Шесть минут плача 

Оставалась надежда, что уголовное дело №42990 в отношении Лутковской по статье 116, части 1 (побои) будет доведено до конца в августе. Надежда не оправдалась: расследование продлено ещё на месяц, до двадцатых чисел сентября. Шесть месяцев над делом билось дознание, но так и не смогло доказать, что существует состав преступления, что Зинаида Лутковская ударила Аню, поскольку та разбила пузырёк с лекарствами, с такой нечеловеческой силой, что у неё… оказалась под глазом царапина длиной в один сантиметр, причём только в конце октября 2012 года это было зафиксировано в акте судебно-медицинского освидетельствования – в рамках уже заведённого уголовного дела. В нашем распоряжении появился один любопытный документ – рапорт начальнику ОП-1 (того самого, куда инспектор Анна Кукарина принесла 5 октября 2012 года заявление о привлечении к уголовной ответственности Лутковской по факту жестокого обращения с Аней Михайловой) об обнаружении признаков состава преступления. 

Дознаватель ОД УМВД по Ангарску Андреева сообщает, что «Лутковская причинила телесные повреждения Михайловой Анне, а именно нанесла один удар зонтиком», в чём усматриваются признаки состава преступления, предусмотренного статьёй 116, частью 1 УК РФ. Не столь важно, что царапина, которую мог (по заключению судебно-медицинского освидетельствования) нанести злобный котёнок Машка, живущий в семье, вдруг оказалась следствием удара зонтиком. Важна дата составления этого документа: 18 февраля 2013 года. Ещё раз: уголовное дело №42990 завели 15 октября, а Аню забрали из семьи 17 октября 2012 года. Первые признаки того, что гражданка Лутковская что-то там совершила противоправное, были цепко и оперативно обнаружены дознанием… только спустя четыре месяца. То есть раньше ставился вопрос о том, была семейная ссора или не была, ударила Лутковская Аню или нет. Проще говоря, было даже непонятно, за что девочку забрали из семьи и поместили в социально-реабилитационный центр Ангарска, а на опекуна завели уголовное дело.  

Хотя цепь событий, приведших к возникновению уголовного дела, начинает прорисовываться странным образом. Как мы уже писали, 4 октября из школы №12, где тогда училась Аня, пришла информация, где сказано: за день до этого девочка пришла в класс «тревожная, чем-то обеспокоенная». По странному стечению обстоятельств, именно в этот день у Зинаиды Лутковской случился уже конфликт с администрацией школы №12, связанный с тем, что родителям в очередной, не первый в этом учебном году раз предложили сдать деньги на какие-то нужды школы. Четвёртого же октября инспектор отдела опеки Анна Кукарина идёт проверять эту страшную информацию в дом, где Лутковская проживает с Аней, и находит чудовищный компромат. Соседка, живущая под квартирой Лутковской, подтвердила и заверила документально, что в тот день вечером «слышала плач ребёнка в течение шести минут». 

Этого Анне Кукариной вполне хватило, чтобы написать заявление о привлечении к уголовной ответственности Лутковской за жестокое обращение с ребёнком. Как известно, дети плачут целых шесть минут только в том случае, если их избивают, это же знает каждый злобный родитель вроде Лутковской. И уж только совершенной мистикой можно объяснить совпадение, что соседкой, которая дала эти показания, оказалась учительница трудового обучения всё той же школы №12 Оксана Баранова. Тем не менее через шесть месяцев, не сумев разобраться с этим запутанным и таинственным делом, дознание передало уголовное дело в следственный отдел Следственного управления УВД Ангарска, которое и ведёт его до сих пор – в сумме уже одиннадцатый месяц. 

Про унтер-офицерскую вдову, которая сама себя высекла 

Тем временем кому-то в Ангарске сильно не нравится, что за ходом этой истории следят журналисты. После визита «Иркутского репортёра» в ангарский социально-реабилитационный центр с невинной целью сфотографировать Аню и убедиться, что ей не чинят препятствий в общении с мамой, директор центра Любовь Щеглова написала душераздирающую жалобу в ангарскую прокуратуру, где сообщалось, что СРЦ посетила «делегация журналистов «Восточно-Сибирской правды», во время встречи «корреспонденты вели себя нагло, напористо, несколько раз пытались сфотографировать директора учреждения». «Наглостью и напористостью» Любовь Александровна называет то, что «Иркутский репортёр», несмотря на её требование, отказался очистить помещение, ссылаясь на статью 47, часть 2 Закона о СМИ, дающую право журналистам «посещать государственные органы и организации» и тому подобные учреждения. 

Кстати, часть 6 того же закона разрешает журналистам «проводить записи, в том числе с использованием аудио- и видеотехники, кино- и фотосъёмки». Запоздало хотелось бы заметить Любови Александровне, что, если бы репортёры «попытались сфотографировать» директора учреждения, они имели бы на это право и сделали это безо всякого труда, поскольку она в этот момент сидела не на грядке у себя на даче, а была законным представителем несовершеннолетней Ани Михайловой и даже должностным лицом при исполнении служебных обязанностей. Отказались от фотосъёмки директора по совсем другой, прозаичной причине – после её слёзных просьб этого не делать, так как у неё потом будут проблемы с руководством ангарского отдела опеки. Довольно странное заявление, учитывая, что СРЦ – государственное учреждение областного подчинения и находится под прямым управлением министерства социального развития Иркутской области. Именно этим объясняется то, что, как написано в жалобе, «на наши просьбы и требования согласовать свои действия с начальником управления… по Ангарскому району представители СМИ отказались». 

Но больше всего нас порадовала фраза: «С их стороны звучали угрозы о том, что в случае учинения препятствия для съёмки они всё-таки будут вынуждены обратиться в пресс-службу министерства социального развития, опеки и попечительства для получения официального разрешения». 

На самом деле это Любовь Александровна чуть не плача умоляла «Иркутский репортёр» получить разрешение на съёмку если не в ангарском отделе опеки, то – как компромисс, предложенный ей «Иркутским репортёром» – в пресс-службе министерства соцразвития Иркутской области. Так как, по её словам, «если вы сегодня снимете девочку, то зав-тра меня уволят» – это хорошо слышно на диктофонной записи, лежащей в аудиоархиве «Иркутского репортёра». Довольно странно слышать это от законного представителя интересов девочки, который сам должен решать, что для неё во благо, а что во вред. 

«Угрожать» обращением в пресс-службу невозможно, так как это обы-чная журналистская практика – согласовать свой приезд в какое-либо учреждение в назначенное время, чтобы не мешать людям работать. Тем не менее только из жалости к душевным терзаниям Щегловой за своё служебное кресло «Иркутский репортёр» получил разрешение на съёмку в пресс-службе областного министерства и вернулся через день. А в качестве акта доброй воли поговорил с представителями ангарского отдела опеки –  заместителем начальника ангарского отдела опеки и попечительства Натальей Калининой и Марком Понятовским, также заместителем начальника.

Из этой жалобной челобитной ангарская прокуратура не смогла выжать никакого компромата, и тогда родилась другая жалоба – на то, что якобы журналисты «разгласили персональные данные несовершеннолетней без согласия её законного представителя». После жалобы органы прокуратуры передали материал об административном правонарушении со стороны редакции, распространившей персональные данные несовершеннолетней Ани Михайловой, в мировой суд, и мировой судья вынес решение оштрафовать главного редактора. В данный момент это решение обжалуется в районном суде. И здесь видится совершенно уже комичная ситуация: по логике писавших этот мощный документ, статьи журналистов обо всех резонансных делах по фактам жестокого обращения с детьми, сотрясающих Иркутскую область последние годы, должны выглядеть так: «В каком-то местном городе некие родители избивают своих детей, неизвестно как зовущихся и выглядящих. Соответствующие органы разбираются, виновные будут наказаны». А прокуратура, вместо того чтобы разбираться с этими фактами, должна проверять, были ли у наших коллег формальные либо документальные разрешения законных представителей погибших Никиты Чемезова или Коли Порсина на публикацию их персональных данных.

Ещё более комичной делает ситуацию то, что основное «персональное данное», которое мы, по мысли обвинения, разгласили без разрешения законного представителя, – это… фотографии Ани Михайловой, сделанные по согласованию с пресс-службой областного министерства соцразвития, с согласия и в присутствии собственной персоной законного представителя несовершеннолетней, то есть той самой Любови Александровны Щегловой. Однако ситуация радует: не сумев найти в двух больших статьях про судьбу Ани Михайловой никаких отклонений от фактов, завязанные в деле официальные лица просто придрались к формальному поводу. Госпожа Щеглова считает, что её-то и «не спросили», хотя сама и дала разрешение на съёмку. 

Следует заметить, что разглашение имени, фамилии и дня рождения Ани, которые были взяты редакцией «Иркутского репортёра» из открытых источников, никоим образом не нарушили её права несовершеннолетней, проще говоря, не нанесли ей никакого вреда, и непонятно, чего теперь так сокрушается Любовь Александровна. Поэтому просим соответствующие органы разобраться в служебном соответствии гражданки Щегловой своему высокому месту. Но об этом – в следующей главе. 

День рожденья – грустный праздник

В разговоре «Иркутского репортёра» с совсем не случайно упомянутыми выше Понятовским и Калининой неоднократно звучала одна простая мысль: «Не важно, ударила Лутковская Аню или нет, – пусть с этим разбирается следствие. У ребёнка были следы травм (та самая царапина под глазом. – Авт.), и мы должны были отреагировать – поместить её туда, где ей ничего не угрожает, где она будет находиться под нашим постоянными присмотром, защитой, опекой и попечением». Давайте посмотрим, как у них это получилось.

В вопросе ощущается недостаток документальных свидетельств, поэтому «Иркутскому репортёру» приходится полагаться только на слова самой Зинаиды Лутковской. Но Зинаида Леонидовна утверждает, что всё это время ведёт подробный дневник, где описаны и эти, и ещё множество других эпизодов пребывания Ани в СРЦ под чуткой опекой гражданки Щегловой. 

– Вы помните обстоятельства, при которых стали навещать Аню в СРЦ?

– Когда я пришла к Ане в центр в первый раз, на улице перед входом стояло несколько педагогов. Среди них была психолог Анна Мирман, которая с сочувствием посмотрела на меня и спросила, почему моего ребёнка определили в СРЦ. Я начала что-то сумбурно объяснять, а она вдруг сказала следующее: «Мы можем вам только сочувствовать, но здесь вам никто не поможет. Вы должны знать: к нам детей в центр привозят из семей синими от побоев, сплошь в синяках – и никогда ещё не было, чтобы против родителей завели уголовное дело. Что-то с вашим делом не то…».

– У Ани были какие-либо травмы в СРЦ?

– Я не могу утверждать, что в СРЦ Аню били, у меня нет ни оснований, ни даже подозрений. Но у Анечки были постоянные бытовые травмы – ссадины, синяки, царапины. Каждый раз, когда я их видела, а это минимум полтора десятка раз, я шла в медкабинет и требовала зафиксировать их в журнале. Мне всегда отказывали, а однажды медсестра взмолилась: «Не заставляйте меня записывать это. У нас не принято фиксировать бытовые травмы. Я ещё работать хочу!»

– Можете рассказать наиболее характерный случай, который вас поразил?

– Было несколько таких случаев…

Однажды Зинаида Лутковская пришла 27 июля, после полдника. Это был день рождения Ани, но празднование пошло совсем не по тому сценарию, который уже представляла себе бывший опекун Лутковская. Они с Аней пошли гулять по территории центра, и Зинаида Леонидовна обратила внимание на то, что, несмотря на тёплый день, на ногах девочки надеты колготки. На вопросы Аня отвечала уклончиво, и тогда Лутковская сама сняла с девочки колготки.

– У неё не просто были разбиты оба колена. – Женщина трясущимися руками находит фотографии в мобильном. – На них кожа висела лоскутами. Мне воспитатель сказала: «Аня упала на ветки». Какие ещё ветки во дворе? Кожа была просто полностью содрана, висела лавтаками. У них всё лето во дворе пролежали бетонные конструкции с торчащей арматурой, строили что-то. Я уверена, что Аня упала на эти бетонные блоки… 

Благодаря следователю Веронике Хонгоровой удалось добиться судебно-медицинского освидетельствования – оно напечатано на абсолютно таком же бланке, на котором эксперт Низенко много месяцев назад описал царапину под Аниным глазом. В акте №1354 эксперт Татьяна Галкина описывает травмы, зафиксированные при смешанном освещении. Вот заключение, сделанное 7 августа этого года:

«1. Повреждения в виде ссадин на коленных суставах… образовались от воздействия тупых твёрдых предметов.

2. Повреждение в виде ссадины правой голени… образовалось от воздействия тупого твёрдого предмета с ограниченной поверхностью.

3. Повреждение в виде ссадины левой голени… образовалось от воздействия тупого твёрдого предмета с ограниченной поверхностью…».

Ну и что, скажете вы, все дети разбивают колени (правда, любого может и котёнок поцарапать). Однако с въедливой точностью эксперт Галкина каждый раз вносит дату причинения повреждения: первое – 

7 суток назад, второе – 3–5 суток, третье – в пределах последних суток на момент освидетельствования. Так госпожа Щеглова пристально бдила за покоем, счастьем и здоровьем ребёнка, которого забрали у мамы за одну царапину длиной в сантиметр, происхождение которой так и не доказано.

Как наказать «за одну царапину». Или не за одну. И кого…

– Это был единственный случай, когда травмы удалось зафиксировать. До этого всё происходило по-другому, – вспоминает Лутковская. 

В декабре прошлого года она пришла к Ане и увидела очередные ссадины. Вне себя от ярости, так как это происходило не в первый раз, она привела Аню к медсестре и потребовала зафиксировать их в медицинском журнале. Вместо этого медсестра позвонила заместителю Щегловой Татьяне Ехимбаевой. Та отказалась давать распоряжение о внесении информации в журнал, а вместо этого перезвонила социальному педагогу Наталье Дементьевой. Дементьева заявила Лутков-ской:

– Будете здесь скандалить – мы вызовем милицию. 

– Отлично, вызывайте, пусть они на это посмотрят! – парировала Лутковская. 

Тогда позвонили наконец главному человеку в жизни Ани на тот момент – законному представителю Щегловой.

– Я уже на остановке, я ушла с работы, – возмутилась она такому вторжению в её личную жизнь. – Да и вообще, зачем вам это нужно, это же какие-то мелкие бытовые травмы.

– Потому что, если это будет отражено в журнале, вы вынуждены будете разбираться и наказывать виновных. А без этого любой ребёнок у вас в центре совершенно беззащитен, – ответила Лутковская. 

Однако общий педагогический коллоквиум посовещался, и Лутковской сказали: 

– Мы вызываем скорую психиатрическую помощь. 

Тогда Зинаида Леонидовна позвонила в дежурную часть 02 и попыталась сама вызвать дежурный патруль. Однако ей предложили приехать в отделение и написать заявление. 

– Времени было уже больше девяти вечера. Я представила себе: пока приеду, пока напишу, пока они сюда доберутся, дети давно будут спать. Я просила приехать их прямо сейчас. Никто ничего конкретного мне не отвечал, пока, наконец, не прозвучала фраза, которая окончательно лишила меня сил: «А вы обратитесь к журналистам». Я опустила руки и поехала домой…   

Можно заключить, что в ангарском социально-реабилитационном центре Аня провела незабываемых десять месяцев. В связи с чем «Иркутский репортёр», ненавязчиво пользуясь правилом, что статья в газете может являться заявлением в соответствующие органы, ещё раз настоятельно просит разобраться в вопросе служебного соответствия гражданки Щегловой своему высокому месту, а также насколько она в состоянии носить гордое звание «законный представитель несовершеннолетних», уже не только Ани Михайловой. 

И ещё одна мысль невольно возникает у автора: станет ли мать, так трепетно относящаяся к самым пустяковым травмам своего ребёнка, бить его зонтиком (или котёнком, в этом принципиальном вопросе так и не появилось хоть какой-то ясности).

Психолог детского дома Светлана Петраченкова: «Пока бабушки не помирятся, ребёнок будет страдать…»

Песенка Дуремара: 

«А я тут ни при чём, 

совсем тут ни при чём…» 

Сейчас, благодаря всё той же неусыпной опеке и попечительству соответствующих ангарских органов, Аня за год сменила третью школу, третье место жительства. В начале нового учебного года, 30 августа, эти органы определили социальный статус Ани Михайловой как «оставшейся без попечения родителей» и направили девочку в ангарский детский дом общеобразовательного типа. Аня ходит в ближайшую к детдому школу №3. Сотрудники детского дома уже успели решить вопрос с занятиями Ани в музыкальной школе. В детдоме находится всего 54 человека на постоянном проживании. Это обычный детский дом, и социальный педагог Александра Березина уверена:

– Аня могла попасть в любой детский дом области, где есть свободные места. Но обычно стараются переводить поближе к месту проживания родственников. Она могла попасть в интернат №7…

– А в чём причина, что Аню перевели к вам именно сейчас?

– Задача СРЦ – отработать с родственниками, попытаться уладить сложную ситуацию, в которую попала семья, вернуть в семью ребёнка… Видимо, в СРЦ уже отработали ситуацию, сделали всё, что могли, и перевели ребёнка к нам.

Как оказалось, сотрудники центра всё это время вместо решения возможных проблем между Аней и Зинаидой Леонидовной пытались уговорить родную бабушку (которая не стала воспитывать Аню после рождения) заняться судьбой ребёнка. Бабушка, уже воспитывающая Анину старшую сестру, пошла на небольшой компромисс – оформила временное пребывание девочки в семье, то есть может забирать её на выходные домой.

– Аня ещё слишком мало пробыла у нас, чтобы делать какие-то выводы, но на первый взгляд кажется, что это конфликт двух взрослых – родной бабушки и Лутковской. Они никак не могут договориться, – рассказывает психолог Светлана Петраченкова. – Девочка сообщила, что не хочет жить у родной бабушки. Честно говоря, мы думаем, в этом ощущается влияние Зинаиды Леонидовны – Аня рассказывает про бабушку такие вещи, которые не может помнить, ведь она тогда ещё была грудным ребёнком. Но когда бабушка приходила сюда с родной сестрой Ани, девочка общалась с ними дружелюбно. Пока Зинаида Леонидовна с родной бабушкой не договорятся, ребёнок будет страдать.

– Что вы можете сказать об Ане как психолог?

– Вы знаете, она не похожа на домашнего ребёнка. Она ведёт себя как детдомовка. Это выражается в эмоциональной холодности – она ни к кому не привязана, хочет понравиться всем, любыми путями, обнять первого попавшегося человека. Так обычно ведут себя воспитанники дома малютки – там много воспитателей, все любят детей, и сами малыши тянутся ко всем, кто проявит к ним внимание. Домашние дети обычно сторонятся незнакомых людей, у них очень избирательное общение. Они часто вспоминают о наиболее эмоциональных моментах, связанных с жизнью в семье, с родителями. У Ани мы такого не наблюдаем. 

– Она легко прижилась на новом месте?

– Да, достаточно легко. Пока она держится обособленно. У нас было одно мероприятие, я спросила её, будет ли она участвовать. Она ответила, что сначала понаблюдает, но потом понемногу стала как-то взаимодействовать. У неё появились подруги, вот с Сашей они одного возраста, ходят в одну группу. Кроме того, у нас есть два мальчика, которых перевели к нам из СРЦ чуть раньше. Она, видимо, знала их, потому что, когда пришла, спрашивала про них, хотела с ними встретиться. 

– Как вам кажется, какие отношения у Ани с Зинаидой Леонидовной?

– Нам показалось, что она очень строгий родитель. Она приходила к нам и занималась с Аней как учитель: «Доставай учебник, открой страницу». Особой теплоты в их отношениях мы не заметили. Например, девочка никогда не спрашивает, как другие дети, когда придёт мама. Но это потому, что всегда точно знает: её спросишь, когда придёт мама, она ответит: «В среду, в три часа». У них вообще серьёзные, даже деловые отношения… 

Чуть позже Зинаида Леонидовна объяснила: занималась с Аней потому, что накануне посещения ей удалось достать редкие развивающие программы, а характеристикой «деловые отношения» она возмутилась:

– Когда в СРЦ был праздник, мы с Аней всё время просидели на заднем ряду обнявшись. Потом воспитатели говорили: «Лутковская весь праздник продержала Аню рядом с собой и не дала ей в нём участвовать!»

Аня приходит из школы. Увидев незнакомых людей, прячется за спину воспитательницы, обнимая её за пояс.

– Аня, ты меня не помнишь? Я приезжал к тебе в СРЦ, – спрашивает «Иркутский репортёр».

– Помню. Вы привозили мне паучка и змейку (изделия из разно-

цветного мармелада. – Авт.). – Аня подбегает ко мне и обхватывает руками за талию. Психолог Светлана Петраченкова вздыхает, как бы напоминая: «Ну вот, о чём я вам говорила?!» 

– Аня, нарисуй мне на память рисунок, – прошу я.

Девочка притаскивает большую коробку с карандашами, садится за стол и начинает рисовать. Из кухни вкусно пахнет супом – приближается обед. Аня тщательно вырисовывает травинки, потом рисует солнышко.

– Нарисуй себя, – направляю я творческий процесс.

Аня рисует фигурку, начиная почему-то с ног. Потом по моей просьбе в некотором заметном отдалении от себя рисует маму. 

– Нарисуй бабушку. Или сестру…

– Нет, они плохие…

– Почему?

Аня молчит. Я перегибаюсь через стол и неожиданно щёлкаю её в лоб:

– Вот, я тебе дал по лбу. Я плохой?

– Нет, – смеётся Аня, – вы хороший.

– А почему бабушка плохая?

Аня морщится и выдавливает из себя:

– Она плохо говорит про маму.

За спиной опять шумно вздыхает Светлана Анатольевна…

Вместо этого с другой стороны от себя, гораздо ближе к себе, чем маму, она вдруг рисует синюю фигуру.

– Это кто? 

– Это папа, – неожиданно говорит Аня. 

Мы поговорили с Лутковской об отношениях Ани с отцом. Оказалось, что такая близость его рисованного образа к девочке (психологи утверждают, что на детских рисунках расстояние людей от фигурки самого ребёнка свидетельствует о степени близости) – заслуга всё той же Зинаиды Леонидовны. На самом деле 

отец для Ани – фигура мифологическая, как добрый волшебник, который когда-нибудь прилетит на голубом вертолёте и бесплатно… Дальше – как в песне. Своего отца, лишённого родительских прав вскоре после её рождения, девочка не знает. Она видела его один раз в жизни. В три года она начала задавать о нём вопросы, и Зинаида Леонидовна устроила их встречу.

– Это была очень неловкая ситуация. Они стояли и смотрели друг на друга. Она боялась к нему подойти, а он даже не догадался обнять девочку. Встреча была очень краткой, больше они не виделись, но я, боясь, что у девочки сформируется комплекс, что её бросил отец, часто ей говорила, что он звонил, интересовался, как у неё дела. Часто бывало, когда ей нужно было что-то купить, она просила: «Пусть мне купит папа». И я покупала эту вещь, вручая от его имени. 

Чуть позднее психолог Светлана Петраченкова объяснит, почему Аня так странно рисует фигуры людей – начиная с ног:

– Это значит, что она не чувствует себя устойчиво, у неё нет уверенности в стабильности – проще говоря, нет твёрдой почвы под ногами…

Остаётся не совсем понятной строчка из песенки Дуремара, охотника на пиявок из сказки «Золотой ключик», вынесенная в подзаголовок. А объясняется всё очень просто: органы ангарской опеки, почти год назад заварившие эту «кашу из топора», очень технично самоустранились от ситуации. Следствие ведёт следственный отдел УМВД Ангарска. Живёт Аня в ангарском областном детском доме и теперь законным представителем Ани является его директор Ирина Бурындина. Учится в ангарской школе №3. Какие  вопросы могут быть к ангарскому отделу министерства соцразвития Иркутской области про какую-то Аню Михайлову? Они «тут ни при чём, совсем тут ни при чём».   

И мы вынуждены третий раз, уже адресно, просить ответственных лиц, министра социального развития, опеки и попечительства Иркутской области разобраться, что происходит в подведомственном им отделе опеки и попечительства Ангарска. А также насколько соответствует служебному положению гражданка Щеглова. К счастью, директор детского дома Ирина Бурындина оказалась совершенно вменяемым и адекватным человеком и на правах нового законного представителя Ани Михайловой дала официальное разрешение на фотосъёмку девочки и общение с сотрудниками детского дома.

Пункт 4 Приказа №341 «О вза-имодействии органов прокуратуры со средствами массовой информации» Генеральной прокуратуры РФ предлагает «Прокурорам субъектов Российской Федерации и приравненным к ним прокурорам специализированных прокуратур ежедневно осуществлять мониторинг ведущих средств массовой информации субъекта Российской Федерации в целях анализа состояния законности и возможного принятия мер прокурорского реагирования. О принятых мерах прокурорского реагирования оперативно информировать управление взаимодействия со средствами массовой информации».

Мы настоятельно просим Прокуратуру Иркутской области наконец внести дело Ани Михайловой в список «информации о нарушениях прав и свобод граждан, нарушениях, допущенных при расследовании уголовных дел, иных нарушениях законности». И организовать проверку изложенных «Иркутским репортёром» сведений – не только в этой статье, но и в предыдущих журналистских расследованиях «Котёнок Машка – агент ювенальной юстиции» и «Осталась одна Аня». И рассмотреть возможность принятия мер прокурорского реагирования.

Аня рисует себя и свою семью. На память «Иркутскому репортёру»…

У работников детского дома есть такое выражение – «ребёнок на чемоданах». Это не значит, что он уже собрался в семью, куда его со дня на день точно заберут. Это дети, которые уверены, что их заберут отсюда очень скоро – либо родственники, либо переведут куда-нибудь ещё. И поэтому они стараются не приживаться в этом месте, чувствуют себя временными жильцами в съёмной квартире. Не хочется никого обвинять, но за это время Аня стала типичным «ребёнком на чемоданах». И уже очень сжилась с психологической ролью ребёнка из детского дома.