинаидой Лутковской произошёл некий бытовой конфликт. Не вдаваясь в подробности, Аня разбила бутылочку с лекарством, скрыла это от мамы, мама это обнаружила и отругала Аню. Зинаида Леонидовна объясняет произошедшее тем, что она испугалась, что девочка выпила всю бутылочку сразу и могла отравиться, поэтому силой потащила девочку в ванную, чтобы прочистить желудок. Сотрудники опеки настаивают, что Лутковская при этом избила девочку до лёгких телесных повреждений. 

4 октября в органы опеки поступила информация за подписями директора школы Игнатьевой и социального педагога Шишовой. В этом документе ничего не говорится о травмах – представители образовательного учреждения только сообщают, что днём ранее девочка пришла в класс «тревожная и обеспокоенная», а однокласснице рассказала, что поссорилась с мамой. 

На следующий день Аня не вышла на занятия, и после уроков учительница Ольга Гантемурова пошла к ней домой. В квартиру её не пустили, разговор проходил на лестничной клетке, но томимый подозрениями педагог рассмотрела на лице Ани ссадины. 

В тот же день для проверки информации в адрес выдвинулась инспектор ангарского отдела опеки и попечительства Анна Кукарина. Соседка Лутковской Оксана Баранова подтвердила, что третьего числа вечор слышала, как за стеной девочка плакала в течение 5-6 минут. Этих показаний оказалось достаточно, чтобы 5-го Кукарина обратилась в ОП-1 УВД Ангарска с заявлением о привлечении Лутковской к уголовной ответственности за жестокое обращение с подопечным ребёнком. 

За десять дней дознаватели ангарского УМВД Ворошилова и Андреева добились, чтобы 15 октября было возбуждено уголовное дело № 52990 по статье 116 «Нанесение побоев». 16 октября ангарский отдел опеки распоряжением № 3021 отстранил Лутковскую от опеки, а Аню прямо с уроков забрал в социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних. 

Спустя четыре месяца, 18 февраля 2013 года, Андреева написала рапорт, в котором докладывала начальнику ОП-1 капитану Громику об обнаружении признаков состава преступления: «причинила телесные повреждения», «а именно нанесла один удар зонтиком». Забудем как о несущественном, что в рапорте время этой криминальной разборки переползло с вечера второго, когда соседка Баранова слышала шестиминутный плач, на «утреннее время» 3 октября. Важно, что бытовая ссора, или наказание ребёнка родителем – зависит от интерпретации защиты или обвинения, – с этого момента стала уголовно наказуемым деянием. 

Обычно незначительные по тяжести и незамысловатые по ходу следствия дела на этом этапе передают в суд, где быстро решают, кто виноват. Но дело Лутковской наглухо застряло. Его полгода вёл отдел дознания ОП-1. Потом, по истечению сроков предварительного следствия, его передали в следственный отдел того же ОП-1. Прошло ещё полгода. Аню тем временем переводят из СРЦ в детский дом. И только в середине ноября 2013 года дело передают в суд. До самых новогодних каникул в суде слушается сторона обвинения. Что же удалось доказать за один год и один месяц напряжённых следственных действий? 

Совершенно непредвзятые свидетели обвинения 

Дело было передано в суд 1 но-ября 2013 года. 7 ноября прошло предварительное слушание и через неделю суд приступил к разбирательству. До Нового года прошло порядка восьми двухчасовых открытых судебных заседаний под председательством судьи Ольги Чистовой. 

– Мне непонятно, в связи с чем была задействована вся эта огромная репрессивная машина! – Недоумевает защитник Лутковской, Владимир Чукавин. – Следственный отдел такими ничтожными делами вообще не занимается, обычно дело передаётся в суд после обвинительного заключения органов дознания. Нарушений в деле – вагон и маленькая тележка. Дознаватели шли на прямое нарушение закона, например, изымали из дела документы, свидетельствующие в пользу невиновности Зинаиды Леонидовны – характеризующие показания знакомых и соседей. 

Оказалось, что в течение всего года дознания и следствия не было получено вообще никаких новых и весомых улик против Лутковской. Как и в самом начале, прямых свидетелей обвинения осталось трое – соседка Баранова, учительница Гантемурова и одноклассница Ани Камила Берёзкина, которой якобы девочка рассказала детали ссоры с мамой. В группе поддержки свидетелей оказались дознаватель Ворошилова и инспектор опеки Кукарина, то есть, все те люди, которые видели травмы, якобы нанесённые Ане озверевшей опекуншей. Проблема была лишь одна – все перечисленные свидетели описывали эти травмы по-разному. 

Инспектор опеки Анна Кукарина видела ссадину «размером с горошину». Допустим. Дознаватель Ворошилова вообще не могла вспомнить, под каким глазом была ссадина у Ани, но уверенно заявила, что она была не менее пяти сантиметров. Ольга Гантемурова утверждает, что видела две большие ссадины под обоими глазами Ани до полутора сантиметров в диаметре. Когда сторона защиты попыталась уточнить, не приняла ли она за ссадины синяки, которые у слабенькой Ани выступают от усталости или стресса, предъявив суду в доказательство одну из фотографий Ани с отчётливыми кругами под глазами, Гантемурова отговорилась тем, что не понимает разницы между синяками и ссадинами. 

Камила рассказала душераздирающую историю про то, что Аня ей говорила – опекун избила Аню ремнём, а синяки у Ани при этом были по всему лицу: «Здесь, здесь, здесь», – показывала Камила на щёки, скулы, лоб и переносицу. Следует напомнить, что непосредственно после возбуждения уголовного дела была проведена судебно-медицинская экспертиза, на которой эксперт Иван Низенко бесстрастно зафиксировал: «на нижнем веке правого глаза полосчатая ссадина 1х0,4 см».

– С показаниями Камилы больше всего неразберихи. Те, которые она давала в суде, вопиющим образом противоречат тем, что написаны в протоколе её первого допроса, – рассказывает юрист Чукавин. – Создаётся впечатление, что её сначала заставили выучить один вариант, а когда первоначальная версия развалилась, её к суду стали быстро переучивать, в результате девочка окончательно запуталась в том, что ей следует говорить, что от неё вообще хотят добиться и как нужно рассказывать «правильно». Доходила до того, что Ольга Леонидовна, судья, спрашивает её: «Камила, вот ты же говорила так», а она отказывается: «Я такого не говорила». Судья показывает: «Ну вот же, в протоколе написано». Камила теряется и молчит.

Ольга Гантемурова потрясла судебную аудиторию заявлением, что Лутковская вообще применяла «фашистские методы воспитания». В чём они выражались, она внятно объяснить не смогла, и это понятно – Аня в её классе проучилась всего один месяц. Но впоследствии вы-яснилось, что тоталитаризм опекуна выражался в постоянном контроле за девочкой, Зинаида ходила с ней за руку и не отпускала далеко от себя. То есть тем, что в нормальных семьях называется «гиперопекой» и свидетельствует о преувеличенной заботе о ребёнке. 

«Ищи, кому выгодно…»

Сейчас каждый человек, имеющий активную гражданскую позицию, должен воскликнуть: «Ну и пусть их всего трое! Пусть они путаются в показаниях! Но ведь они защищают ребёнка без выгоды и корысти, из чувства сострадания! Ведь отдел опеки и должен был отреагировать со всей суровостью на любой сигнал общественности о нарушении прав и жестоком обращении!» Что ж, это справедливый аргумент. Поэтому давайте рассмотрим свидетелей обвинения так же пристально и беспристрастно. 

С семьёй Камилы у Лутковской нет и не было никаких конфликтов. Зачем девочке наговаривать на подругу? Зинаида Леонидовна на этот вопрос отвечает: 

– Когда уже начался суд, Камилу две недели не могли доставить для дачи показаний. Как-то раз я встретила её маму у подъезда и спросила, почему они не приходят на заседания. Она мне ответила: «Я четыре раза ходила в школу и объясняла, что вообще против того, чтобы Камила выступала свидетелем. Но в школе настаивают, что она должна свидетельствовать». Потом, видимо, маму Камилы уломали, потому что она стала ходить на заседания. Нам это только на руку – девочка так путается, что видно, что её подготовили специально. Бывало, что сама она не знает, как сказать, а Гантемурова сидит и ей подсказывает. Доходило до того, что судья делала ей замечания – «Мы сейчас спрашиваем не вас, а Камилу». 

Объективность самой Гантемуровой выглядит и вовсе шатко. Дело в том, что именно 3 октября, в тот самый день, когда утром Аня пришла в школу «тревожная и обеспокоенная», вечером состоялось родительское собрание, на котором директор школы Альбина Игнатьева объявила, что в фонд школы с родителей «в добровольном порядке» необходимо собрать около трёхсот тысяч рублей по совокупности. На что неуживчивая Лутковская напомнила, что перед началом учебного года родители, включая и её саму, сдавали по 3550 в фонд класса, причём сдавали они деньги почему-то матери учительницы Гантемуровой, которая работала в той же школе вахтёром. Зинаида Леонидовна прямо поставила неудобный вопрос – а не истратила ли Гантемурова эти деньги на плазменный телевизор, компьютер и смартфон, и не ждёт ли такая же судьба те самые сотни тысяч, которые снова собирает администрация? На следующий день от совершенно непредвзятого директора школы поступает информация в отдел отпеки и попечительства, а одним из главных обвинителей выступает совершенно непредвзятая Гантемурова. Но это, безусловно, досадное совпадение… 

Что касается сияющих чистотой мотивов ангарского отдела опеки и попечительства, который был главным вдохновителем всего этого филантропического мероприятия, то они не секрет: Лутковская рассказывала об этом, начиная со времён подготовки первой статьи в «Иркутском репортёре» ещё в мае прошлого года, но мы об этом не писали – побоялись. Беспардонный опекун замахнулась на такое, что говорить об этом дрожит голос и подгибаются коленки. Она замахнулась на святое для каждого чиновника – на деньги. На бюджет. На дотации. 

В области по официальной информации – 22000 детей-сирот. Из них 14000 находятся под опекой, 6700 – в различных учреждениях. Известный омбудсмен Астахов недавно обнародовал данные, что на одного ребёнка министерство социального развития, опеки и попечительства получает ежемесячно 175.000 рублей – более двух миллионов в год! На одного! На каждого из двадцати тысяч! В 2010 году, став опекуном Ани Михайловой, Зинаида Леонидовна немедленно вошла в совет инициативной группы «Совет опекунов», созданной в Ангарске в ноябре того же года – в неё входили порядка тридцати человек местных опекунов и ещё около двадцати постоянно держали связь. И четыре года подряд Лутковская писала запросы, письма, жалобы и предложения во все властные муниципальные и областные структуры, включая Правительство Иркутской области и Законодательное Собрание, задавая всего два вопроса. 

Во-первых, почему дети, находящиеся в опеке, из этих 175 тысяч получают на руки всего 4.800 рублей ежемесячно (в сентябре областное правительство увеличило эту сумму до шести тысяч. – Авт.), в то время как прямые расходы на питание и содержание детдомовских детей составляют 62.000?  А во-вторых, куда девается «сдача» – то, что остаётся после прямых расходов от этих двух миллионов в год на одного? Вне всякой связи с идущим сейчас судом хочется просто заметить, как говорят в театре, в сторону: приобретя официальный статус опекуна, госпожа Лутковская стала большой, болезненной и нарывающей занозой в здоровом седалище ангарского отдела опеки и попечительства. И, рассуждая чисто теоретически, кто может осуждать топ-менеджмент отдела за его возможное и непроизвольное желание любыми способами лишить Лутковскую этого официального статуса? Никто не любит геморрой… 

Остался в тени последний свидетель обвинения – соседка снизу Баранова, слышавшая детский плач. На фоне остальных глобальных претензий к Лутковской со стороны администраций школы и отдела опеки её конфликт с неуживчивым опекуном просто меркнет – это обычная бытовуха. Оксана Баранова, по действительно дурацкому совпадению, работает в той самой школе, с которой всё началось, учителем трудового обучения. Всё бы ничего, да вот её супруг имеет обыкновение громко слушать музыку, на почве чего у него с Лутковской постоянно случались конфликты. Лутковская, личность приземлённая, не понимала тяги мужика к прекрасному, долбила в свой пол – ему в потолок – твёрдыми тяжёлыми предметами, жаловалась участковому, и даже обратилась к директору школы Игнатьевой повлиять на Баранову, чтобы она прекратила это разнузданное веселье. По-человечески понятно, что любви друг к другу это соседям не добавляло. Но и говорить, что в своих показаниях в суде Оксана Баранова совершенно индифферентна к личности обвиняемой, было бы не совсем корректно. 

Свидетели обвинения дают… оправдательные показания! 

Борьба Зинаиды Лутковской за право быть приёмной матерью двоюродной внучке вступила в решающую фазу – «встать, суд идёт!»

Но были и другие свидетели, которые надежд обвинения не оправдали. Сразу два свидетеля дали по своей сути оправдывающие показания. Сторона обвинения заявила, что, избив Аню, опекун прятала её от глаз общественности, дабы не выплыли на свет вопиющие следы побоев. Трудно сказать, какой логикой прокуратура руководствовалась, вызывая свидетельствовать хирурга-стоматолога Антона Болтова. Но он опроверг заявление о сокрытии улик Лутковской только тем, что сообщил: 5 октября 2012 года Аня Михайлова не была в школе потому, что на этот день давно уже была назначена небольшая операция – ей нужно было подрезать уздечку. Дело давнее, и он признался, что не запомнил, были ли на лице девочки ссадины, синяки или царапины, но уже само то, что он этого не помнит, свидетельствует: не было ничего такого, что привлекло бы внимание врача. 

По-другому нелепая ситуация сложилась с педиатром детской поликлиники Олегом Шуруевым. Он, как раз, запомнил – с 4 по 15 октября Аня наблюдалась у него в связи с бронхитом, и он точно помнит, что на теле никаких следов побоев не присутствовало. А помнит он это так уверенно… потому что ему позвонили сотрудники опеки и попросили осмотреть девочку именно на предмет побоев и травм. 

Своей очереди выступить в суде ждут свидетели защиты, под присягой готовы заявить, что видели Аню накануне «побоища 2 октября»… уже с царапиной под глазом. А это подтверждает первоначальные и неизменные показания Зинаиды Леонидовны о том, что девочку оцарапал котёнок Машка. Таким образом, из двух инкриминируемых Лутковской эпизодов – удара зонтиком, при котором была нанесена царапина, и избиения тряпкой за разбитое лекарство – первый выглядит голословно, не подкреплён доказательствами и напрямую опровергается свидетелями защиты. 

Остаётся второй эпизод – избиение тряпкой, которую в ходе суда уже переквалифицировали в «кухонное полотенчико». Насколько это подпадает под квалификацию «побои» – зависит только от решения судьи Чистовой. Суд возобновил свою работу в понедельник, третьего февраля. Остался один свидетель обвинения, затем начнётся опрос свидетелей защиты. И только одно сейчас так и осталось необъяснённым – так чем же занималось следствие на протяжении осени-зимы 2012 и весны-лета 2013 года, если у обвинения есть только то немногое и несвежее, что есть? 

P.S. Тем временем фотография Ани Михайловой и её данные обнаружились на сайте детей, доступных для усыновления или опеки. Зинаида Лутковская настаивает: одежда и причёска девочки указывают, что фотография сделана сразу после помещения Ани в СРЦ в середине октября 2012 года – то есть, вполне вероятно, что девочку предложили в усыновление ещё до того, как был написан рапорт дознавателя Андреевой об обнаружении собственно признаков состава преступления. И получается, что ангарскому отделу опеки и попечительства глубоко наплевать на виновность или невиновность бывшего опекуна: даже не рассматривая возможность оправдательного приговора и возвращения ребёнка прямым родственникам, точнее говоря – не желая даже думать об этом, сотрудники опеки предлагают ребёнка посторонним людям. Особенно гнусно эта ситуация выглядит в свете слов, сказанных в интервью «Иркутскому репортёру» заместителем начальника Управления Минсоцразвития по Ангарскому району Марком Понятовским ещё в мае 2013 года: «Мы процессуально обязаны отстранить ребёнка от человека, против которого возбуждено уголовное дело. Если факты не подтвердятся, и человек будет признан невиновным – мы сразу отдадим ребёнка. Это же понятно и так!» Да нет, совсем не понятно, Марк Владимирович…