– Юозас, зрители пишут вам в Интернете такие добрые письма, признаются в любви. Одни считают, что свою лучшую роль вы сыграли в фильме «Никто не хотел умирать» или «С тобой и без тебя…», кто-то называет «Инспектора Гулла» или «Опасный возраст». А вы как считаете – где она, лучшая?

– Не знаю. Мне все работы важны, они сыграны, прожиты, и в каж­дом из фильмов – удачном или неудачном – можно найти частицу моего личного отношения или переживания. Там ведь режиссёр, партнёры, с которыми ты работал. Мы были сплочённой командой. Тогда снимали картины подолгу. Успевали подружиться, влюбиться, кто-то – даже родить. Это часть жизни. И как я могу сказать, что тот фильм хуже, а этот – лучше?

Я тогда играл почти одни главные роли и если где проваливал, то мог выровнять в другой сцене, нагнать. А в эпизодах, как сейчас играю, сыграл – и уже ничего не исправить. Тогда было проще. Но прошлого уже нет. И будущего – тоже. Есть настоящее, сейчас.

– Петербургский режиссёр Константин Лопушанский рассказал мне, что в конце 70-х вы вместе учились в Москве на Высших курсах сценаристов и режиссёров, и вы пришли туда уже известным актёром. Зачем вам это было нужно?

– Это Жалакявичюс (знаменитый литовский кинорежиссёр, сценарист. – От авт.) посоветовал. В кино я пришёл из другой области – юридической, учился в Вильнюсском университете, когда меня пригласил на роль Йонаса в фильме «Никто не хотел умирать» режиссёр Витаутас Жалакявичюс. Он уделял мне внимание, делал замечания, подсказывал, направлял, стал моим учителем. И вдруг предложил поступить к нему на курс, чтобы перейти в другое качество. Я, конечно, согласился.

Научиться режиссуре невозможно. Ты чувствуешь мир и можешь его отразить или не можешь, мыслишь или не мыслишь. Жалакявичус смог выявить и направить наши качества. Я предлагал для своих фильмов, видимо, абстрактную тематику, а он считал, что я должен больше интересоваться историей рассказов, кинообразами. Я снял короткометражный фильм, меня похвалили, и я подумал, что много понимаю в кино. Но это было только начало. Когда я взялся за полномет­ражную картину, времена изменились. Бюджет, который мне предоставили, растаял. А нужно было строить огромную декорацию. Работа не осуществилась.

Менялась экономическая формация. Жизнь стала непонятной, хаотичной. Бегал туда-сюда. Стал председателем театрального союза, его надо было беречь, чтобы не рассыпался. Кино в то время почти не снимали. В 1996 году мне предложили стать атташе по культуре в посольстве Литвы в России. Думал, попробую, поработаю года три. И остался на 15 лет. Эта работа сродни режиссуре – придумываешь проекты, их надо обработать, обосновать, найти деньги, а потом осуществить. Иногда я снимался «по мелочам», эпизодически.

По-моему, режиссура присутствует во мне и сейчас. Я пытаюсь срежиссировать свою жизнь и даже иногда – чужую (шучу).

– А как вы попали в театр?

– Я учился на курсах в Москве вместе с Йонасом Вайткусом. Мы подружились. Он предложил мне работать в Каунасском драмтеатре. Я удивился: «С ума сошёл? Я никогда об этом даже не мечтал!» – «Ничего, попробуешь», – сказал он. Получилось интересно. И мне понравилось, и критики хорошо оценили. Застрял в театре на шесть лет. Большие роли играл.

– Почему всё-таки ушли?

– Мне, непрофессиональному театральному актеру, надоела репертуарная политика. Ты должен гнать 18 труднейших спектаклей подряд, потому что рабочие не могут поменять декорации, их профсоюз защищает. А артиста не защищает. И не только это раздражало. Отупляло, что надо играть одни и те же спектакли, а новые я уже не хотел набирать.

Но потом по приглашению Някрошюса я еще сыграл Солёного в его постановке «Три сестры». Очень хороший был спектакль, мы с ним много поездили.

– Вас зовут в антрепризу?

– Я играл в Москве в постановке братьев Пресняковых «Паб» (вместе с Гурченко, Адомайтисом, другими актёрами). Однажды меня пригласил Хазанов – сделать спектакль на двоих. Но у нас сроки не совпали, и другие обстоятельства смутили. Я отказался.

– В кино вы играли людей разных национальностей: немцев, французов, венгров, американцев, русских… И меньше всего – литовцев.

– Как ни странно – да. Но всё равно литовские картины были для меня самыми важными, этапными. Это свои люди, свои проблемы и настроения, и даже своего рода аккумулятор, от которого я заряжался на другие роли. Всё-таки это родина, дом, сильное подкрепление – психологическое и физическое. Жалакявичюс и Грикявичюс снимали меня во всех своих фильмах.

В кино есть такая матрица или неписанное правило. Если сыграл негодяя, то всё время играешь негодяев. Сыграл немца – играешь немцев. Некоторых актёров трудно представить в какой-то другой роли. Но если у него есть упорство и есть хороший сценарий, а ещё заинтересованность режиссёра, то он, конечно, перешагнёт барьер. Вспомните Никулина в фильме «Двадцать дней без войны». Никто не думал, что он может играть романтические, серьёзные роли. Все шли по проторённому пути: Никулин – значит, будем делать разные финтифлюшки. То же самое было с Леоновым.

Ко мне одно время прикрепилось амплуа молчаливых, мужественных героев. Ещё про меня говорили: «мастер крупного немого плана». Но когда режиссёр Александр Прошкин снял «Опасный возраст» (а ещё раньше – «Инспектора Гулла» по пьесе Пристли «Он пришёл», где я позволил себе выкинуть смешной фокус, и Прошкин предложил мне роль в следующем фильме), сразу посыпались разные предложения: «Грешник», «Карусель»… И были бы, думаю, ещё, но наступили времена, когда кино закончилось. А через 10 лет, когда его снова стали снимать, я уже был в другом возрасте. Пришли новые режиссёры, которые не знали меня. Очень трудно вернуться после десяти лет исчезновения. В кино нельзя перестараться (много появляться на экране), но совершенно исчезнуть тоже опасно. Ещё очень опасно часто мелькать в фильмах, которые не станут явлением. А если появится хорошая картина, её заметят и тогда вспомнят: да, он ещё может что-то делать, таким его не видели. Это такая игра – рулетка.

– Как сегодня в Литве обстоит дело с национальным кинемато­графом?

– Знаменитой Литовской киностудии давно нет, её разрушили, снесли, и там построили жилые дома. Слава богу, что есть теперь улица Жалакявичюса. Но независимые студии, группы снимают много кино – игрового и документального. Где они деньги берут – понятия не имею. В советские времена столько не снимали. Наши мэтры не умели находить деньги, они прозябали в простоях… А им было что сказать.

– Почему ваша выставка «Моё кино. 1970–1990-е годы» закончилась 90-ми? Вы ведь не перестали сниматься, и не все великие актёры ушли из жизни?

– Я снимал для себя. Ездил по миру, во многих странах побывал, всюду фотографировал, но ни разу не делал никаких выставок. И даже не думал об этом. Здесь сознательно отобрано только кино. Когда я работал в разных группах, съёмки шли подолгу, медленно. Когда портилась погода, было много свободного времени. Я ходил по площадке, смотрел на своих коллег, я хотел запечатлеть в своей памяти тех, кто стал моими друзьями.

– Каким фотоаппаратом снимали?

– Старой «Лейкой», 1935 года «рождения». Но объектив был вставлен российский широкоугольный. Я любил делать маленькое искажение, определённый излом. Манипулировал, даже не глядя в камеру. Все мои фотографии не кадрированы.

Набралось много портретов дорогих мне людей. Некоторые мои друзья-фотографы подстёгивали меня: это надо показать! В 2010 году директор Московского дома фотографии Ольга Свиблова предложила мне сделать выставку и предоставила галерею рядом с «Мосфильмом». Я эту выставку «закон­сервировал», подарил Дому фотографии 70 своих работ. Потом литовский союз фотохудожников предоставил мне галерею, чтобы я повторил выставку. Я её немного поджал. Моя коллекция побывала в Петербурге, Нижнем Новгороде, Иркутске, Паланге, Минске.

Я и дальше продолжал фотографировать на съёмочной площадке, но темпы съёмок теперь сумасшедшие, и свободного времени нет. Всё быстро-быстро-быстро. Люди разъезжаются, не успев познакомиться. Даже имён не знаешь. Смотришь – в фотике всего один кадр остался. Так что эта тема простилась со мной. Как и время. Как и молодость, активный период моей работы в кино. Этот этап закончен. Теперь я снимаю всё, что мне попадается интересного, приятного. Мне нравится работать с фотошопом, «портить» хорошие кадры до уровня, который меня устраивает.

– Где вы снимались в последнее время?

– В прошлом году – у Анны Меликян в фильме «Звезда» (это рабочее название), он ещё не вышел. Летом снимался у режиссёра Славы Росса, талантливого человека, снявшего великолепный фильм «Сибирь. Монамур». Моя дочь, посмотрев его, рыдала, не могла успокоиться. Сейчас Росс занят 4-серийным фильмом, там хороший сценарий.

Недавно закончились съёмки на киностудии «Беларусьфильм» – продолжение фильма «Белые росы», снятого там же в 1983 году по сценарию драматурга Алексея Дударева. Я сыграл хуторянина Андрея Ходаса (в первом фильме эту роль играл белорусский актёр Геннадий Гарбук. – От авт.). Дударев написал новую повесть, а сняла картину молодой режиссёр Александра Бутор.