Самыми умными оказались неплательщики

Действительно, с работами уложились в срок, и даже запах краски успел уже выветриться. Вот только самой Анны Михайловны Григорьевой на месте не оказалось. Конечно, с известием о начале войны у многих мелькнуло «А успела ли переехать через границу?», но, конечно, не в первую и даже не во вторую очередь. К тому же такие дамы, как Григорьева, дипломатичные, спокойные, деловитые и расчётливые, всем казались необыкновенно удачливыми.

– Сами в изумлении, – развела руками Матрёна Степановна Дмитриева, классная надзирательница, жившая при гимназии и исполнявшая обязанности сторожа. – Неизвестно, где и при каких обстоятельствах она задержалась. Знаем только, что выехала из Швейцарии в Берлин. Дочка шлёт телеграммы, беспокоится – значит, Анна Михайловна не подаёт ей вестей. Ох, страшно и по-думать! У нас педагоги все встревожены: боятся без работы остаться. Вакансий-то ведь в городе нет, а отпускное пособие, понятное дело, на исходе. Да-а-а, вот и ударила эта война по первому разу. А сколько будет ещё?

В тот же день в одной из иркутских гостиных собрался родительский комитет. 

– Супруг только что звонил мне, – начала хозяйка, жена губернского чина, – и он настоятельно советует нам действовать спокойно и ни в коем случае не поднимать панику.

– Это понятно, – вклинилась жена  другого чина из канцелярии генерал-губернатора. – Но исходить-то нам следует из худшего варианта развития событий. 

– А в худшем случае наши девочки пропустят учебный год, и при этом мы не получим обратно свои деньги! – чуть не взвизгнула  Костромина, которая всегда была склонна к бурным реакциям. – Подумать только: самыми умными среди нас оказались неплательщики Евсюковы и Карымцевы!

– Аглая Петровна, да успокойтесь же, – мягко попросила хозяйка. – Даже и в худшем случае деньги непременно вернут. Хотя, конечно, это потребует известного времени, и лучше бы сразу на это настроиться. Как и на возможный пропуск учебного года: гимназии в Иркутске переполнены, как известно. Хотя, я думаю, нужно всё же объехать их все. А начать предлагаю с хаминовских.

Обе директрисы приняли депутации холодновато, а госпожа Шулепникова сказала без обиняков:

– А не рано ли вы хороните Анну Михайловну? Это как-то и неприлично даже! Директор реального училища Южаков тоже не вернулся ещё из Германии, но ему ведь никто не заказывает панихиды!

И как вам в костюме тирольца?

Статский советник Михаил Ильич Южаков  ещё с зимы собирался с приятелем в Париж. Был составлен подробный план, но к началу июня у директора училища так разболелись суставы, что пришлось отправляться в скучное местечко Рейхенгам и принимать там ванны. Южаков умер бы от скуки, когда бы не драматург Трахтенберг, хорошо знакомый любителям театра в Иркутске. Последние три года он всё лето и осень проводил на курортах Германии, но болезнь прогрессировала, и  Михаил Ильич застал его уже не встающим с постели. Но всё таким же весельчаком. 

– Вот, видите, к чему приводит легкомысленный образ жизни, – говорил он, указывая на себя. – Сейчас мне смело можно дать семьдесят лет, а ведь я ещё не отметил свой пятьдесят третий день рождения. Но собираюсь, собираюсь, приготовил уже несколько забавных историй из жизни Российского союза драматических и музыкальных писателей. Я ведь долгое время был его председателем. А вы не знали? Ну так я расскажу…

Южаков уже долго так не смеялся, но самое удивительное, что и курортная прислуга собиралась послушать трахтенберговские рассказы из русской жизни. Кто-то и предупредил драматурга, что не сегодня-завтра объявят войну. 

Трахтенберг встретил Южакова спокойно-торжественно:

– Что ж, сорочку мне успели сменить, значит, прямо сейчас и трогаюсь. На перекладных.  С повозки на повозку, с рук на руки… Интересно, как далеко я сумею продвинуться на запад? Многого не загадываю, но до Мюнхена хотелось бы. Равно как и отметить там день рождения. Но без вас, без вас! Уважаемый, мне тут одолжили костюм тирольского крестьянина, так  вы не мешкайте, переодевайтесь. А за багажом и деньгами даже и не показывайтесь – это неоправданный риск. На дорогу до Петербурга я вам одолжу, так и быть, а уж на том свете сочтёмся, –  он с удовольствием рассмеялся и выпроводил растерянного Южакова, дав ему для верности провожатого. 

Границу Германии Михаил Ильич пересёк, как потом оказалось, за восемь часов до объявления войны. А о смерти Трахтенберга узнал уже из газеты «Иркутская жизнь». Он и в самом деле добрался до Мюнхена.  Но до дня рождения капельку не дотянул.

Отсрочить! Отказать! Ликвидировать!

Поезд до Иркутска шёл наполовину пустой. Ехали главным образом коммивояжёры, и все с непривычно встревоженным выражением на лицах.

– Нет, вы посмотрите, – тормошил Южакова сосед по купе, – войне только вторая неделя пошла, а движение частных железнодорожных грузов из России в Сибирь уже явно ослабло! А всё почему? Да потому что фирмы уже ощущают недостаток товаров. У нас все поставки электротехники завязаны на Германии. И будет настоящий электрический голод, если эта война затянется!

Коммивояжёры  столь угнетающе подействовали на Михаила Ильича, что, право, он был очень удивлён, найдя Иркутск спокойным и даже весёлым: по вечерам со скейтинг-ринков доносилась приятная музыка, по Большой, как и прежде, фланировала нарядная публика, и даже театр Гиллера был переполнен (там демонстрировалась новинка – кинофон Эдисона).

– Не обольщайтесь, коллега, – поспешил разуверить его директор коммерческого училища  Илья Михайлович Камов. – Это всё последствия шока, не более. Хоть мы и ждали войну ещё с 1906 года, она всё-таки стала для нас неожиданностью. В том смысле, что не с той стороны заявилась. Но осознание случившегося постепенно приходит. Вчера был я в городском театре, слушал оперу «Гугеноты» в исполнении итальянских артистов  труппы братьев Гонсалец. У них очень хорошие голоса, да и вся постановка отменная, но зал-то был наполовину пустой. Так же и в географическом обществе, губернской архивной комиссии, Обществе изучения Сибири  – люди переключаются на войну. Не до науки уже. Да, кажется, и не до учёбы. Насколько уж было всё решено с постройкой коммерческого училища, а неделю назад в Петербурге распорядились: отсрочить! 

– Илья Михайлович, а ведь на носу юбилей инспектора училищ Восточной Сибири!  – попробовал отвлечь от неприятного Южаков. – Воспользуемся войной и не поздравим? – он первым рассмеялся. 

Но Камов продолжал озабоченно:

– Представьте: закрываются музыкальные классы Иркутского отделения Императорского Русского музыкального общества. Уже состоялось решение о ликвидации дел.

– Что, так скоро?

– Вы ведь знаете, что у них ежегодный дефицит до 2 тыс. руб. и далеко не всё удаётся покрыть концертами. Надеялись на субсидии петербургской дирекции, но в связи с войной получили отказ. Хлопотали о преобразовании в музыкальное училище, но и это не удалось. Теперь думают, как рассчитываться с долгами. И делать это придётся тому же немногочисленному кружку, благодаря  которому общество существовало до сего времени. Да, каждый несёт свой груз принятых в мирное время обязательств, и это, по большому счёту, справедливо. 

До футуризма ли?

И всё-таки меланхоличный настрой Камова не очень понравился Южакову, и он отправился к знакомым в городскую управу. Там как раз думали, что ответить на запрос москвичей об участии иркутян в съезде представителей Союза городов. Он намечен был  на 14 сентября, и покуда никто не распорядился об отмене.

– Стало быть, нужно ехать! – решительно заявил Южаков. – Я бы и сам с удовольствием прокатился, если бы не работа в училище.

После пережитого по дороге из Рейхенгама до российской границы местные проблемы потеряли в глазах Южакова свой масштаб, он словно бы наполнился новой энергией и хотел ею делиться со всеми. Заехал в местное общество «Про-свещение» и стал настаивать не отказываться от лекций господина Полтавского о футуризме:

– Публика непременно пойдёт, нужно только объявить, что лекции благотворительные, скажем, в пользу солдаток и солдатских детей.

И заглянувшему в «Просвещение» Дорогостайскому разошедшийся Южаков посоветовал не отказываться от сентябрьских энтомологических экскурсий. Но, кажется, вломился в открытую дверь, потому что учёный обиделся:

– А почему вы решили, что мы с Семёном Николаевичем Родионовым от чего-то отказываемся? Уже побывали между Патронами и Пашками и обнаружили ночную бабочку до сих пор не встречавшейся разновидности. Покажем в музее на ближайшем же заседании географического общества. 

– Что ж, непременно буду, – свернул разговор несколько смущённый Южаков. Впрочем, он и без того собирался – повидаться со знакомыми, участниками летних экспедиций.

Это было первое после летнего перерыва заседание распорядительного комитета географического общества. И хотя накопилась масса вопросов, до них так и не дошли: весь вечер обсуждали трагедию, случившуюся недавно на гольцах Хамар-Дабана. Там погибли молодой учёный-минералог, преподаватель учительского института Детищев и его студент Долгополов. Почти одновременно с ними в горах Окинского края, у Чёрного озера, погиб и иркутский геолог Перетолчин. Во всех трёх смертях было что-то бессмысленное и, казалось, необъяснимое. Опытнейший Перетолчин, отрываясь от группы, отказался взять спички в герметичной коробке, топор, тёплую одежду – и просто замёрз. Так же, как Детищев и Долгополов на Хамар-Дабане. Это так не вязалось со всеми троими, что воспринималось как фатум и поразило даже далёкого от всякой мостики инженера Южакова. И он не сразу воспринял телефонный звонок из общества «Просвещение»:

– Зря вы нам насоветовали принять этого Поплавского: его лекции о футуризме дали нам убыток в 19 рублей 20 копеек. И он тоже хорош: отказался от благотворительных отчислений!

– Так ведь в этом и дело! Я вас предупреждал… 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского