Не все были так сдержанны, как Иван Иннокентьевич, и в газете «Новое время» появилась полная недоумения статья профессора Кулаковского. «О том, как благополучно и в настоящее время обстоит дело с мясом в Иркутске, я имел случай слышать на днях от проезжих людей, выехавших из этого города 26 апреля нынешнего, 1916 года, – сообщал он. И уточнял. – Цена на мясо в Иркутске выше 15 коп. не поднималась».

Соблазн «по случаю общей дороговизны»

Много лет спустя, в эмиграции, всматриваясь в прошлое более отстранённым взглядом, Серебренников ясно видел, что тот иркутский ценовой феномен пророс из… предпринимательского соблазна, вдруг обернувшегося разочарованием. В 1914-м местному сообществу ещё памятен был эффект Русско-японской войны, когда в Иркутске не разразился продовольственный кризис, но цены взлетели высоко. А всё оттого, что предприниматели не торгуясь переплачивали – и железнодорожникам за скорый провоз, и перекупщикам, державшим дефицитный товар. Они рассчитывали компенсировать все расходы из карманов потребителей, и надо признать, что надежды оправдывались вполне: в ту пору в Иркутске останавливались состоятельные господа из армейских поставщиков, офицеры, высокопоставленные особы императорского Красного Креста. Кроме того, с началом войны увеличились оклады многочисленных служащих. Коротко говоря, несмотря на жалобы предпринимателей, многие капиталы за время Русско-японской войны неплохо выросли, укрепился гостиничный, ресторанный и даже извозный бизнес. Вот почему с началом новой войны на лицах деловых людей проступило предвкушение новых барышей. 

Иркутские извозчики подали губернатору прошение об увеличении таксы. Епархиальный эконом глубоко задумался, уселся за расчёты, а потом принялся хлопотать у высокопреосвященного. И эти хлопоты увенчались успехом: к лету 1916-го епархиальный свечной склад повысил продажную стоимость свечей до 80 руб. за пуд. «В виду общей дороговизны», разумеется. 

Особенно иллюзорной виделась ситуация из Москвы, где пребывали владельцы сибирской сети магазинов товарищества «А.Ф. Второв с сыновьями». Их приказчики и в Чите, и в Кяхте, и в Иркутске получили указание переписывать ценники. В Кяхте этот фокус прошёл, и к лету 1916-го товары отпускались уже в 2–10 раз дороже, чем до войны. Но в Иркутске простейшие механизмы вздёргивания цен не сработали. Хоть попытки, конечно же, были. «Говорят, что в пассаже Второва утром 

5 июля покупателей предупреждали: «Успевайте покупать до обеда, после обеда цены будут повышены», – сообщило «Иркутское жало» в № 2 за 1915 год. Ещё корреспондентов возмущали попытки второвских приказчиков всучить в нагрузку к литовке или косе какие-нибудь сахарные щипцы. Но о наценках кяхтинского масштаба в Иркутске не писали: местное потребительское сообщество было совершенно иным, чем десять лет назад. И, что ещё важнее, в городе сформировалась иная власть. 

14 ноября 1915 года Иван Иннокентьевич Серебренников записал у себя в дневнике: «Сегодня состоялось организационное собрание городского продовольственного комитета. В президиум пошло много пролетариев. Это ново для Иркутска». Ново, да. Но закономерно, если учесть, что на выборах 1913 года в городскую думу прошли выразители интересов окраинной бедноты. У них, взращённых на медные деньги, даже и копеечная наценка вызывала тревогу, протест. Преобладание таких настроений в городском продовольственном комитете во многом и определило успех в сдерживании цен на продукты. Так, в середине марта 1916-го городские мясоторговцы обратились в управу с ходатайством увеличить таксу на мясо: 1-го сорта до 18 коп. за фунт, второго – до 15 коп., 3-го – до 13 коп., а свежего – до 23–25 коп. Причём доводы были достаточно убедительны: Монголия как традиционный поставщик оказалась переключённой на снабжение армии, да и западно-сибирские производители переменили ориентир, нацелившись на центральные районы России. Тем не менее, иркутская городская дума большинством голосов отклонила предложения мясоторговцев как излишне амбициозные. Только лишь по копеечке разрешила прибавить, а на свежее мясо и вовсе установила твёрдую цену – 18 коп.

– Да, в прежние-то времена гласные-купцы блюли свой, купецкий интерес, а теперь-то, слышь ты, окраинные подают голоса, – изумлялся думский сторож.

«Во избежание своекорыстия господ торговцев»

Едва лишь начинали приподниматься цены на рыбу, как на рынок выбрасывалась большая партия мороженой кеты, предусмотрительно заготовленная продовольственным комитетом. Точно так же и при первом известии о повышении цен на мясо в городские лавки поступали мороженые туши, заранее завезённые. Осенью 1916-го комитетчики уже знали, что весной и летом 1917-го малообеспеченные горожане смогут рассчитывать на 50 тыс. пудов мяса по сходной цене, а также и на недорогое монгольское масло, уже заказанное в дополнение к барнаульскому. Конечно, закупы крупных партий продуктов предполагали и наличие крупных денежных сумм, но их с готовностью предоставлял иркутский Медведниковский банк (разумеется, под правительственные гарантии). 

В 1916-м наметился было сахарный кризис: на подступах к заводам окопались многочисленные перекупщики. Но иркутский продовольственный комитет в компании с городским головой сумел расположить к себе местных торговцев, и на июльском совещании Исай Давидович Камов сделал широкий жест:

– Покуда городские уполномоченные пробивают заказы на заводах, могу дать взаймы, для продажи беднейшим жителям, два вагона сахара. Уверен, что столько же выделит и коллега Алексеев. Не знаю, правда, как Срулёв… 

– 200 пудов гарантирую, – немедленно отозвался предприниматель.

В начале июля 1916-го к чинам 1-й полицейской части поступила информация, что кое-кто из торговцев отпускает сахар с нагрузкой. Правда, желающих подтвердить («Было, было, но в свидетели не пойду!») оказалось немного, и по этому поводу пристав даже досадовал: «Смелые-то, видно, все на фронте уже». Но и нескольких «сахарных протоколов» оказалось достаточно, чтоб отбить у торговцев пагубную охоту к «нагрузкам».

Не случилось в Иркутске и знакомого многим мучного кризиса, даже после того, как алтайские мукомолы демонстративно перенесли торговлю в центральные районы России, «где цены возвышенные». Иркутское городское самоуправление сумело удержать твёрдые цены на хлеб: сайки большие – 9 коп., сайки среднего размера – 6 коп., булки 1-го сорта – 8 коп., 2-го сорта – 6 коп., ржаной хлеб – 3,5 коп. за фунт. А утвердил эти цены иркутский губернатор, бывший кроме прочего ещё и уполномоченным председателя особого совещания по продовольствию. 

Обязанности уполномоченного были вменены ему просто в силу занимаемой должности, как и любому другому губернатору. Но в условиях жёсткого сдерживания цен в Иркутске и он тоже действовал предельно жёстко. В декабре 1915-го (вероятно, в назидание другим губернаторам) томская газета «Сибирская жизнь» перепечатала постановление иркутского губернатора об обязательной регистрации торговых запасов продуктов первой необходимости. «Виновные в недоставлении сведений или же доставившие намеренно ложные сведения наказываются тюремным заключением от трёх месяцев и до двух лет», – предупредил господин губернатор. И достаточно скоро торговцы, имеющих запасы продуктов, и содержатели оптовых складов мяса, крупчатки, овса и коровьего масла убедились, насколько всё серьёзно: под суд были отданы два предпринимателя, вздумавших утаить остатки крупчатки. Кроме того, волевым решением губернатор запретил вывоз из Иркутской губернии соли. И параллельно с иркутским само-управлением занялся заготовкой хлеба. 

«Грех не воспользоваться «иркутской разницей»

Пока лучшие силы сражались на внутреннем продовольственном фронте, в Иркутске выросли цены на лекарства – на 50% в сравнении с довоенными. «А это то же самое, что чёрный хлеб поднять до полтинника за фунт!» – истерично выкрикнуло «Иркутское жало». А вот городская Кузнецовская больница просто поспешила оформить заказ на медикаменты через английское экспортное агентство. Накладные расходы, включая и страхование товара, составили внушительную сумму в 453 руб., но и при этом полный ассортимент обошёлся почти вдвое дешевле, чем на месте. Владельцам иркутских аптек пришлось призадуматься. 

А владельцы типографий, не имея теперь возможности получать финскую бумагу, взглянули на восток: пятеро коммерсантов отбыли на разведку в Японию, а иркутский биржевой комитет направил в министерство торговли ходатайство о беспошлинном ввозе японской бумаги. К сожалению, товарищ министра не усмотрел для того достаточных оснований, да и вообще: промышленные товары плохо поддавались какому-либо регулированию. Общий разгул цен был таков уже, что, к примеру, бюджет городской Медведниковской больницы увеличился в 1916 г. с 28 тыс. руб. до 36 тыс. руб.

– Самое же обидное в том, что плодами нашей «политики сдерживания» пользуются заезжие комиссионеры, коммивояжёры, спекулянты! – возмущался Иван Иннокентьевич Серебренников. – Они скупают всё в Иркутске целыми партиями. В Петроград со мной ехал в одном вагоне комиссионер английской фирмы, и он рассказывал, что увозит дешёвых товаров на три с половиной тысячи рублей! 

– Ну, и наши коммерсанты, положим, пользуются «иркутской разницей» в ценах, – подумав, отвечала супруга. Она имела в виду заметку в сегодняшнем номере газеты «Иркутская жизнь»: «Отправка колбасы в Петроград»: «В виду значительной разницы в ценах на колбасные изделия в Петрограде и в Иркутске местные коммерсанты практикуют отправку колбасных изделий и ветчины из Иркутска в Петроград. Перед Пасхой были отправлены значительные партии этого товара в столицу. В настоящее время отправляются новые партии».

И всё-таки годы спустя, в Китае, Серебренниковы с умилением вспоминали то время. Однажды в букинистическом магазине Иван Иннокентьевич обнаружил пожелтевший номер иркутской газеты, той самой, которую прежде страшно критиковал. А теперь и статьи ему показались глубокими, и авторы на редкость талантливыми и принципиальными. 

– Надо всё же признать, что и пресса сыграла определённую роль в той политике сдерживания цен, – заключил он, перечитав весь номер. – Вот вспомнился мне сейчас анекдот из журнала «Иркутская незабудка»: в магазине обуви покупатель спрашивает приказчика: «Вчера вы накинули на ботинки 3 руб. в связи с известием о роспуске думы. А по какой причине вы накинули 2 руб. сегодня?» «По случаю созыва новой думы», – невозмутимо ответил приказчик».

– А мне вспомнилось, как корреспонденты разыскали сколько-то тысяч пудов сахара на складе местного акцизного ведомства и стали требовать, чтобы всё это было передано городскому самоуправлению. 

– Нет, этого я решительно не припомню. Но угроза сахарного кризиса, в самом деле, была. И журнал «Иркутская незабудка» всё печатал какие-то «Песни о продовольственной таксе». Очень популярными они были.

Из «Песен о таксе» читателям всего больше нравилась эта: «Такса, милая собачка, ты кусай купцов зло-вредных, обрывай у них карманы, защищая грудью бедных! «Нет!» – протявкала сердито мне в ответ собака злая. – Я лишусь подачек вкусных, на одних богатых лая. Не привыкла я шататься без пристанища под небом, и охоты нет питаться у меня водой и хлебом». 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского