– Андрей Владимирович, каково положение России в общемировом миграционном процессе?

– Россия находится в совершенно новой для себя ситуации: она принимает эмигрантов, выпускает иммигрантов, а также служит свое-образным трамплином для тех, кто, попав на её территорию извне, пытается переехать на Запад. В мировом масштабе Россия вышла на второе место, обойдя Германию по количеству человек, родившихся в других странах. Доля иммигрантов составляет восемь процентов, это более 12 миллионов россиян. Первое место за Америкой, там живут 40 миллионов человек (14%), которые не родились в этой стране. Около 1,3 миллиона российских граждан за постсоветский период получили официальное разрешение для выезда на постоянное жительство за пределы бывшего СССР. Ситуация осложняется тем, что у России не было ни опыта приёма в больших количествах мигрантов, ни миграционных структур, ни миграционного законодательства. Происходящие процессы не только имеют широкие масштабы, но и необычны для этого региона. 

 – А в чём необычность?

– За последнее время полностью изменилась структура миграционных потоков. Россия, Российская Империя и СССР были изолированными странами: мало кто приезжал и выпускался. Внутри страны постоянно шёл интенсивный миграционный поток из русского центра на этническую периферию региона. С распадом Советского Союза началась большая возвратная миграция, когда русские пытались вернуться на российскую территорию. Это была постоянная миграция, а сегодня в Россию едут нерусские, часто в качестве временных трудовых мигрантов, среди которых большая доля нелегалов. По разным оценкам, в России находится от 3 до 5 миллионов незаконных мигрантов. 

– Нахождение незаконных мигрантов влияет на формирование государственной политики, на отношения внутри страны?

– Это дело не только политики. Пребывание на территории страны людей в серой зоне всегда опасно – и для этих людей, и для принимающего населения и государства. Государство должно не только осознавать проблему, но и «продавать» её своему населению. А государственная политика и пропаганда во многом работают в противоположном направлении. Ирония американской ситуации состоит в том, что наиболее последовательные попытки вывести незаконных мигрантов из серой зоны, дать им официальный статус проводились наиболее консервативными президентами последних лет. Рейган был единственным, кто подписал в 1986 году закон о миграционной амнистии – тогда почти половина мигрантов Америки получили статус и право жить в стране постоянно. Буш пытался сделать что-то похожее, но ему это не удалось, и сейчас такие попытки делает Обама. Государство должно быть заинтересовано в легализации людей, которые юридически не существуют, а если трудно гарантировать права мигрантов, предотвратить преступления как в их среде, так и против них, то и потоки регулировать трудно. В России незаконная миграция будет сохраняться, потому что существует колоссальный разрыв между ней и многими постсоветскими государствами по уровню жизни. Разрыв между Россией и пятью беднейшими странами постсоветского пространства по объёму ВВП на душу населения составляет почти 10 раз, для Таджикистана – 14. Американцы ничего не могут сделать с мексиканской миграцией, а там разрыв гораздо меньше – 4,7 раза. Конечно, в таких условиях с незаконными мигрантами можно делать всё что угодно, и это всё равно миграцию не остановит. К тому же в России колоссальный демографический провал, сокращается экономически активное население. Это значит, что скоро некому будет работать. Завоз рабочей силы, причём разных типов, как неквалифицированной, так и, наоборот, высококвалифицированной, – задача, которую нельзя просто обойти и на которую нельзя закрывать глаза. 

– Для России существует потребность только в неквалифицированном труде?

– В Америке 4,5% студентов, оканчивающих вузы, получают диплом об инженерном образовании. Подавляющее большинство выпускников из числа местных идут работать учителями школ. Система рассчитана не на воспроизводство, а исключительно на «ввоз мозгов»: 57% степеней доктора наук в технических и естественных науках у иностранцев, и эта доля возрастёт вскоре до 75%. Это колоссальная экономия средств. Вы в каком-то смысле крадёте квалифицированные кадры у других стран, не оплачивая их подготовку. Это мировой процесс. Сейчас в Америке работают 400 тысяч элитных мигрантов из Западной Европы, из них вернуться хотят только 20 процентов, остальные намерены остаться. Элитная миграция рассматривается и как механизм политического влияния государства, а также как механизм подпитки местных ресурсов. Такая политика позволяет сократить расходы на образование внутри страны и получить лучшие кадры.

Для России трагедия в том, что, во-первых, нет механизмов по привлечению квалифицированной рабочей силы из-за рубежа, во-вторых, существует высокий уровень ксенофобии, в-третьих, колоссальная коррупция. В силу этих причин наша страна не может конкурировать на рынке квалифицированной рабочей силы. Уже сейчас мы видим, что Казахстан не только начал активно соперничать с Россией на международном рынке, но и заманивает кадры из России на свою территорию. Этот процесс будет только углубляться. 

– Насколько реальна для России угроза «утечки» мозгов? 

– Сейчас идёт резкое сокращение объёма постоянной эмиграции из РФ. В начале 1990-х этот показатель составлял порядка 100 тысяч человек в год, в 2007-м – только 15 тысяч. Резко изменились миграционные потоки как в Россию, так и из неё: постоянная русская иммиграция стала временной, этнической и трудовой. Поменялись каналы движения. Этнические эмигранты немцы, евреи, испанцы, у которых были национальные государства за пределами Советского Союза, кто хотел, уехали. Русские же не могут выехать по программам воссоединения семей, и для многих единственный способ – это интеллектуальная миграция. Набор возможностей небольшой: выезд на учёбу, стажировку или по срочному трудовому контракту. Многие едут временно, а потом принимают решение остаться.

Я оцениваю количество россиян, уехавших за границу в качестве квалифицированных работников, на уровне 100 тысяч плюс 50 тысяч студентов, которые учатся за рубежом. Вопреки стереотипам, это очень низкий показатель. Общее число иностранных студентов превышает 3 миллиона, из них получающих образование в Америке – 600 тысяч. Доля русских студентов крайне низка, и концентрируются они в четырёх странах: США, Германии, Италии и Франции.

Говоря об интеллектуальной миграции, надо очень чётко разделять две категории специалистов. В первой представители естественно-научных областей, которые продолжают высоко котироваться, – математики, физики, биологи, химики. Они составляют 77% выезжающих. Во второй гуманитарии, но тут всё наоборот. Низкий уровень подготовки, за исключением единичных случаев, когда специалисты могут конкурировать на мировом рынке труда. Если вы физик хорошей квалификации, то достаточно легко доказать, что вы нужны, что нет физиков-американцев с аналогичной квалификацией. А если у вас MBA, скажем, из Воронежского университета, убедить кого-то, что ваш MBA лучше, чем MBA заштатного американского вуза – для этого надо сильно постараться. Доля людей с гуманитарными специальностями среди общего объёма российских учёных, уехавших за границу, составляет менее 3%. Шансы гуманитариев на закрепление несравнимо ниже, в основном они едут учиться и оказываются в положении людей из развивающихся стран. Это касается и региональной раскладки. Россия – крайне централизованная страна, в потоке доминируют Москва с областью, Питер с областью да Новосибирск. Из этих регионов идёт мощное выбывание, доля других регионов мала.

Интеллектуальная миграция воспринимается в России крайне враж-дебно. В середине 90-х здесь было 240 тысяч человек с учёной степенью, из них 1/4 работали по специальности. Остальные не уехали, но свои знания не применяли. Они стали составной частью «внутренней миграции», перейдя в те виды деятельности, которые не соответствуют их образованию и профессиональной квалификации. Это явление, часто характеризуемое как «brain waste» («утрата мозгов»), имеет ещё более негативные последствия, поскольку ведёт к полной и окончательной утрате академического потенциала, но ему уделяется гораздо меньше внимания политической и академической элитой России.

– Россияне востребованы на западном рынке труда?

– В начале 1990-х «мода на русских» существовала, а сейчас нас уже все видели. Как показывает практика, картина эта не всегда приглядная, да и Россия уже мало кому интересна. Ценность российских специалистов очень снижают скандалы, связанные с коррупцией в сфере образования. Я сам сталкивался с профессором математики, которого выгнали, потому что у него не оказалось настоящего диплома российского вуза. Конечно, представители «базовых школ» пользуются спросом на рынке труда и легко могут найти работу. В этой сфере существует высокая конкуренция специалистов из других стран, прежде всего из Индии. Они говорят на каком-никаком, но родном английском, более ориентированы на командную работу. У русских же особый психологический склад: как только они сталкиваются друг с другом, сразу же начинаются интриги и ненависть. Это создаёт колоссальный контраст с китайцами, индусами и рядом других этнических групп, которые могут по-разному друг к другу относиться, но поддерживать будут всегда. Если на кафедре появляется китаец, это гарантирует, что через три года там будет пять китайцев, если на кафедре появился русский, то он сделает всё, чтобы там не появилось другого русского. Это формирует стереотипы.

– Каковы шансы России на привлечение квалифицированных работников обратно?

– Попытка создать концепцию и структуру привлечения русских из-за рубежа была, но всё поставили с ног на голову. Появился инновационный центр «Сколково», который провозгласили российской силиконовой долиной. Силиконовую долину начали пятеро подростков, которые, собираясь в гараже, решили прикупить кусок земли по доллару за акр и стали работать над проектами. «Сколково» был построен в районе с одной из самых дорогих земель в мире и создавался как политический «trade mark» Медведева. При всей зацентрализованности это была здравая идея о том, что надо работать с российской элитой за рубежом. Здесь я нахожусь благодаря одному из таких проектов: Иркутский университет получил грант на работу с русским учёным за рубежом. 

Большинство людей, даже тех, кто остаётся в другой стране, полностью в соответствии со своей квалификацией не устраиваются. Из российских учёных, работающих в Америке, гарантированную пожизненную ставку в университетах имеют только 10%, у остальных никакой стабильности нет: зарплата может быть высокой, но пожизненных гарантий, как у профессоров, – нет. Чем дальше, тем больше многие задумываются о будущем, появляется готовность вернуться. Необходимо привлекать, но кого – это концептуальный вопрос. Верхние 10%, которым есть что терять и которым надо много дать, чтобы они переехали или стали работать с Россией? Или же, наоборот, привлечь людей, которым с неба звёзд не хватать, но они учились, работали на Западе, имеют контакты, понимают западную методологию и поэтому могут повысить уровень преподавания и науки? «Сколково» был как раз попыткой структуризации, кого и на каких условиях мы хотим привезти. Сейчас, к сожалению, эта идея умирает. 

Идёт активное формирование глобального рынка труда, который, в свою очередь, предполагает наличие глобальной миграции, в том чис-ле элитной. Это значит, что для сохранения и приобретения кадров надо создавать конкурентные условия. Хотите привлекать квалифицированную рабочую силу из-за рубежа – предоставляйте условия, жилищные, социальные, политические гарантии. Это соревнование с другими развитыми странами не только по величине заработной платы, но и предоставлению свободы слова, соблюдению прав человека, защищённости от коррупционных механизмов. Россия в этом плане ощущает себя в очень неприятном положении. Она не может предложить многое из этого списка, да и тенденции последних месяцев не способствуют улучшению ситуации. Элиту надо беречь, создавать для неё условия, иначе проигрыш гарантирован.