Нормальный человек Леонид Ярмольник
Последний фильм Алексея Германа «Трудно быть Богом», как ожидается, выйдет на экраны в конце этого года. Одну из главных ролей в картине сыграл Леонид Ярмольник. В прошлую субботу звёздный гость и любимец миллионов зрителей побывал в Ангарске и Иркутске. Но не только для того, чтобы поговорить о кинематографе. В преддверии выборов в Законодательное Собрание региона актёр, который входит в состав федерального гражданского комитета партии «Гражданская платформа», приехал «выразить свою гражданскую позицию».
Леонид Ярмольник встречал иркутских журналистов в ресторане «Рассольник» в образе дяди Алика, музыканта, который собирается уехать в Америку, причём сразу с двух экранов, на которые транслировался фильм «Перекрёсток», вышедший в 1998 году. Но представители СМИ не стали искать скрытые подтексты и ассоциации с современной ситуацией и, когда артист прибыл собственной персоной, начали с прямого вопроса:
– Скажите, пожалуйста, зачем вы приехали в Иркутск?
– Вот я тоже сижу и думаю, – мгновенно отшутился Ярмольник, но быстро сменил тон на более серьёзный: – Чего приехал? Выборы 8 сентября. Много лет я к политике не имел никакого отношения, и, может быть, поэтому не всё получается у партии власти. Мне симпатична другая партия – «Гражданская платформа», которую возглавляет мой близкий друг (с Михаилом Прохоровым актёр знаком уже двадцать лет. – «Конкурент»). Хотел бы, чтобы вы понимали: я не агитацией занимаюсь, я нормальный человек.
В Иркутск, так же как в Улан-Удэ, Ангарск и другие города, Ярмольник, по его словам, приехал «по доброй воле», бесплатно и чтобы выразить свою гражданскую позицию. То же самое, говорит он, делают коллеги по цеху – Алла Пугачёва, Андрей Макаревич, Валерий Тодоровский и другие. «…Вообще, предвыборная борьба ведётся по каким-то странным для меня законам. Я за честные выборы, за то, чтобы мы знали правду и кандидаты имели равные права», – объясняет артист.
– Есть мнение, что политический процесс напоминает хорошо срежиссированный спектакль…
– Я так же думаю. Только это плохой спектакль. У меня вообще ощущение, что у нас всё время выборы: не успели закончиться одни, начинаются другие. Может быть, это и хорошо – в том смысле, что нам дают шанс проснуться, встряхнуться. Человек должен быть ответственным и уважать в себе человека.
– А зачем вообще вам политика?
– Для того, чтобы мне внуки спасибо сказали. Двадцать лет назад, когда упала Берлинская стена, мне казалось, что жизнь изменилась, я так счастлив был, думал, моя дочь будет жить уже в другой стране, и это чувство у меня было довольно долгое время. Сейчас я уверен, что это видимость. Мы перестали прятать доллары, начали ездить на других автомобилях, больше говорить и больше слышать, больше видеть чужих фильмов, у нас появился Интернет. Но с точки зрения того, как к нам относятся и что от нас зависит, ничего не изменилось. Я с таким же трудом сегодня снимаю кино, достаю на него деньги. Государству это не нужно. Потом мне говорят спасибо и даже вручают государственные награды за фильмы, в которых государство не принимало финансового участия.
Мы были сегодня в Ангарске, там замечательное мероприятие по пристройке бездомных животных. В Москве мы все – Женя Миронов, Хабенский, Пореченков, Макаревич и я тоже – в этом участвуем. За права обездоленных животных попечительский совет при правительстве Москвы, который я возглавляю, борется пять лет – результаты фиговые. Не могу уговорить правительство Москвы не раздавать деньги из бюджета аферистам, которые тратят их не на те цели, скажем так, при том, что любую дверь я могу открыть, начиная от домоуправления и до мэра Москвы. Если мы с животными справиться не можем, как мы с людьми совладаем? Как в кино – мы на кошках тренируемся изменить как-то законы, если получится, может, и для людей поменяем.
– Сейчас многие стали снимать кино сами, в том числе несколько фильмов появилось в Иркутской области. Как вы относитесь к этому массовому течению?
– Плохо отношусь. Расскажу старую историю. Когда министром культуры была Фурцева, на заседании министерства сидел Ливанов-старший. Была такая установка Коммунистической партии – чтобы больше было самодеятельности. И Ливанов гениально сказал: «Екатерина Алексеевна, скажите, пожалуйста, а вы пойдёте делать аборт к самодеятельному гинекологу?» И эта тема закрылась. Я люблю профессионалов. Сегодня все снимают, но если человек снимает кино, потому что он любит этим заниматься, на телефон и это ничего не стоит – это одно. А когда такие люди разводят других людей на трату больших денег, то ничего, кроме распущенности и желания заработать, я не вижу. Самодеятельность может вызвать обаятельную реакцию, если это происходит на свадьбе, дне рождения.
Когда кино заказывают, это значит, что кто-то платит деньги. Но всегда заказные сюжеты плохие. К слову, я редко продюсирую кино. Снимаю только тогда, когда мне очень нравится история и я понимаю, что она будет интересна зрителям, что это важно, высокохудожественно. Таких сценариев почти нет. У нас большая проблема с литературным материалом, трудно увидеть хорошую современную пьесу.
Сам факт, что люди хотят финансировать или заказывать кино, – это хорошо. Но суперпрофессионалы или те режиссёры, которыми мы гордимся, никогда под заказ не работают.
– Над чем вы сейчас работаете?
– Из заметных событий два года назад при моём участии как продюсера в театре «Современник» поставлен спектакль «С наступающим!». Его играли в Новосибирске и Астане, но к вам пока не доехали. Видимо, не очень нас зовут, хотя это очень посещаемый спектакль в Москве, и он хороший. За два года сыграли его 108 раз, самые искушённые театральные зрители приходили по два-три раза, что очень лестно.
Из мелочей – скоро будет российский вариант сериала «Шерлок Холмс», я там в одной серии играю страшного убийцу. В сентябре начинаю сниматься в драме-триллере с рабочим названием «Волшебник», буду играть главного банкира города, который по совместительству главный бандит. Снимать картину будет молодой режиссёр Алексей Нужный, очень талантливый парень, интересно с ним поработать. Он выиграл международный грант и снял двадцатиминутное кино «Конверт» с Кевином Спейси. Мне нравится быть в этой компании.
– Расскажите о своей работе с Алексеем Германом. Фильм «Трудно быть Богом» снимается так долго…
– Это гениальный режиссёр. Мы как-то спорили с Андреем Макаревичем и покойным Петром Вайлем, замечательным журналистом радио «Свобода», кого через 50 лет будут вспоминать, скажем, из кинорежиссёров 20 века. Были расхождения, но в основном нам показалось, что будут вспоминать Тарковского и Германа, Хуциева.
«Трудно быть Богом» – самая серьёзная работа Германа, и это не моё мнение, так говорил он сам. Если в картинах «Проверка на дорогах», «Мой друг Иван Лапшин» или «Хрусталёв, машину!» есть, грубо говоря, какие-то наши обстоятельства, то картина «Трудно быть Богом» не принадлежит какой-то одной стране. Она вообще о Средних веках и о человеческих взаимоотношениях, о том, что человека нельзя переделать, ему свойственны зависть, предательство, жажда власти и наживы. Кино скоро будет готово. Надеюсь, что к концу года, в ноябре-декабре, у вас будет возможность его увидеть.
– Что вам интереснее – продюсировать или играть в кино?
– И то и другое. Не рвусь в продюсеры, просто, как правило, берусь за те проекты, когда другие боятся рисковать. Я в этом смысле чуть-чуть авантюрнее. У меня такая профессия: что бы я ни делал, это всегда как первый раз. То, что я сыграл сто ролей, пятьдесят из них вы помните и они вам по-нравились, не значит, что я могу сыграть следующую роль плохо, а вам всё равно понравится. Не по-нравится. Это всегда экзамен.
– Хотели бы вернуться на телевидение? Поступают предложения?
– Проектов и предложений много, но не хочется. Они все похожи. Сегодня телевидение стало другим, оно такое, знаете, лицензионно-повторяющееся. Какой канал ни включишь, везде одно и то же. Все ток-шоу хотят быть похожими на программу «Пусть говорят», а это идёт по Первому каналу. Разве это способ разговора нормальных людей? На что мы можем рассчитывать, если на этом языке говорить? Если смотрю телевизор, то только канал «Культура». Это единственный канал, где говорят на русском языке, где я могу пополнить свои знания и эрудицию, что-то вспомнить и, если хотите, облагородиться, почувствовать себя человеком. Всякий раз, когда я вижу ток-шоу, испытываю ощущение невероятного унижения. Почему они считают, что я должен слушать эту грязь?
Обаяние и открытость Ярмольника обезоруживают даже служащего ресторана в строгой чёрной униформе, который не упустил возможности задать пару вопросов вместе с журналистами. Однако у по-настоящему народного артиста нет никаких званий.
– Моя творческая биография началась в театре на Таганке, а это был самый модный театр, где тогда работал Володя Высоцкий. Четыре года я работал с ним и даже играл его роли. Несмотря на то что он был самым популярным и любимым, он был опальным, как сегодня уже можно говорить, Пушкин двадцатого века. Так вот, Владимир Семёнович Высоцкий, один из моих учителей, наставников, которого я обожал, умер без званий. Когда мне было, кажется, 40 лет, хотели дать «заслуженного», жена сказала: «Если получишь – домой не приходи». Наград у меня много, есть «Серебряный леопард» из Локарно, есть Государственная премия за фильм «Барак», которой я очень горжусь, и другие. Но представьте, до какой степени смешно звучит: «Народный артист Соединённых Штатов Америки Марлон Брандо». Идиотизм, да? У артиста должно быть имя, и хорошо бы неплохие гонорары, они с лихвой заменят звание.
Между тем «Перекрёсток» закончился, но вслед за ним включился «Тот самый Мюнхгаузен». «Ах, подборка моих фильмов!» – кажется, немного удивился Ярмольник.
– Как вам видеть себя на экране?
– Сорок лет уже вижу, совершенно к этому индифферентен. Три дня назад был замечательный эпизод. Мне в Москве надо было найти один адрес в самом центре. Один круг сделал, второй, сорок минут кручусь. Идут двое постовых, говорю: «Ребят, подскажите, где дом 13/1?» Один другого толкает в бок: «Ярмольник!» Поворачивается ко мне и с улыбкой: «А вы постарели!» – смеётся актёр. – Он хотел мне сделать приятное, сказать, что он меня узнал, несмотря на годы. Если и есть какие-то удивления, то такие – немного по-другому сейчас выгляжу.
Много лет назад был случай. Дочке было года два – два с половиной, и меня на выступление в университете должна была отвезти машина. Я собираюсь, а Сашку мою бабушка кормит обедом. Видео тогда только начиналось, и ей морочили голову, всё время показывали программы со мной, какие-то «голубые огоньки», «утренние почты». Вошла эта девочка из университета и минут десять меня ждала, глядя на экран с явным выражением лица: «Семейка сумасшедших – мало того что они живут с артистом, он ещё у них всё время по телевизору».
А ещё всегда в нашем доме в гостях были Жванецкий, Абдулов, Янковский… Дочка всех их видела с самого детства. Года в четыре или в пять она выдала гениальную штуку. Смотрела телевизор в очередной раз, а там президент Горбачёв. И она говорит одну фразу: «А этот что не приходит?» Самое смешное – через какое-то количество лет я эту историю рассказал Михаилу Сергеевичу и он пообещал прийти.
– Вы испытываете ностальгию по СССР? – вдохновилась ретро-интерьером ресторана одна из журналисток.
– Наверное, испытываю. Было всё-таки некое общее пространство, и главным в человеке были не цвет кожи и не национальность. Мне намного симпатичнее общество, где это не главное. В этом смысле я социалистического воспитания: чёрный, белый и жёлтый были моими ближайшими друзьями. Когда я учился в Щукинском училище, у нас в студии были и чеченцы, и тувинцы, и кабардинцы, и негры из Африки. И я этих людей оценивал только по степени их человеческого интереса и таланта.
Для моего маленького, но гордого народа антисемитизм всегда был камнем преткновения. Однако меня он как-то не коснулся в жизни. Последний раз по этому поводу я дрался в школе, когда в ответ на слово «жид», будучи вот такой соплёй, – показывает мизинец Леонид Ярмольник, – избил трёх человек. Больше мне никогда ничего подобного не говорили. А в театральном институте уже дело было в образовании, таланте, харизме.
Сегодня что ни делай, а междоусобная вражда всё равно усиливается. Знаю, какие проблемы, например, в Англии с индусами, которых больше, чем англичан, в Париже с арабами и так далее. Мы думали, что нас это никогда не кос-нётся. За Москву страшно, потому что, когда идёшь по улице, ощущение, что ты приехал в Ташкент или Душанбе. Не знаю, хорошо это или плохо.