Официант кивнул и отодвинул соседнее кресло, приглашая поднявшегося по лестнице господина, по виду коммивояжёра. Тот плюхнулся со всего размаха и коротко объявил:

– Как обычно: кашку с ромом.

– Уже дожидается Вас…

Действительно, тотчас явилась маленькая кастрюлька и (отчего-то отдельно от неё) изящный графинчик с ромом. А Шишмарёв получил бутылку из-под лимонада с отчётливым запахом коньяка.

– Из погребов Колченогова, – уточнил официант. – Будете довольны. А ежели с дамой пообедать желаете, то найдётся самый лучший ликёр. Он у нас к мороженому пойдёт как наполнитель.

– Да, и в военную пору жизнь должна быть наполненной, – вкусно вставил коммивояжёр, наслаждаясь ромом. – И, желательно, до краёв. 

Пропишите мне что покрепче, доктор!

«Вопреки обязательному постановлению городской думы 1914 года о запрете продажи в Иркутске спиртного в ресторане «Модерн» предлагают его каждому желающему, – писал агент на другое утро, поглядывая на полученный вчера счёт и думая, что такие проверки обременительны для казны, а значит, не могут быть частыми. А надо бы почаще, иначе скоро будут и в открытую распивать коньяки и пиво. 

За два года отрезвления населения первоначальный шок рассеялся и начались манёвры. Так, с начала лета нынешнего, 1916 года помощник иркутского полицмейстера Павличенко разбирался с… рецептами на спиртное. По ним можно было составить полный список докторов, имеющих в губернском центре частную практику. Как выразился один из просителей, «коли разрешите нам выкупать лекарства в ренсковых погребах, то, даст Бог, и поправимся». 

– Отчего же непременно в ренсковых погребах? – с иронией уточнил Павличенко.

– Да народ там радушный, а аптекари – люди мелочные, сухие и не в меру подозрительные: возвращают рецепты, не исполнив.

– Да по таким, с позволения сказать, рецептам не то что спирт, но и капли валериановые выдавать – преступление, – сходу срезал Моисей Григорьевич Писаревский. 

– Вы докторские печати ставите под сомнение?

– И печати, и подписи безукоризненны – чувствуется опытная в подделках рука. И даже бумага подобрана идеально (а ведь каждый из докторов работает со своей). Однако чувствуется  отсутствие врачебного опыта и слишком низкий уровень образованности – «рецепты» не по форме выписаны и буквально нашпигованы грамматическими ошибками. И ещё: лекарства исчисляются в каплях, граммах и миллиграммах, а тут счёт идёт на литры. Вот, полюбопытствуйте, сохранил для коллекции: «Праписано 5 бутылак коньяку, 3 бутылки винаграднава вина и 1 литр лекёра».

Этот-то рецепт с характерным запахом восточных пряностей и позволил помощнику полицмейстера выйти на лавку обрусевшего турка, большого умельца и искусника.

 – Покупатель просит – как отказать? – без смущения пояснил он. Без личного интереса работаю: 

4 рубля за рецепт  – это разве нажива, если тратишься на инструмент и на материал? И отказать ведь мне никому нельзя. Русский русскому может отрезать: «Нет!», а турку положено говорить только: «Да!». 

Помощник полицмейстера хотел было заметить, что за такую «доброту» и ответить придётся, но передумал: нынешний жёсткий курс властей был всем известен. Хранение  спиртного и пособничество в его укрывательстве грозило потерей рабочего места, и в том, что это не пустое запугивание, можно было убеждаться каждый день, читая местную хронику. Не далее как вчера газета «Иркутская жизнь» сообщила о бывшем теперь уже стражнике железнодорожных складов Волошине и уволенном тем же приказом дворнике первого участка службы пути Кожемякине. Не менее сурово каралось и появление на улицах Иркутска в нетрезвом виде: мещанин Шкодов, к примеру, поплатился за это арестом на 90 суток. Вынося такое постановление, начальник губернии хотел кроме прочего предупредить остальных, но показательное наказание показало лишь одно: конфликт принимает ожесточённый характер. 

Уронил бутыль – и от баржи ничего не осталось…

К началу лета нынешнего, 1916 года в Иркутске ежесуточно составлялось до двух десятков протоколов об изготовлении и хранении самогона и браги, но винокурен от этого не убавлялось, они лишь рассредоточивались по окрестностям. И хоть каждый самодельный заводик обслуживало не более двух человек, брать их следовало с величайшей осторожностью: многие готовы были отстреливаться. 

На борьбе с пьянством уже пытались заработать мошенники: объявился целый отряд «агентов», проводящих незаконные обыски. На этом «фронте» отметились и авантюристы-одиночки: 28 июля в бакалейную лавку Визовского, что на Котельниковской, ворвался загримированный служащий лечебницы Бергмана некто Смагин и с криком «Признавайтесь, где прячете спирт!» бросился в задние комнаты, в которых проживал хозяин заведения. На одном из столов стояла нераспакованная коробка с папиросами, и она немедля оказалась реквизирована вместе с кульком конфет и спрятанными  под матрасом деньгами. Хозяин и опомниться не успел, а «агент» уже выбежал вон и скрылся на поджидавшем его экипаже. Извозчик и опознал его на другой день, правда, благодаря счастливой случайности. 

– Вот, даже и случай на нашей стороне, – с готовностью подвёл произошедшее под общий знаменатель полицмейстер С. А. Петровский. 

То ли он этой мыслью пытался взбодрить подчинённых, то ли успокаивал самого себя… Ещё недавно Степану Архиповичу казалось, что победа близка и первый звоночек о ней прозвенел, когда от спирта, спрятанного на крыше, чуть не погиб целый поезд. А вскоре после этого сгорела баржа товарищества братьев Глотовых – при посадке пассажир уронил бутыль со спиртом, замаскированным под дистиллированную воду. Казалось, само зелье, встав на сторону трезвости, демонстрировало свою страшную силу и после этого нельзя было уже не остановиться. Однако ж не останавливались, и эта тупая упёртость огромной массы людей страшно угнетала и порою просто лишала сил.   

Когда Петровский вступал в должность полицмейстера, передававший ему дела Варушкин заявил с видом благодетеля:

– Вот, оставляю вам город спокойный и трезвый, всего-то и нужно, что не распускать опытных карманников да охотников до того, что плохо лежит. Так продержитесь год или даже два – это как повезёт уж. Но потом ударит, непременно ударит!

Действительно, 1915 год для иркутской полиции выдался довольно спокойным, и Степан Архипович напряжённо думал, когда и откуда «выстрелит». Любицкий, начальник сыскного отделения, считал, что всего опасней торговцы опиумом, и, предупреждая события, создал разветвлённую агентурную сеть. Оказалось, не зря: вскоре из Ташкента на имя служащего фабрики бумажных пакетов, что на Харлампиевской, поступило сразу 6 посылок, «очень подозрительных», по мнению осведомителей. И в самом деле: под фанерой скрывалось полтора пуда опиума. 

Также с помощью агентов Любицкому удалось конфисковать партию в 64 кг. Чуть меньше обнаружил он у владельца кондитерской греческого подданного Мейханедзидиса и некоего Риммермана. Жаль только, что результатами тщательно спланированных операций стали лишь лёгкий испуг и малоощутимые штрафы. К примеру, Риммерман за два пуда опиума уплатил ничтожную для него сумму – 83 руб. В то же время торгующие галантереей Сергеева и Котова выложили 435 руб. за необложенные таможенной пошлиной чулки, шнурки и отрезы на платья из Японии. И всё оттого лишь, что законодатель исходил из объёма контрабандного товара, а вовсе не из его вреда. «Эх, надо бы составить для губернатора аналитическую записку, он бы вошёл с докладом к начальнику края, а тот – к министру внутренних дел! Конечно, не министр назначает штрафы, но пусть бы он указал, кому следует!» – замахнулся Петровский, но толком обдумать ничего не успел. Потому что именно в эту пору и «выстрелило», да с какой неожиданной стороны!

Когда защитники превращаются во врагов27 мая в полдень на главной площади города в окружении многочисленной публики прилично одетый молодой человек неожиданно подскочил к одной даме, выхватил у неё ридикюль и бросился бежать. Видевший всё чиновник почтово-телеграфного ведомства Нехаев и ещё один очевидец стали преследовать воришку и в самом деле настигли его около промышленного училища. Хозяин проезжавшей мимо пролётки согласился подвезти задержанного до первой полицейской части, но на Мыльниковской  тот неожиданно вырвался, соскочил на тротуар и, отстреливаясь, кинулся в соседний двор. Однако на ближайшем углу попал в поле зрения околоточного надзирателя Тюменцева и проверявшего его пост помощника пристава Нефедовича. Не раздумывая, оба бросились за злоумышленником, то есть к набережной Ангары, и тому ничего не осталось уже, кроме как броситься в воду. Произошло это в непосредственной близости от электростанции, а к ней был приставлен городовой, и он не только стоял добросовестно на посту, но помимо оружия имел положенный ему шест и верёвку – на случай каких-нибудь утопающих. Завидев в воде одетого для прогулки господина, он немедленно бросил  ему верёвку и протянул шест. Однако ж странный молодой человек их решительно оттолкнул и «продолжил удаляться в воду», как написал потом репортёр из «Иркутской жизни». Мало того, преступник попробовал застрелиться, правда, неудачно. Зато подоспевший околоточный Тюменцев не промахнулся и прострелил злоумышленнику щеку. После чего бросился в Ангару и, несмотря на течение, «доставил раненого в то же место на берегу».

После осмотра в Кузнецовской больнице занялись наконец выяснением личности арестованного. И установили, что это сбежавший из балаганской команды рядовой Зыков. Ещё двух дезертиров, Миронова и Беляева, взяли с поличным на пороге дома мещанки Лопашёвой, что на 3-й Иерусалимской улице. Награбленного оказалось всего-то на сотню рублей, самих же денег у Лопашёвой вовсе не было, и раздосадованный Беляев бросился на неё с ножом. «Он, призванный на её защиту, обошёлся с ней, как с врагом, – с горечью отметил про себя полицмейстер. – Вот он, обещанный апокалипсис!» 

Однако ж в обзоре для губернатора, подготовленном день спустя, Степан Архипович написал очень сдержанно: «Учащаются случаи нарушения закона военнослужащими местных команд». Губернатор, деловой человек, отреагировал молниеносно: распорядился о создании конных полицейских постов и дополнительной, военно-полицейской команды – на средства местного самоуправления.

Тревога не оставляла полицмейстера, но всё-таки приходилось признать, что ситуация вокруг понемногу успокаивается и можно заняться уже прямыми обязанностями. К примеру, напомнить заведующему 2-м высшим начальным училищем о ежедневной поливке прилегающей улицы. Конечно, тот попробует перевести эту стрелку и формально запросит у управы ежедневного водовоза. Но Петровский предупредит его и добьётся-таки, чтобы возле 2-го начального веяло чистотой и прохладой. 

Так оно и случилось в конце концов, несмотря на то что Петровскому приходилось всё время отвлекаться от училища. Сколько времени отнял у него один лишь Габриель Вольфович Град, имевший неосторожность сделать остановку в Иркутске! Местные карманники жестоко подшутили над ним, похитив не только диплом Берлинской консерватории, но и рукописные ноты его собственных музыкальных сочинений. Едва их извлекли из-под целой груды мусора, как поступило ещё одно необычное заявление: юнкер 2-й иркутской школы прапорщиков обнаружил в сайке из пекарни греческого подданного Фотиадиса запечённого червяка. Сайку препроводили в лабораторию при городской Михеевской аптеке, там заключили, что, всего вероятнее, этот червяк находился под корою полена, лежавшего у печи, и по небрежности хлебопёка попал в тесто. 

«После чего г-н полицмейстер вошёл к г-ну губернатору с рапортом  об оштрафовании виновного», – заключила газета «Иркутская жизнь». 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского