Мечта о снежном барсе
Под Иркутском разводят редких животных как кормовую базу для ирбиса
«Самочки марала, изящные, как гейши, большими влажными глазами наблюдают за тобой метров с десяти, выгибая длинные шеи, но ближе не подпускают. А среди деревьев сам изюбрь виднеется – рогами неодобрительно покачивает». «Идёшь по полю, а за тобой поросята кабана бегут стаей, как деревенские собаки, в ноги мокрыми пятачками тыкаются». Подобные рассказы сегодня в нашем индустриальном мире воспринимаются как враньё охотников на привале с известной картины Перова, мечты о первобытном охотничьем рае. Между тем всё это происходит неподалёку от Иркутска прямо сейчас. Собственно, и эти фразы следовало бы писать без кавычек – такую картину наблюдал «Иркутский репортёр» на звероферме по разведению редких животных «Прибайкальский».
Собрались как-то несколько охотников у костра…
Именно так, со случайной встречи нескольких местных охотников летом 2011 года в тайге на привале, начиналась эта история. Они отдыхали, ожидая, когда в котелке вскипит чай, и разговаривали на привычные темы: что зверьё в прибайкальской тайге мельчает, болеет и вырождается, что охота из благородного промысла стала спортом, утеряв свой вековой этический принцип – убивать столько, сколько сможешь съесть… Идея давно носилась в воздухе и только ждала, когда под неё найдутся несколько энтузиастов.
– Кто были эти охотники, уже не важно. Все – местные. Мы говорили, что кабана почти не стало. До затопления при строительстве Иркутской ГЭС кабан приходил с той стороны – просто переплывал Ангару, она ведь узенькой речушкой была. После появления ГЭС этот путь пополнения поголовья пре-рвался, и в конце 1950-х кабана почти всего постреляли. В 1992-1993 годах по ареалу его обитания в районе Кругобайкальской железной дороги прошла повальная чума. После этого наш кабан становился всё мельче и слабее – он ведь живёт здесь в пространстве, ограниченном железной дорогой, через неё не переходит. Получается такой котёл, в котором в результате внутривидовых браков происходит обеднение генофонда, – вспоминает Николай Васильев, управляющий зверофермой. – И всё началось с того, что мы решили завезти несколько кабанов из других районов, чтобы освежить кровь. Ну а цель, в общем, сформулировали как сохранение и приумножение редких видов животных в Прибайкалье. А то охотились все, а хранить и пополнять поголовье желающих как-то не находилось.
Для этого разговора мы отправились из Иркутска по сказочному маршруту – не далеко, не близко. В самом деле, звероферма находится под Иркутском, на территории Прибайкальского национального парка, на 56 километре Байкальского тракта. Почти пригород… Но стоит свернуть в районе Большой Речки с тракта – и пятнадцать километров по заваленной снегом грунтовке тянутся дольше, чем предыдущие полсотни. Дорога петляет в густеющей тайге, неубедительная осиново-берёзовая чересполосица сменяется густым сосновым лесом, упирающимся высокими хвойными шапками в низкую облачность. На обочине мелькает старое деревенское кладбище, внося последний недостающий штрих в сказочный антураж ландшафта. О присутствии цивилизации напоминает только нить линии электропередачи, которая вскоре выводит к КПП – коттеджу охраны, стоящему около преграждающих дорогу ворот.
Но и после этого до территории зверофермы нужно ехать по таёжным буеракам ещё шесть километров, чтобы упереться в ограждённый крупноячеистой сеткой периметр с воротами, на которых висит строгое предупреждение: по территории передвигаться только на машине, не выходить, с домашними животными въезд запрещён – дикие передвигаются внутри свободно. Дикие животные – это кабаны, яки, маралы и косули. «Кони, бараны, утки, индюки, – не останавливаясь на диких животных, продолжает перечислять Николай Иванович. – Есть даже белка, прижилась и не уходит – сделала себе гнездо во фронтоне одного из наших домов». Хищников, к счастью, нет. Пока…
По периметру разбросаны свежесрубленные добротные избушки – дерево ещё не успело потемнеть. Под хозяйство было выделено 25 гектаров с возможностью расширения. Идея материализовалась – за несколько лет из абстрактной мечты о сохранении диких животных охотники прошли путь до «юридического лица». Сегодня это не просто звероферма, а Иркутский региональный фонд охраны и защиты диких животных «Прибайкальский» – он был официально зарегистрирован в конце декабря 2012 года. У области охотники приобрели территорию исчезнувшей деревни Черемшанка – она ещё есть даже на последних обновлениях ДубльГИС, но в реальности от неё осталось только то самое кладбище на обочине грунтовки.
Жёсткая иерархия и дикие нравы
Первыми питомцами начинающего зверохозяйства стали четверо поросят дикого кабана, купленные у черемховских охотников – те нашли их в тайге, принесли домой, откормили, и уже маячил вопрос, что делать с ними дальше – применять с целью животноводства или в кулинарных целях. Когда первенцы прижились, ещё пятнадцать официально закупили в одном из зверохозяйств Республики Хакасия.
– Двое в дороге погибли, – с сожалением уточняет Николай Васильев. – Матку особенно жалко – отправляя, заводчики не обратили внимание на то, что она беременна. Животные ехали в глухих клетках, наблюдать за их самочувствием не было возможности, и она умерла при родах. Ни один поросёнок не выжил…
Сегодня по вольерам бродит уже около семидесяти «пятачков» – кабанчики освоились и чувствуют себя весьма вольготно. В загоне для молодняка при появлении корреспондентов начинается оживление, как в детском саду перед утренником. Несколько десятков кабанчиков собираются вокруг людей тесным полукругом, но подходить близко стесняются.
– Какие хорошенькие! – умиляется «Иркутский репортёр», но Николай Иванович восторгов не разделяет:
– Кабан – самый опасный зверь в тайге. Никогда не отступает, никого не боится. Нападает как берсерк – в ярости ничего кругом не видит, несётся на жертву сломя голову. Мы поросят на днях загоняли, один увидел дырку в заборе, – управляющий, соединив указательный и большой пальцы рук, показывает небольшой диаметр дыры, – разогнался и нырнул в неё рылом. Дыра сделалась такая, – он разводит ладони на полметра друг от друга. – Совсем дурные…
Кабанчик чуть покрупнее других начинает «быковать» – разгоняет молодняк подальше и остаётся один позировать перед объективом фотоаппарата. Николай Иванович укоризненно качает головой:
– Вот ведь залупень! Был вот такой, – он показывает один скрюченный палец, – дохлый совсем, думали, что не выживет. А смотрите теперь, что выросло… Вообще, у кабанов очень жёсткая иерархия. Матёрые дерут молодняк, гоняют, давят. Пришлось их рассадить по разным вольерам. Смотрите, вон там, на опушке, видите? – Николай Иванович показывает куда-то вдаль, где между деревьями коричневыми пятнами выделяются крупные туши. – Они там пасутся. Если один ослабеет или заболеет, они его отгоняют от корма, забивают и съедают – у нас такое уже было. Хозяйство большое, за всем не уследишь… Дикие нравы!
В загоне у матёрых кабанов ситуация повторяется: услышав шум снегохода, кабаны подходят вплотную, тыкаются мордами в прицепленные к нему лыжные нары, на которых им обычно привозят вкусный овёс, с нехорошим любопытством приглядываются к корреспондентам. Создаётся впечатление, что они смотрят на них как на потенциальную пищу…
У маралов как такового загона нет – они свободно пасутся на противоположном от кабанов участке леса. Грациозные самочки тусуются у козел с сеном, шум «Бурана» их не столько пугает, сколько слегка настораживает – они остаются на месте, но не выпускают людей из поля зрения. Близко к себе не подпускают – с достоинством, но быстро отходят, сохраняя одну определённую дистанцию. В гуще леса виднеются рога изюбря – «быка», как непочтительно называет его Николай Васильев, несмотря на внушительную импозантную внешность осеменителя, одного из шести живущих в хозяйстве.
– У вас есть любимчики среди маралов, которых вы зовёте по кличкам? – спрашивает «Иркутский репортёр». Управляющий хозяйством отмахивается:
– Среди маралов любимчиков быть не может – они не подходят к человеку. Это же дикие животные! У них также своя иерархия: больше всего самочек у самого сильного быка, остальных самцов он к ним не подпускает, охраняет. В период гона у нас тут такие турниры случаются – только грохот рогов стоит!
Тридцать маралов закупили в прошлом году в Алтайском крае. В начале лета уже ожидается пополнение в их благородном семействе.
В отличие от маралов яки ничем не поражают воображение – это просто сильно заросшая шерстью корова. Чистопородных монгольских яков закупили в Окинском районе Республики Бурятия, и они уже дали первое потомство. Но именно с ними было больше всего проблем – первое время животные свободно паслись вне периметра в лесу, в опасной близости от окрестных населённых пунктов.
– Мы думали, что им ничего не угрожает – ну, бредёт корова вдоль Байкальского тракта, никому не мешает. Кто придумает в неё стрелять?! – Николай Иванович тяжело вздыхает. – Мы сильно переоценили человеческое благородство. Одну у нас закололи на мясо и увезли – бросили только голову с вырезанным языком там, где они паслись. В телёнка просто из хулиганства выстрелили из тозовки.
– Откуда вы знаете, что из хулиганства?
– Да это старинный деревенский способ тайком, по-подленькому мстить соседям – ТОЗ ведь винтовка слабенькая, убить из неё сложно. Поэтому берут и стреляют в брюхо. Рану сразу не видно, а корова болеет и мучительно умирает. Вот и у нас телок тоже не выжил…
Всё для комфорта ирбиса
и нет хищников, на воротах висит строгое предупреждение: «По территории передвигаться только
на машине,
с домашними животными въезд запрещён!»
И только с вольным животным косулей не довелось встретиться «Иркутскому репортёру» – после кормёжки она умотала куда-то в чащу и оттуда не высовывалась. Как ни странно, именно с представителем этого вида диких животных у людей сложились самые тёплые отношения. Косули в хозяйстве свои, то есть местные. Их покупали у жителей окрестных деревень, давали объявления в газеты.
– По объявлению привезли двух косуль – одну из Большой Речки, вторую из Балаганского района. Всех косуль приходилось выкупать – ни одну не подарили, – рассказывает Николай Иванович.
– Ну, люди же охотились, ловили их, – робко возражает «Иркутский репортёр», но управляющий пренебрежительно отмахивается:
– Тоже мне – труд! Это на взрослых косуль охотятся. Если убьют матку – козлята так и стоят на месте, ждут, когда она вернётся. Охотники или просто люди, грибники, туристы забирают их домой, они же такие милые! А лето пройдёт, они подрастут, дети домой с каникул вернутся – и всё, не до них. И что – на мясо? Вот их мы и выкупали…
Чтобы не быть голословным, Николай Васильев рассказывает про Гарри – детёныша с трудной судьбой. В прошлом году летом Васильев ехал из города и в районе Бурдаковки увидел мужика, за которым молодая косуля бегала, как собачка. Тот рассказал, что козлёнок был ещё совсем маленький, когда у него убили матку. Мужик несколько дней подряд ходил по грибы и ягоды и видел, как под одним и тем же кустом лежит маленькая косуля, слабеющая от голода. Он не выдержал, принёс её на руках домой, отпоил молоком. Васильев попросил продать ему козлёнка – было видно, что он болеет, недоедает и сильно погрызен деревенскими собаками. Мужик заломил несусветную цену – пятьдесят тысяч. Сошлись на пятнадцати…
– Мы думали, не выходим. Специально для него избу топили, он лежал в ней, под себя ссался. Ветеринаров вызвали, пролечили – вырос красавец, – улыбается управляющий.
Зверохозяйство уже выполнило задачи по сохранению и теперь выходит на уровень пополнения поголовья – кабаны настолько расплодились, что первых четверых «выпускников» уже отпустили в прошлом году на волю. Правда, они успели привыкнуть к сытой жизни больше, чем к вольной: всё лето и осень носились где-то в тайге, а к морозам трое вернулись к нам – прорыли себе лаз под ограждением и кормятся в общем стаде, ещё один бродит вокруг фермы. По мере пополнения стада на волю будут отпускать и других животных хозяйства.
Те, кто несколько лет назад только мечтал о приумножении диких животных, сегодня уже детально планируют осуществление ещё одной мечты – скоро в хозяйстве появится снежный барс, ирбис. В конце прошлой недели руководство фонда обнародовало заявление с просьбой продать им этого редкого зверя.
– Условия для его вольготного существования у нас созданы – по сути, мы эти годы готовили для него кормовую базу, чтобы ему было на кого охотиться. В самом деле, не из Китая же мясо ему завозить? – рассказывает Николай Васильев. – К тому же, когда концентрация животных восстановится, вернётся рысь.
Сегодня опыт зверохозяйства уникален – подобных ферм в области больше нет. Конечных целей у фонда тоже нет. Точнее говоря, они выглядят как ещё одна мечта, которую сформулировал отец одного из местных охотников: «Я хочу ехать по Байкальскому тракту и видеть, как справа стоят маралы, слева – косули, в тайге ревёт барс и никто никого не боится».
