Тайный советник задумывается и делает ход слоном

Когда в начале шестидесятых годов Борис Алексеевич Милютин начинал службу в Иркутске, он рассчитывал сделать многое: в высших сферах явно вызрела мысль дать окраинам те же права, что и у Центральной России. И он, член совета Главного управления Восточной Сибири, торопился приготовить почву для новых институтов. В том числе и с помощью первого в Сибири юридического общества. Пятнадцать лет спустя, когда Милютин возвращался в столицу, на лице его читалась усталость. И плохо скрытое разочарование – как в сибиряках, так и в министерских посылах. В восьмидесятые годы, уйдя в отставку, осмыслив пережитое в воспоминаниях, он предпринял ещё одну попытку поспособствовать краю, где прошла его молодость. 26 октября 1881 года в банкетном зале гостиницы «Демут» собралось более 200 господ, каждый из которых отслужил известное время за Уральским хребтом. Большей частью это были отставники, и сейчас ещё сохраняющие влияние. Они с готовостью приняли приглашение на «Сибирский обед», но для трапезы у них было явно не подходящее выражение лиц, и в отрывистых репликах, напряжённом вслушивании ощущалось общее ожидание, и все взгляды так или иначе останавливались на тайном советнике Милютине. Наконец он, сверившись с часами, предложил всем садиться и в наступившей тишине объявил:

– Милостивые государи! Сегодня исполняется ровно 300 лет с того дня, когда русские казаки взяли крепость Искер, – и терпеливо выждав, когда смолкнут аплодисменты, продолжил: – С той достопамятной даты двенадцать поколений, одно за другим, понесли за Урал свои достоинства, – он улыбнулся, – равно как и свои недостатки, – зал отозвался сдержанным смехом. – Впрочем, все эти поколения заслужили признательности и благодарности. 

После тоста за двенадцать поколений европейских сибиряков тайный советник высказал мысль о насущной необходимости общественного комитета, который бы хлопотал о нуждах Сибири. Эту мысль немедленно подхватили, и кто-то из приглашённых корреспондентов заметил, что опытные актёры искусно разыгрывают импровизацию. Не будь Милютин братом двух министров и сам из судейских, можно было бы усмотреть у него и попытку давления на верховную власть. Но журналисты оглядели роскошно сервированные столы и отказались от подозрительных мыслей. 

Однако ж и щепотка дрожжей в виде суховатых газетных отчётов растворилась в новостях и начала положенное брожение. 

– В правительстве, разумеется, станут изображать, что не читали и не слышали о «Сибирском обеде», но их истинная позиция прояснится осенью, ближе к следующей годовщине взятия Искера, – рассудил издатель «Новостей». – А покуда будут старательно нюхать воздух. И уж мы позаботимся, чтобы сделать его достаточно разряжённым. Кто у нас там специалисты по колониальной политике? Никому не отказывать! Пусть напишут, что 300 лет под московской рукой – это очень печальная доля и свидетельство нашей незрелости и недальновидности. Пусть напишут, что мы взяли Сибирь под своё попечение и три века продержали её в положении свального места для всяческих отбросов. В то время как североамериканские, австралийские колонии уже ничем не уступают своим метрополиям. 

От «Новостей» тему подхватил «Московский телеграф»: «Россия до сих пор относилась к Сибири как к золотому дну и как к месту ссылки преступников, крайне удобному по своей отдалённости и суровому климату». «Эхо» тоже отозвалось: «Если бы со времени открытия в Сибири золота установлен был некий налог, который и шёл бы на нужды образования и на ссуды предпринимателям, то Сибирь давно бы уже соединилась с Россией железной дорогой». 

Не остались в стороне и «Современные известия», и «Новое время», и «Московские ведомости», причём критика постепенно перешла в русло предположений о подготовке реформ для Сибири. С особенной определённостью газеты писали о скорых переменах в работе старых судов. 

Как 26 октября превратилось в 6 декабря 

Чем ближе к осени, тем напряжённее становилось в обществе. Вдруг разнёсся слух, что сибирские администраторы ходатайствуют о переносе юбилейной даты с 26 октября на 6 декабря.

– Что за странности?! – горячился Николай Михайлович Ядринцев. – Нет ведь никакого исторического изыскания, указывающего на 6 декабря как на точку отсчёта, в то время как 26 октября 1585 года – дата бесспорная! И я не верю, чтобы сибирские генерал-губернаторы стали её оспаривать. Да их просто ставят теперь в позицию козлов отпущения!

– Что же тут противоестественного? – со спокойным удивлением посмотрел на него давнишний знакомый из министерства внутренних дел. – Им по должности следует время от времени принимать такую позицию, и, уверяю вас, они к ней привычны. И касательно дня 

6 декабря ополчились напрасно: с вашего позволения, на него приходится тезоименитство наследника цесаревича, – он эффектно подержал паузу и прибавил уже с ноткой канцелярского высокомерия: – А когда б и не царский день, всё одно: постановили – и всё тут! Кабинету виднее. Да и что вы так упираетесь в эту дату? Тут другое важней: в правительстве отклонили все предложения по широкому празднованию. Сказано: пусть позвонят там, в Сибири, в колокола, и достаточно. Синоду уже направлено предписание о молебнах 6 декабря.

Предписание было в точности и исполнено, но лишь 6 декабря 1882 года, а в следующем, 1883 году и в Иркутске, и в Томске, и в Петербурге, и в Москве «Сибирские обеды» прошли 26 октября, и именно в этот день участники обменялись приветственными телеграммами. К этой же дате Милютин приурочил и открытие Общества помощи учащимся в столице сибирякам. Правда, «Сибирский вечер» в Иркутске омрачился инцидентом: при посещении начальником края тюремного замка один из заключённых нанёс ему оскорбление. 

Но пока эта неприятная новость разносилась по городу, участники «Сибирского вечера» уже отбыли на пикник, а оттуда отправились прямо в Собрание. Ещё год спустя, 26 октября 1884-го, к празднующим присоединились губернатор и генерал-губернатор. 

Все мы вышли из Ермака Тимофеевича

На фоне трёхсотлетия российской Сибири и фигура Ермака проступила яснее и… курьёзнее. Началось всё с брошюры, выпущенной в столице осенью 1881 года. Под обложкой её скрывалось одно-единственное стихотворение, подписанное «А.Д. Львова».

– Всё это было бы очень мило (просвещённая дама, да к тому же деятельная), но хотелось бы, господа, хоть некоторой художественности, – редактор «Восточного обозрения» вздохнул. Впрочем, распорядился дать об этой брошюре несколько строк с припиской: «Не желаем входить в оценку литературных достоинств данного произведения». Кажется, из тех же соображений и сибирские рецензенты не разбирали пьес под нехитрым названием «Ермак Тимофеевич». 

– И правильно, и славно! – радовался заезжий антрепренёр. – Шума меньше, а пользы больше, не случайно же томский губернатор после спектакля предложил подписку на стипендии Ермака, а городской голова сразу выложил крупную сумму! 

Антрепренёра не поддержали, но и не попеняли ему, а вот то, что началось дальше, вызывало полнейшее недоумение. Уважаемый человек, учёный, путешественник, вице-председатель Императорского Русского географического общества Семёнов, выступая 8 декабря 1882 года перед коллегами, указал на людей науки как на… прямых наследников Ермака. Прошло чуть больше двух месяцев, и Донское войско объявило, что считает знаменитого первопроходца вовсе не уроженцем Суздаля, а самым что ни на есть донским казаком. Что и будет закреплено установкой в Новочеркасске монумента. 

«Всё это весьма лестно для памяти знаменитого завоевателя, но мы боимся, что это грешит несколько по части исторической действительности», – осторожно предупредило «Восточное обозрение», но, разумеется, не было услышано. И в номере от 

7 июля 1883 года было вынуждено констатировать: полковник артиллерии Путимцев, служащий в Ташкенте, вдруг объявил себя ни много ни мало прямым наследником Ермака. 

– Но для чего им всё это? – хватался за голову редактор «Восточного обозрения». – Можно не быть потомком Ермака, но быть хорошим полковником артиллерии. Как и наоборот. 

А в журнале «Живописное обозрение» Ядринцев обнаружил рисунок… иркутского памятника Ермаку. 

– Должно быть, с Тобольском спутали, – предположил он.

– Нет, тобольский-то стоит на горе, – уточнил местный автор, – а этот явно под горой. К тому же у тобольского простенькое ограждение, полуразрушенное, а тут изящнейшая решётка. Должно быть, это мистификация, и у неё две цели: во-первых, высмеять памятник в Тобольске, а во-вторых, намекнуть, что и Иркутску неплохо бы обзавестись этаким монументом. 

Провокационный рисунок так раззадорил фельетониста «Восточного обозрения», что в следующем же номере он доверительно сообщил: памятник Ермаку в Тобольске на самом-то деле и не ему, а… генералу Дохторову. Просто заказчики забраковали его, а скульптор не растерялся и сбыл в Сибирь как уценённый товар. Тобольчане усмотрели подмену, однако ж не устояли перед дешевизной. А ведь могли бы и сличить монумент с уже имеющимся деревянным бюстом, расписанным сажей. Так нет же, прежнего, деревянного, Ермака сослали в сарай, который вскорости и сгорел! Самое удивительное, что отважный первопроходец пострадал лишь отчасти, и сердобольный сторож, оставшийся без работы, теперь показывает его приезжим. 

Материала для фельетонов прибавили и новости из Иркутска: местные юристы вдруг занялись сочинительством на юбилейную тему и вызвали целую волну эпиграмм. Одну из них и напечатало «Восточное обозрение»: «Он даже имени Ермак не произнёс: в его портфеле, портфеле бедного Емели, на имя славное Ермак другой нет рифмы, как «дурак».

Предприниматели же «рифмовали» поход казаков в Сибирь с подавлением местного населения, а стало быть, и с грехом. И купец Немчинов не пожалел двух тысяч рублей на помин измученной ермаковской души.

Один из забытых пишет

До Якутска юбилейные вести шли привычным путём, то есть сначала по Московскому, а затем по Якутскому тракту, со всеми остановками, запланированными и вынужденными. После, на месте уже, всё услышанное-прочитанное не спеша обдумали и осмыслили. Так что лишь в феврале 1885-го в «Восточном обозрении» появилось недоумённое: «Что испытываем мы, якутские казаки, потомки неведомых миру героев, которые покорили страну, подчинили власти государевой инородцев, настроили города, обрусили здешний край? Чем мы вознаграждены, что отрадного представляется нам в момент 300-летнего юбилея? Увы, ни в прошедшем, ни в настоящем ничего отрадного. Когда население увеличилось и инородцы примирились со своей участью, правительство поставило регулярное войско – и казаки потеряли своё значение. Из городов и крепостей их разместили по тундрам, зимовьям, где они жили как кочевники. Только якутский казачий полк состоит ещё на положении 1822 года, только в нашем полку служат 25 лет, получая в год 26 рублей 72 копеек и 24 пуда муки. Казак по выходе в отставку не обеспечен пенсией и лишается довольствия. Один из забытых».

Справочно: 

Газета «Восточное обозрение» от 20 января 1883 года: «Городская дума, находя нужным почтить память столь важного события, как присоединение Сибири к России, постановила: 

1. Учредить по одной стипендии в иркутских мужской и женской гимназиях; по одной стипендии на каждом из факультетов сибирского университета; две стипендии на Петербургских женских курсах; пять стипендий в иркутском техническом училище; две стипендии в иркутском александровском детском приюте. 

2. Предложить частному банку Медведниковой учредить при сиропитательном доме Медведниковой две бесплатные сверхкомплектные стипендии. 

3. Устроить в Нагорной части города бесплатную начальную школу на 40 человек.

По случаю юбилея купцы И.И. Базанов и Я.А. Немчинов пожертвовали 150 тыс. рублей на устройство в Иркутске дома умалишённых. Купец И.С. Хаминов передал строение за 102 тыс. рублей и капитал в 100 тыс. рублей на учреждение городского училища. Казаки иркутского казачьего полка собрали для Успенской церкви 500 рублей. Щеглов, учитель иркутской гимназии, подготовил к изданию книгу «Хронологический указатель событий». А в адресе на высочайшее имя дума написала: «Даруйте, государь, нашей Родине те благодетельные реформы, которыми уже так давно пользуется Европейская Россия и которые составляют неувядаемый венец славы вашего в бозе почившего родителя».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского