Заглянуть за горизонт

Путешествия у него в крови. То ли оттого, что родители работали на железной дороге, а дом Агафоновых стоял в 150 метрах от путей, по которым проносились поезда, то ли любовь к странствиям родилась из другой страсти – к книгам. 

– Я был пятым в семье, старшие братья, уже школьники, научили меня читать ещё до четырёх лет, – вспоминает Глеб Владимирович. – Книги были разные, особенно хорошо помню книгу «Отблески» издания 1906-1907 годов с ятями и прекрасными иллюстрациями, которая осталась от дедушки, глубоко православного человека. Как все дети, любил сказки, особенно про путешествия за тридевять земель. И во сне всё время путешествовал. Это было в самые ранние годы. Но главное, что к школе я увлёкся историями про экспедиции Миклухо-Маклая и путешествие в Индию Афанасия Никитина. Чуть позже проснулся и этот зов гор. Родился я на равнине, в городе Искитиме Новосибирской области, но к концу школы мы классом ездили на Северный Алтай. Там невысоко – две тысячи метров, но есть красивое горное озеро, около которого мы ночевали, а рядом гора. Когда поднимались на эту гору с ребятами, меня, как на крыльях, что-то несло, помогало идти. А когда я с вершины увидел, что там, за горизонтом, бескрайние горы, у меня захватило дух и я понял, что это моя стихия. 

Брат Юрий учился тогда в НЭТИ – Новосибирском электротехническом институте – и занимался в альпинистской секции. Съездив тоже на Алтай, в альплагерь «Актру», он рассказывал о больших горах с восторгом. От него и его друзей я услышал первые песни под гитару, овеянные романтикой гор и путешествий. До этого слышал только одну из них, звучавшую в радиопередаче «Ни одного фальшивого слова», – очень красивый мужской голос пел «Снег» Городницкого. А тут брат привёз ещё песни «Лыжи у печки стоят», «Алибекская хижина» и другие. «У меня голова словно пьяная, я сегодня дурак-дураком (речь моего собеседника плавно перетекает в песню, голос льётся легко и свободно), распрощавшись с уютом и мамою, снова в гору тащусь с рюкзаком… Сколько нас на земле, сколько нас на земле – беспокойных романтиков гор. Горы в наших сердцах, горы в наших мечтах, нас зовёт их бескрайний простор». Эти слова были для меня как проводник к горам.

Мечты сбываются

Поступив в Новосибирский университет, Глеб Агафонов первым делом записался в альпинистскую секцию. В новосибирский Академгородок тогда приехало много москвичей, среди них были продвинутые альпинисты и опытные инструкторы. 

– В секции я прошёл очень хорошую школу, спасибо моим учителям. Но книги об альпинизме, выпущенные в Советском Союзе или переведённые, в библиотеках можно было по пальцам пересчитать. Мои братья уже были разбросаны по стране – работали на Дальнем Востоке, в Екатеринбурге, Харькове. Они помогали мне искать эти книги. 

И вот тут впервые я прочитал про семитысячники и заболел ими.

Однажды в общежитии с моим другом Игорем Компанийцем, товарищем по связке, мы увидели у одного из наших инструкторов, Валеры Меньшикова, фото красивой, похожей на пирамиду, белоснежной мраморной вершины. «О, это что за гора?» – спросил я, а он так гордо отвечает: «Это пик Хан-Тенгри, считай, семитысячник на Центральном Тянь-Шане». Прошли годы, и я на неё поднялся, даже дважды. А из других, в основном переводных, книг я узнал про историю покорения гималайских восьмитысячников, которых на земном шаре четырнадцать. Так и зародилась ещё одна моя мечта – побывать там или хотя бы увидеть эти великие горы.

Школа мужества и замужества

«В 2002 году
с помощью нашего известного гитариста Александра Саги я записал свой первый диск «Саянские снега»

– С тех пор, как вы начали ходить в горы, изменилось многое – отношение к альпинизму, снаряжение, даже выросли новые поколения горовосходителей, а суть альпинизма осталась прежней?

– Пока я занимался альпинизмом, многие вещи усвоил. Была расхожая фраза, что альпинизм – школа мужества и замужества. Девчонки в секции быстро находили хороших парней – в альпинизме плохих людей не бывает по определению. 

Первая цель в более-менее сложном восхождении – минимизировать риск. Когда в 1786 году поднимались на Монблан два австрийца, самые первые альпинисты, они шли в плохой одежде, с деревянными посохами, и риск был большой. А где-то с 20-х годов прошлого столетия в Европе уже начали производить специальное альпинистское снаряжение, что очень продвинуло высотные восхождения. В освоении восьмитысячников советские альпинисты не участвовали, а швейцарцы, немцы, англичане и французы сделали большой шаг. Они придумали специальную обувь, палатки, примусы, разные скальные и ледовые крючья, кошки, что значительно снижало риск при восхождениях.

Где-то после 1923 года, который считается датой рождения советского альпинизма, в СССР тоже началось производство более лёгких палаток, рюкзаков, ледорубов и кошек – правда, предназначавшихся в первую очередь для геологов, но альпинисты их взяли на вооружение и успешно покоряли горы, даже семитысячники.

Наше снаряжение производилось ВЦСПС, и оно во многом было несовершенно – тяжёлое, неуклюжее, не всегда удобное и не очень ловкое. Но русский народ всегда славился умельцами, и его «доводили до ума». Иркутские альпинисты в этом смысле заметно выделялись на фоне ребят из других городов СССР и отличались своей изобретательностью. Во-первых, использовали лёгкий материал – титан (брали на ангарских заводах) – на крючья и карабины. Во-вторых, сами альпинисты разрабатывали конструкции зажимов, различных крючьев, ледовых кошек, а также много другого, например площадок для палаток, лестниц, выдерги-экстрактера. Иностранные альпинисты, впервые встретившись с иркутянами в 1976 году в Фанских горах (это было на моих глазах), были в восторге от изделий ангарских мастеров и конечно схватывали их идеи, а потом у себя воспроизводили и запускали в производство. 

Иркутяне заметно продвинулись в шитье пуховок, палаток и рюкзаков. В обуви тоже были выдумки – из валенок обрезали чуни для высотных восхождений. Кстати, на пик Коммунизма я шёл в таких валенках. На валенки надеваются кошки, тепло как у Бога за пазухой, – смеётся Глеб Владимирович. – Хотя пластиковые ботинки, которые потом появились, конечно, были намного легче. 

Прошли десятилетия. Я начал заниматься альпинизмом в 1960-е, активно ходил в горы в 1970–1990-е, но отношение к альпинизму у меня практически не изменилось.

С одной стороны, это школа мужества – пожалуй, важнейшая его сторона. «Отыщешь ты в горах победу над собой», – верно поётся в песне Юрия Визбора. Любое восхождение – победа над собой. Ставишь цель – подняться на гору. И вдруг где-то посредине пути чувствуешь – силы сдают, погода или что-то ещё мешает. Берёшь себя в кулак и идёшь, идёшь к цели. Признаюсь, на семитысячниках мне не раз приходилось так поступать.

А вторая сторона – это школа жизни. Мне альпинизм очень многое дал – начиная от житейских мелочей вроде того, как минимизировать количество вещей и вес рюкзака, чтобы побольше взять продуктов. Во всём всегда должен быть тщательный отбор – минимум при максимальном снижении риска. Меняется и восприятие жизни. Начинаешь диалектически мыслить – вот это важный момент, а это мелочи, которые можно игнорировать. Это философия выживания, взвешивания риска и возможных потерь. 

– Что сегодня движет людьми, которые приходят в альпинизм?

– Много думал об этом. Всегда считал, что за горами большое будущее. Земля исхожена, изучена, затоптана. А горы остаются неприкосновенной, чистой святыней, живущей своей жизнью. Там я вижу таяние снега и рождение чистой воды, которая капает с ледника, собирается в поток, превращаясь затем в реку. Вижу, как с горных склонов летят камни, выбивая искры из скал, идёт моренообразование, происходит движение ледников. Мне кажется, люди всегда будут стремиться увидеть это и соприкоснуться с первозданной красотой и чистотой. Но годы многое поменяли, и сейчас перевешивать стали какие-то другие стороны. Кому-то не хватает экстрима, хотя я свои занятия альпинизмом никогда не считал экстремальными. Никогда не хотелось быть на грани жизни и смерти, я всегда верил, что рядом друг, надёжная страховка, верил и в свои силы. А сейчас на многие горы люди, мягко выражаясь, прут чисто из амбиций: «Я залез, я покорил»… Альпинизму это тоже присуще, но когда за спиной тренированность, практические и теоретические знания, знание жизни гор и умение работать над собой. 

Внимательно наблюдаю за иркутянами, за молодёжью, и вижу – суть альпинизма пока не потеряна. Как нас учили наши инструкторы: подошёл к вершине, мысленно поклонился ей и попросил разрешения подняться.

Горы берут своё

Горы не прощают высокомерного или невнимательного отношения к себе. В альпинистской карьере Глеба Агафонова, как он сам говорит, «было много трупов». Гибли и близкие друзья. 

– Каждый случай особенный и непохожий на другие, но в них во всех кроме случайностей прослеживается и какое-то пренебрежение опасностью. Горы по-своему мудры и зачастую шлют свои предупреждения. Немаловажная деталь, проверенная годами: на моей памяти десятки случаев, когда идёт группа или человек и что-то такое случается, но трагедией не кончается. Это и был «звоночек» гор, предупреждение о смертельной опасности. И если ты его не замечаешь, то прилетает уже что-то серьёзное. Так было с Катей Ивановой и со многими моими друзьями и знакомыми. Надо было бы вернуться в город, к своим делам, но человек снова едет в горы, и тогда случается непоправимое. Мне такие «звоночки» тоже были, они и останавливали от рисковых шагов. 

– Не хотелось ли бросить альпинизм после того, как гибли ваши друзья?

– Меня многие об этом спрашивали. Ни разу. Хотя мысль «перестать ходить в горы» возникала, но по другим причинам. Когда стоишь на сложном участке, промокший, промёрзший, и неизвестно, где и как ты будешь сейчас ночевать – были такие стенные восхождения, где было действительно тяжело, – тогда идёшь и думаешь: «Всё, схожу на эту гору и больше не буду». А гибель друзей как-то не отталкивала, хотя я сам до сих пор не могу понять, почему. Может, потому что меня многому в жизни учили песни про горы, и где-то там эта мысль звучала – что горы забирают людей, если ты недооценил риск, переоценил себя. Видимо, эта мысль притупила ощущения от того, что погиб друг, а горы взяли своё. 

– Бывало ли вам страшно в горах?

– Бывало. Но всегда на первом месте был страх за друзей. Альпинизм – это коллективный вид спорта. Между товарищами по связке есть какая-то необъяснимая связь, шестое, а может и седьмое чувство. Обычно, когда стоишь на страховке, а товарищ идёт вверх по стене, стараешься его меньше отвлекать разговорами, кроме вопросов что там и как? А всё потому, что и без слов ты ощущаешь его действия и движения. Порой бывало страшно за него – пройдёт или не пройдёт. А ну как сорвётся – удержу ли я его. 

Бывало страшно на ночёвках на очень маленьких площадках, особенно когда выпадало спать в палатке с краю у обрыва. Вспоминается площадка на высоте 6500 на Хан-Тенгри: я лежу, а сбоку от меня вниз уходит пропасть на 1500 метров. Но тут, пока на улице стоишь и видишь эту пропасть, страшно, а залезаешь в палатку – в ней уже всё нормально, ложишься и засыпаешь.

– Что важнее – взвесить риск или доверять интуиции? 

– Альпинистом нужно родиться. Видимо, где-то в своих предыдущих жизнях я жил в горах, поэтому, когда там оказываюсь, всё кажется знакомым, эта стихия мне близка и понятна. Один из талантов, которым должен обладать настоящий горовосходитель, – умение рассчитывать. Оно мне помогало и по жизни, и в работе – я же энергетик. В Институте систем энергетики сначала угольной промышленностью занимался, теперь общей энергетикой. Мы сейчас уже озадачены тем, как будет развиваться наша энергетика в 2050 году. И вот что тогда будет важнее для человека: земные красоты, чистый воздух и экология или какие-то сверхудобства? Каким должно быть расселение, степень урбанизации и, соответственно, энергетика? Здесь появляются и философские вопросы – что человеку по жизни важнее? Приходится это взвешивать и оценивать, сидя за рабочим столом, как-то учитывать при моделировании перспектив развития энергетики. То же самое и в альпинизме: когда собираешься на сложное восхождение, анализируешь множество факторов и моделируешь весь предстоящий маршрут. 

«Всегда пел для людей»

– Как вы оказались в Иркутске?

– Я ещё про песни до конца не рассказал, – улыбается «снежный барс». – Третья часть моей жизни в горах – это, конечно, песни. Со студенческих лет не расстаюсь с гитарой. Помню, как учился: уходил в подвал общежития, чтобы не надоедать в комнате друзьям, и отрабатывал там аккорды. Очень любил визборовскую песню «Хамар-Дабан», и когда подошёл момент распределения и специалисты из СЭИ, которые приехали агитировать выпускников, начали рассказывать об Иркутске, я поглядел на карту – за Байкалом хребет Хамар-Дабан. «Эх! – думаю, – поеду туда!»

С песнями вообще связано много жизненных историй, которые меня согревают. Где бы ни был, всегда пел для своих друзей и окружающих людей. В альпинистских лагерях, когда уже работал инструктором, со мной тоже всегда была гитара. Как раз там и случались очень интересные встречи и контакты. 

– Как родилась ваша первая песня?

– Тоже в пути. Такая история: на альпиниаде в ноябре 1973 года мы шли на восхождение в Саянах, в ущелье Мойгото за посёлком Аршан, на «тройку» с моим другом Гришей Скаллером, будущим покорителем Эвереста. А я тогда уже сходил на два Памирских семитысячника – пик Коммунизма и пик Корженевской. Там часто бывает непогода, но в то лето нам везло. А здесь с утра жестокая пурга. В такую непогоду, конечно, никакие группы не ходят. Но не иркутяне. Идём, ветер и снег в лицо. Гриша спрашивает: «Ну что, на Памире-то так мело?» И, пока мы шли на эту гору и возвращались назад, у меня родились не только строчка «Над Саянами пурга, над Аршаном непогода…», но ещё и три куплета. В них слова перекликаются с песней Юрия Визбора про Памирское плато и июльские снега, а чем же наши снега хуже? Их не спутать ни с какими другими… Вернулись в лагерь, я взял гитару, и у вечернего костра прозвучала моя первая песня «Саянские снега».

– Есть ли песня, которую считаете для себя главной?

– Таких целая обойма. Зная сотни песен про горы, на первое место я ставлю Высоцкого. Суперталант, человек, который не был альпинистом, но сумел выразиться в своих песнях так, как я бы тоже хотел спеть о друге, о вершине. Когда я был в Непале в прошлом году, нас было трое из Иркутска и гитара. Каждый вечер в отеле, где мы остановились, собирались у печки иностранцы: англичане, немцы – пол-Европы, затем китайцы, корейцы, японцы. Они нас слушали, а мы пели разные песни, и я потихоньку от русских народных или «Катюши» и «Калинки» перешёл к бардовским песням. Осторожно пел Окуджаву – его узнавали поляки и словаки, потом Визбора. И вот я на английском сказал всего лишь одну фразу: что эта песня об альпинистах из кинофильма «Вертикаль», автор – актёр и поэт Владимир Семёнович Высоцкий. Когда я кончил петь, раздались аплодисменты. Всем было понятно, о чём она. Вот в чём гениальность человека, который прекрасно передал в песне всё – победу над собой, подъём на вершину, чувства, которые там возникали, – так, что понятно без перевода.

– Как бы вы описали ощущения, возникающие, когда поднимаешься на вершину?

– Ощущения разные. Победа над собой отходит на задний план. Подъём на вершину – своего рода пре-

одоление барьера, которое позволяет увидеть мир, открывающийся за горизонтом. Красота невероятная. Однажды повезло – мы поднялись на пятитысячник на Памире и, так вышло, заночевали на вершине. И, что вы думаете, пошли на дежурную связь по рации и в это время увидели, как по небу на севере тянется вверх розовая полоска, потом светящаяся точка, уходящая за горизонт, и всё. Это было в 1976 году. На летающие тарелки ещё не было моды, сразу возникла мысль, что это запуск комического корабля. Как раз в 900–1000 км к северу от той вершины находится Байконур. Когда мы вернулись в Иркутск, достаю газету – действительно, какой-то из спутников серии «Космос» был запущен в этот день. 

…В горах всё по-другому, ценности другие. Где-то в середине альпинистской карьеры я чётко осознал, что деньги – это бумажки, которыми в горах можно разжигать примус, если надо, руки согреть десятками. Конечно, со временем многое изменилось. За последние три года я побывал в Гималаях, в Непале, увидел свои любимые горы, которые знал только по книгам, но понял, что альпинизм сильно изменился и деньги начинают играть там какую-то роль. Но это, наверное, естественный ход вещей. 

Но я говорил про песни. Мало какие альпинистские группы таскали гитары на восхождение – имеет значение каждый грамм. А иркутяне брали гитару на пик Ленина. Правда, до вершины её не донесли, но подняли на высоту 6500 метров, и там, в нашем снежном иглу, эта гитара согревала нас песнями. А перед этим был такой эпизод: мы остановились на ночёвку на 5700 метров, оборудовали лагерь, накипятили чая. А в это время некоторые группы – середина дня – ещё поднимаются. Уже тяжело, люди идут медленно, нам сверху это хорошо видно, а мы поём: «Здесь вам не равнина, здесь климат иной…», а потом встречали и поили поднявшихся чаем. Ребята нас потом благодарили и за песню, она их здорово воодушевляла. 

– Знаю, что вы ещё и кинокамеру брали на восхождение.

– На свой первый семитысячник я брал кинокамеру «Кварц-2м», она была тяжеловата, но очень хотелось всё запечатлеть. Вообще, сначала зародилась страсть к фотографии. Снимки иногда были нужны для оформления маршрута при первовосхождении или при подаче сведений на чемпионат страны, но я носил фотоаппарат, чтобы показать друзьям красоту гор, для меня это было счастьем. Для этого взял и кинокамеру. Получились уникальные кадры, одна из первых съёмок пика Коммунизма, где ещё стояли бюст Сталина (вершина носила имя Сталина до 1962 года. – «Конкурент») и мемориальные доски. Кстати, в этом году юбилей – это же был 1973 год, я снимал ровно сорок лет назад, в июле.

Любимые Гималаи

Глеб Агафонов – автор около трёх десятков песен, большинство из них, конечно, о горах. Но сейчас, говорит бард, больше пишется на чужие слова – не хватает впечатлений. 

– Сейчас меньше ходите в горы?

– По уже хоженым гималайским маршрутам хожу три года подряд и сейчас собираюсь – в августе. Но вы об этом не пишите, у меня ещё супруга не знает, – улыбается Глеб Владимирович. 

– Как раз собиралась спросить, как семья относится к вашему увлечению?

– Ворчат, но понимают. С женой мы вместе уже 44 года, и я ей очень благодарен за понимание. 

– Всё-таки откройте секрет, куда собираетесь?

– В Гималаи, но на этот раз с севера, из Индии. Три года ходил из Непала и могу рассказывать об этой стране до бесконечности. Меня очень интересует жизнь, быт непальцев. Вообще, собираюсь писать очерки и рассказы об этой стране, у меня много материалов – фотографий и впечатлений.

– Гималаи – ваши любимые горы, а что в них особенного?

– Огромное пространство, колоссальные масштабы – этим они меня покоряют. И теплинкой – когда поднимаешься туда, где снег и лёд, идёшь сначала по теплу, приятно. У нас горы суровые – на Памире и Тянь-Шане может и внизу снег зарядить, не говоря уже про Саяны. В Гималаях, если хочешь необычных высот достичь, за 6000 метров, тогда уж тащи тёплые вещи. 

– Как вы готовитесь к следующей поездке?

– Надо взвешивать свои возможности и то, что тебе предстоит. С каждым годом ощущаю это всё больше и больше. Проверяю свою физическую форму. Каждое утро стараюсь бегать, правда, год от года эти кроссы становятся всё короче, но они дают ощущение, как работает сердце, дыхание. Второе – не чураюсь небольших походов выходного дня, стараюсь, чтобы была нагрузка. Если это Хамар-Дабан – залезть на вершину, преодолеть перевал, если где-нибудь здесь, под Иркутском, – пройти как можно больше километров. В Гималаях мне предстоят два перевала – 5300 и 5400 метров. Эту высоту я легко переношу. Если будет тяжёлый груз, рядом будут шерпы. Но наши русские туристы, насколько я знаю по своим друзьям, не перегружают шерпов. Часто берём свои продукты, небольшой запас – сало там не купишь, а это же стратегический супервысотный продукт, как мы его называем, супы какие-нибудь лёгкие, зовём их неуловимыми, заварку.

«Снежный барс» №349 

– Что считаете своим главным достижением?

– Есть вещи взаимосвязанные, отделить их совершенно невозможно. Главное достижение – семья. Своего сына водил в горы, он многое воспринял. Растут внуки, их класс вожу в походы выходного дня и учу всяким премудростям. Они пока ещё не того возраста, чтобы заниматься альпинизмом, а в будущем, конечно, постараюсь показать им горы. 

Второе – то, что я пронёс через свою жизнь любовь и уважение к родителями и братьям. Меня так воспитали – быть честным, совестливым и добиваться всего своим трудом, не идти по спинам, поэтому я терпеть не могу лицемерие. Видимо, в альпинизме это естественное явление. И в нашей семье тоже так принято, и у сына. Наверное, это главное.

– А каково это – быть снежным барсом, покорителем высочайших гор СССР? 

– С одной стороны, это почётное звание – радость, с другой – оно обязывает. Получил жетон и свидетельство в 1989 году и много лет не придавал этому значения, потому что вращался в среде своих близких товарищей-альпинистов, среди которых, будь моя воля, многим бы дал это звание. Витя Ларин, Виктор Белоусов, Валерий Попов – люди, достойные этого титула по всем своим качествам. Особенно приятно было, что жетон привезла мне Катя Иванова, покорительница Эвереста и мой товарищ по связке.

Звание меня сильно окрылило, озарило – даже не могу слова подобрать – в последние годы. И вот в связи с чем. В 2002 году с помощью нашего известного гитариста Александра Саги я записал свой первый диск «Саянские снега». С Александром мы творчески сдружились, хотя он терпеть не мог бардовскую песню. Когда диск уже был готов, он говорит: «Глеб, ты же снежный барс? Так и пиши на диске – «от снежного барса». Это был первый случай, когда до меня действительно дошло, что это моё звание. И тут как снежный ком всё закрутилось. Я много участвовал в бард-сплавах по реке Мане, где собираются барды со всей России, и там подняли щит, что я «снежный барс». Когда всё захлестнул Интернет, я попал на сайт «Bards.ru», мои друзья и там написали, что я «снежный барс». Мне оставалось только добавить №349 – номер свидетельства. Прошли годы, и когда был у меня шестидесятилетний юбилей, друг мой, Федя Гизятдинов из Братска, придумал мне новое звание – «снежный барДс». И я стараюсь оправдать его, к тому же это стало мне и помогать. Выступая в разных аудиториях – а я часто выступаю в школах, лицеях, перед ветеранами, да и в других коллективах, – уже не скромничаю и говорю, что я «снежный барс», люди подходят, спрашивают, интересуются. Это звание стало настоящим мостиком к рассказам о музыке гор да и просто к людям.