Мы находимся на обычной, типичной сельской пилораме, абы как устроенной на бывшем скотном дворе. Пустыми глазницами окон смотрят на мир развалины каменных коровников. Шифер давно украден. Теперь грязно-серые приземистые строения греют под небом голые рёбра стропил, кое-где залатанные от дождей чем попало. И тишина. Будто после недавнего взрыва нейтронной бомбы, уничтожившей всё живое, но оставившей в неприкосновенности технику и механизмы, или какого-то иного катаклизма в стиле голливудского триллера. 

Пустой, с распахнутой дверцей кабины погрузчик замер в метре от штабеля леса с охапкой брёвен на весу. Порыв ветра чуть шевельнул кучку свежих опилок под неподвижной пилорамой. Сама по себе (от неожиданности показалось, что с грохотом) упала на землю длинная кривая доска, прислонённая к стене какого-то сарая. Перед самым лицом вдруг зависла, чуть покачиваясь в воздухе на фоне развалин, неведомо как образовавшаяся в пустоте огромная стрекоза, в упор всматриваясь в мои глаза своими переливающимися голограммой шарами. То ли сон, то ли явь. То ли талантливо созданные декорации новой «Зоны» для съёмки ремейка «Сталкера» Андрея Тарковского. 

По всему видно, что работа здесь кипела только что. Вот они, штабеля сосновых брёвен и свежий, не замытый накрапывающим дождём след лесовоза. Вот подготовленные к вывозке кипы только что напиленного бруса и досок. Но люди исчезли! Нет даже сторожа. Нет никого, кроме собаки.

– Не успели! – слышу за спиной голос Вячеслава Калмыкова. По смыслу услышанное вполне могло усилить ощущение жутковатой загадочности, но всё испортили интонации, в которых ни мрачности, ни трагизма. Так себе – констатация очевидного и ожидаемого факта. Вячеслав Евгеньевич – не артист, а майор полиции в должности с длинным названием: начальник отделения анализа, планирования и контроля межрайонного отдела (МРО) по борьбе с преступлениями в лесной отрасли Управления экономической безопасности и противодействия коррупции (УЭБ и ПК) Главного управления (ГУ) МВД России по Иркутской области. 

В этой поездке сюрреализм майора не интересует. Ему бы разобраться с объективной российской реальностью, в которой только за первое полугодие 2013 года на территории Иркутской области службами и подразделениями ГУ МВД выявлено более тысячи (1084) преступлений, связанных с незаконным оборотом древесины. В среднем это шесть преступлений ежедневно! Включая все выходные дни, все праздники. Статистика не знает, сколько преступлений «чёрным» лесорубам, перевозчикам и переработчикам удалось скрыть, а из числа выявленных больше половины (615) совершены в крупном и особо крупном размере. Есть люди, в том числе чиновники, владельцы среднего и крупного лесного бизнеса, которые утверждают, что все эти преступления совершают спонтанно, оставшись без работы, бедные сельские жители, «чтобы ребёнка в первый класс собрать». Ага. «В особо крупном размере» – чтобы купить букварь и школьную форму. Они же, несчастные безработные, вынуждены нанимать на работу китайцев, потому что себе работы найти не могут. 

– Инспектора миграционной службы с ОМОНом сюда из Иркутска ещё затемно выехали, чтобы китайцев-нелегалов никто не успел предупредить о мероприятии, – майор, комментируя «внезапное» исчезновение людей с промышленной площадки, безжалостно рушит остатки таинственности. – Операция, судя по обстановке, прошла успешно. Забрали всех! 

«Жизнь удивительна и парадоксальна, – философствует Рабинович. – Ещё относительно недавно я жил напротив тюрьмы. Но стоило допустить одну небольшую оплошность, и вот уже второй год я живу напротив собственного дома…»

Старый анекдот вспомнился по пути в Боханский межмуниципальный отдел полиции, где внезапно оказался весь «трудовой коллектив» деревенской пилорамы. Здравый смысл, которым можно было бы объяснить происходящее, опять ускользает из моего сознания. Пилорама наша, русская, сибирская. Находится в «безработной» деревне. Забрали с неё только граждан КНР, которые не смогли на месте подтвердить право своего пребывания в России, а на предприятии малого (может быть, и среднего) лесного бизнеса при этом не осталось никого. Трудовой коллектив, судя по отсутствию на территории пилорамы даже сторожа, хотя бы пьяного, состоял полностью из китайцев! Половина, а скорее всего, как показывает предыдущая практика Управления Федеральной миграционной службы (УФМС) по Иркутской области, больше половины которых находятся на территории страны нелегально или, в «мягком» варианте, «с нарушениями российского законодательства». А это ведь тот самый малый бизнес, который, по утверждениям теоретиков рыночной экономики, когда-то обеспечит экономическое могущество России. 

– А местные, деревенские мужики где-то работают? – спрашиваю, не обращаясь ни к кому конкретно, чтобы только прервать тягостное молчание в машине.

– Сейчас и местных поймаем! – уверенно откликнулся из-за баранки старший сержант полиции Семён Ахтямов. – Они же для китайцев у себя за огородами лес рубят… 

На свою первую и (так мне хочется думать) последнюю фотосессию в России китайцы вышли покорно и равнодушно. Без огорчения и без радости. Им, судя по всему, ещё там, в Поднебесной, объяснили, что карьера закончится выдворением. Задача – продержаться в России как можно дольше. Чтобы сибиряки привыкали к их присутствию. 

Не понимая русского языка официально, китайцы легко поняли, как надо встать для фотоснимка, а когда разрешили, покорно вернулись во двор полиции, в уютную деревянную беседку ждать бесплатного (для них бесплатного, но не для УФМС и полиции) автобуса в Иркутск.

Местных мужиков, посвятивших жизнь обеспечению работой китайских нелегалов, как и обещал старший сержант полиции, поймали скоро. Не то чтобы прямо за огородами (там рубить уже нечего), но неподалёку. Подробности того задержания опубликованы в статье под заголовком «Таёжная цепочка» в «Восточно-Сибирской правде» от 29 июля 2013 года. Жалкие и поникшие, они оказались людьми не очень разговорчивыми. Понимали, что вместо ожидаемых денег получат за криминальную вырубку своих лесов как минимум судимости и условные сроки. Уголовный кодекс вообще-то грозится за подобные деяния статьёй 260-й – до шести лет лишения свободы, но вся Россия знает, что это написано просто так, для острастки. Независимые и неподкупные суды давно объяснили народу своими решениями и приговорами, что условность вместо реальности – это не слабость закона, это повсеместная «сложившаяся» (я скажу – искусственно сформированная) практика, которая сильнее закона. Наказывать «чёрных» лесорубов – делаю вывод из практики – надо так, чтобы они продолжали маленько бояться власти, но не настолько, чтобы совсем уж исправиться и перестать обеспечивать работой китайских нелегалов. 

Не понимая русского языка официально, китайцы легко поняли,
как надо встать для фотоснимка

В ожидании местной следственной группы, чтобы передать ей задержанных «чёрных» лесорубов, мы сели с далёким от реальной власти старшим сержантом на валёжину среди высокой травы и кузнечиков. И задал я ему вопрос на засыпку. Про китайцев. Откуда они, по его мнению, берутся в Сибири? Почему едва ли не в каждой лесной деревне, где половина жителей сидит и лежит без работы, китайцы с лёгкостью находят рабочие места в структурах «малого и среднего» лесного бизнеса? Того самого, который должен обеспечить развитие нового государства на месте разрушенного СССР. 

– Да я сам не знаю, почему они здесь, – говорит Семён. – Создавали бы лучше возможность местным, которые без работы сидят, открывать пилорамы. А китайцы пусть приезжают в гости. На Байкал посмотрят – пожалуйста, мы рады показать. А так даже не представляю, как это всё наверху решается. Они же в теплицах под землёй, под помидорами жилища себе выкапывают! Приезжает УФМС их ловить – они все по норам. И на деревенских пилорамах то же самое. Кто их сюда пустил?

– Ребята из миграционного контроля рассказывали мне после рейда по теплицам: «Вот, только что стоял здесь человек – и его уже нет». Как сквозь землю, – подтверждает слова старшего сержанта Ася Горевая из УФМС по Иркутской области. – А он, оказывается, действительно «сквозь землю». В теплицах у них уже подземные ходы знаете какие! Приезжает проверка – они все под землёй…

Ася Анатольевна работает начальником отдела по вопросам трудовой миграции Управления Федеральной миграционной службы по Иркутской области. Про гастарбайтеров знает всё, поэтому, вернувшись в Иркутск, и переадресовал я ей вопрос, заданный на воровской деляне старшему сержанту: кто же пускает в Россию без счёта китайских и всяких прочих гастарбайтеров, когда деревенские жители сидят без работы? 

По поводу «без счёта» она сразу возразила. Сказала, что счёт трудовым мигрантам ведётся скрупулёзный. В прошлом году, к примеру, для работы в лесной отрасли (только в лесной) в Иркутскую область официально въехало более 2800 иностранцев. В том числе две тысячи человек из Китая, 558 из Украины, 255 из Узбекистана и ещё откуда-то «совсем по копейкам». 

– «На воротах» у нас, как и положено, стоят пограничники, – отвечает. – Они пропускают иностранцев исключительно по правильно оформленным документам. Другое дело, что написанное в документах не всегда соответствует реальным целям и планам приезжающих. Очень много китайцев въезжает к нам по туристическим визам. Они не встают на учёт. У них время – месяц. Если межведомственная комиссия может ограничить количество иностранных работников, привлекаемых в лесную отрасль для работы, то контролировать туристический бизнес органами миграционной службы невозможно. Вот и возникают такие «чёрные» лесорубы и «чёрные» переработчики нашего леса.

Я уцепился за слова об «иностранных работниках, привлекаемых в лесную отрасль». О китайских гастарбайтерах, которых официально, с одобрения государства, привлекает частный лесной бизнес для работы в тех самых деревнях, где большинство местных жителей работы найти не может. Спросил Асю Анатольевну, чем объясняют предприниматели своё желание иметь на пилорамах иностранцев вместо земляков-соседей. В числе часто используемых доводов, по её рассказу, оказался и такой: на лесопилках используется китайское оборудование, которое русские… не могут освоить. В ход идут и некоторые другие условности, подменяющие реальность. Хотя главную, самую массовую причину нежелания организаторов мелкого и среднего частного бизнеса брать на работу земляков оспорить трудно. Асе Горевой и рассказывать-то о ней, похоже, как-то стыдно. Поэтому она говорит медленно, бесконечно повторяя «к сожалению», с трудом пытаясь подобрать в долгих паузах более-менее нейтральные слова, чтобы не обидеть всех селян, всех сибиряков разом. 

– К сожалению, при большом количестве безработных предприниматели не могут найти работников среди российских граждан. Ни для кого же не секрет, что у нас село… оно… ну… спивается. И не только село. Вот эти низкоквалифицированные работники, которые на обслуживании таких лесопилок… они, к сожалению, как говорят работодатели, трудятся до первого аванса. Аванс получили – на две недели ушли… 

Вам доводилось когда-нибудь находиться рядом с человеком, источающим парфюм с перегаром одновременно? Мне – да. Во время разговора с директором одного из лесхозов дверь его кабинета после вежливого стука чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель, ещё не входя в кабинет, посетитель произнёс как пароль: «Я тракторист». 

Директор аж подскочил.

– Заходите! Заходите, пожалуйста, – стоя, он пригласил посетителя за стол энергичными жестами.

Вместе с трактористом в кабинет вошёл тот запомнившийся «аромат».

– У меня все документы есть! – торопливо сообщил соискатель вакансии, суетливо вытаскивая из карманов и выкладывая на стол трудовую книжку, какие-то бумажки, удостоверения. Но радость на лице директора уже вытесняла настороженная брезгливость. 

– Пьёшь?! – директор внезапно перешёл на «ты».

– Нет! – торопливо ответил тракторист и застеснялся, почувствовав фальшивость своего ответа. – Ну, как все, – поправился он. Директор угрюмо молчит. – По праздникам, – пояснил тракторист. Директор молчит. – Ну, с получки… – Директор молчит. – Ну и с аванса… иногда, – не выдерживает молчания посетитель.

Директор сел. Молча крутит в пальцах авторучку. Соискатель быстро собирает со стола книжки-бумажки: «Извините, до свидания».

– Безработных полно, а у меня мастер, молодой специалист, уже два месяца на тракторе работает, – мрачно говорит директор, распахивая окна, чтобы избавиться от парфюма с перегаром. – Грозится уволиться. Говорит, не для этого в институте учился… 

Воспоминание пролетело в голове мгновенно, пока Ася Анатольевна пыталась, но так и не сумела подобрать какой-нибудь более мягкий синоним к слову «деградирует». 

– Наша сельская местность, к сожалению, сильно… деградирует, – Горевая старательно ищет, но не находит слова помягче. – Интересов нет, кроме как выпить… Потеряли люди интерес к жизни. Как-то отучили нас что-то производить. Чтобы получать, нужно работать, но, к сожалению, не все хотят работать руками.

– Другое дело – офисный работник, – говорю. 

– О! Это пожалуйста! Прийти, попить кофе, посидеть в Интернете, помечтать о лучшей жизни, – подхватывает собеседница. – А вот именно работа руками, к сожалению, у нас куда-то ушла… 

Ася Анатольевна рассказывает, как одно из иркутских предприятий, производящих сантехнику, чтобы не привлекать гастарбайтеров из ближнего и дальнего зарубежья, построило общежитие и пригласило безработных жителей ближних деревень: «Приезжайте, живите в городе. Но нужно работать!» Благородная задумка закончилась провалом.

– Приехали. Получили аванс, и всё. Забыли, что надо ходить на работу каждый день с восьми до пяти… 

Спросил собеседницу, смогли бы, по её мнению, основанному на личном опыте, сельские жители обеспечить рабочей силой потребности мелких пилорам, которые есть практически в любой лесной деревне. Обеспечить полностью, чтобы вообще не привлекать на переработку древесины гастарбайтеров.

– Конечно, смогли бы, – уверенно отвечает Горевая. – Но для этого необходимо желание местных жителей работать каждый день, а не вести (Ася Анатольевна делает очередную паузу, подыскивая слово помягче)… Не вести свободный образ жизни. 

Под «свободным образом жизни за счёт варварского отношения к природе» она подразумевает наёмных «чёрных» лесорубов, привыкших к быстрым деньгам: выскочил в ближний бор, нарубил один-два лесовоза, сдал за наличку «хозяину», и на несколько дней никаких забот. 

Бытует и, как мне кажется, определёнными кругами даже культивируется мнение, что криминальными рубками занимаются бедные, несчастные безработные местные жители, которые хотят устроиться на работу, но не могут. И что в лес они едут спонтанно, от отчаяния, чтобы свалить несколько сосен и на вырученные деньги собрать ребёнка в школу. Такое, наверное, тоже случается. Иногда. Практика показывает, что это исключения. А объективная реальность заключается в том, что криминальный оборот древесины обеспечивается хорошо организованными структурами, использующими местных жителей всего лишь в качестве дешёвого расходного материала.