– Расскажите о первых воспоминаниях детства, связанных с геологией.

– На полевые работы отец стал брать меня лет с восьми. Все летние каникулы я проводил в экспедиции. Основное время я, конечно, находился на базе. Полёты были для меня настоящим приключением – я мог с большой высоты увидеть землю, послушать рассказы настоящих героев. Ведь пилотами в партии работали фронтовики, в памяти которых ещё свежи были события войны. 

Когда подошло время выбора профессии, мне и выбирать ничего не пришлось. Ни в какой другой специальности я себя не видел. В геологию пошла и сестра Надежда. Жена Светлана до нашей встречи имела профессию радиотехника. Потом заочно окончила университет и тоже стала геологом-нефтяником. 

– В открытии каких месторождениях вы участвовали?

– 20 лет я отработал в Якутии на открытии первых крупных месторождений Восточной Сибири. Горжусь тем, что стоял у истоков уникального по запасам Чаяндинского месторождения. Это базовое месторождение для поставок газа на восток через газотранспортную систему «Восточная Сибирь – Тихий океан». За плечами остались открытые и успешно разведанные месторождения нефти и газа, в том числе крупные Среднеботуобинское, Верхневилючанское, Таас-Юряхское.

60–80 годы были золотым веком геологии. Развивались масштабные проекты, на отрасль трудились многотысячные коллективы с мощной инфраструктурой. Экспедиции работали в тесной связке с наукой. Мы чувствовали себя нужными стране. Из Якутии в Иркутск я вернулся в 1983 году. Начался второй этап моей деятельности. Без малого 30 лет занимался изучением нефтегазоносности, поиском и разведкой месторождений в родной Иркутской области, большую часть этого периода я отработал в объединении «Востсибнефтегазгеология». 

– Как пережили сложные для отрасли годы перестройки?

– Очень тяжело. И морально, и экономически. Руководство страны посчитало, что полезных ископаемых достаточно. Хотя мы понимали, что это не так. Ведь вся промышленность работает на углеводородном сырье, месторождения истощаются, их нужно восполнять. Самое главное – за время перестройки в стране геология потеряла даже не одно, а два поколения специалистов. В девяностые из-за резкого сокращения геологоразведочных работ и ликвидации предприятий из отрасли массово уходили молодые люди 25–30 лет. В итоге сейчас работают либо старики, которые постепенно уходят, либо молодёжь. Молодым не хватает практической профессиональной подготовки: практику им проходить просто негде.

– Почему вы не переучились, не нашли другого занятия? 

– Мне переучиваться было поздно. В начале девяностых мне уже шёл пятый десяток. Когда пришли новые времена, я продолжал работать в геологии. Сначала в государственной организации, потом перешёл в частную структуру. Здесь я попробовал себя на новом поприще: помимо разведочных работ занимался разработкой месторождений. Через четыре года меня пригласили в компанию «Газпром добыча Иркутск» на должность начальника отдела геологии разработки месторождений и строительства скважин. Я вернулся к своему любимому делу, тому, что хорошо знаю. Мы открыли Чиканское газоконденсатное месторождение, оно расположено в «подбрюшье» Ковыкты, то есть к югу от него. Когда работа по Чиканскому месторождению была завершена, я ушёл на заслуженный отдых.

– Какое из месторождений, на которых вы работали, вам наиболее памятно? 

– Как у матери первенец самый дорогой и любимый, так для меня самое памятное месторождение – Среднеботуобинское в Якутии, оно стало первым в моей работе. Месторождение было открыто в 1970 году, в его разведке я участвовал, начиная с бурения первой скважины и заканчивая защитой запасов месторождения в государственной комиссии бывшего СССР. 

– Разведчики недр одними из первых приходят в тайгу, определяют места установки скважин. Какие чувства испытывает геолог, намечая точку бурения?

– Это обыкновенная работа, никакого трепета при выдаче точки бурения не чувствовал. Комарьё кусает, если дело происходит летом. Обычно мы старались место установки скважины выбирать летом. Находили ровную площадку, чтобы она не была заболоченной, желательно, чтобы до водоёма было недалеко. Правда, сейчас экологические требования изменились, водоёмы буровикам использовать нельзя, воду добывают через специальные гидрогеологические скважины. 

Настоящий трепет испытываешь, когда получаешь нормальный промышленный приток нефти или газа. Самое главное, чтобы он был управляемым.

– За годы вашей работы наверняка было много нестандартных ситуаций. Расскажите о самых интересных случаях.

– Действительно, случаев много было. Сейчас они считаются экстремальными, тогда это было в порядке вещей. В 1969 году я работал начальником партии и участвовал в закладке первой параметрической скважины на Среднеботуобинской площади. Она расположена в 120 километрах к юго-западу от города Мирного. Мы с главным инженером выдавали точку бурения скважины. Закончили работу вечером. Надо было остаться, переночевать в якутском посёлке, мы же захотели скорее вернуться и решили ехать обратно ночью по своему следу. Ведь в тайге дорог нет, есть только профили – просеки, которые прорубают геофизики. На обратном пути забарахлил двигатель, перестали включаться передачи, и мы поехали на малой скорости. Чтобы сократить расстояние до трассы, по совету водителя решили срезать. Спустились в ручей, а обратно подняться не смогли, и назад выехать не получилось. Харч у нас был, топлива тоже хватало. Ну не могли же мы допустить, чтобы нас искали вертолётами! Переночевали, а наутро проехали по речке метров 50–70, нашли относительно пологий подъём, с трудом выбрались из долины ручья. А кругом тайга, проехать невозможно. Одним топором стали прорубаться до ближайшего профиля. Все трое выложились до пота. Часам к четырём следующего дня вышли на трассу Ленск – Мирный. 

Были и более серьёзные события в моей жизни. В 1974 году мы заложили первую параметрическую скважину на Верхне-Вилючанской площади. Я работал главным геологом экспедиции. На глубине 680 метров при бурении в недрах были вскрыты карстовые полости, которые стали поглощать раствор. Случилось самое страшное – произошёл выброс газа, что привело к возгоранию. В те годы оборудования, которое могло бы предотвратить выброс газа, на устье скважины не было. Из сеанса радиосвязи с буровой я узнал о происшествии. Тогда нельзя было в эфире произносить слово «пожар», вместо него прозвучало кодовое «берёза». Мы срочно вылетели на буровую. Огонь увидели издалека. Вышка упала, из земли фонтанировали языки пламени высотой до 40 метров. На пожаре пострадали двое рабочих, с ожогами их доставили в больницу. Для меня этот случай был потрясением. Он ещё раз напомнил, что бурение скважин – опасное производство. Открытие многих месторождений начиналось с аварий. 

– Как вы считаете, в Иркутской области есть ещё не обнаруженные крупные месторождения нефти и газа, названия которых мы можем услышать в ближайшем будущем? 

– Уникальные по масштабам – вряд ли. Но крупные месторождения, я думаю, имеются. Геологоразведка кончилась на самом пике. Были хорошие предпосылки, перспективы по ряду площадей. Ведь геологию «взяли за горло», работы прекратились на полдороги. Нефтегазоразведка начала оживать буквально в последнее десятилетие. На Нарьягинской площади открыто новое месторождение, ещё одно – Ангаро-Ленское – появилось на юге области. И это только начало. Компании покупают лицензии, набирают коллектив, в том числе геологическую службу, и начинают работать. Но не всем это удаётся. Прежде чем получить результат, большие деньги нужно вложить в поиск, разведку, бурение. Дело затратное, металлоёмкое. Причём результат далеко не всегда удаётся получить с первой скважины. Коэффициент удачи невысок.

– Коэффициент удачи – это гео-логический термин?

– Да. Он показывает, сколько нужно затратить усилий, чтобы получить открытие. 

– В числе других факторов, влияющих на уровень затрат при освоении недр в Иркутской области (отдалённость от магистралей, суровый климат), называют особую структуру породы. В чём её особенность? 

– Строение недр нашего региона при прогнозировании запасов нефти и газа очень сложное. Иркутская область приурочена к самым древним – кембрийским и докембрийским – осадочным породам. До начала прошлого века учёные вообще не знали, что из этих отложений можно извлекать нефть и газ. Первая нефть в Иркутской области была обнаружена на Байкале. В среднем течении реки Лены на Кучугей-Пеляхской площади молодой учёный Василий Синюков нашёл битумы (это окисленная нефть), обосновал постановку работ бурения первой скважины. В 1937 году на этой площади с глубины чуть более 340 метров были получены первые литры нефти. 

Чтобы разобраться в особенностях поиска, разведки и разработки месторождений в Иркутской области, нужно хорошо знать этот район. Например, соседняя Западная Сибирь – молодая в геологическом отношении территория. А мы живём на земле с очень серьёзной гео-логической историей. Это можно сравнить с многогранной, замысловато устроенной личностью человека, пережившего бурную молодость. Отложения в нашем регионе более древние, сложные по структуре. Порода перемятая, пронизана минерализованными водами, которые со временем превратились в кристаллы. Более сложное строение имеет пустотное пространство пород коллекторов, именно в этих коллекторах, как вы знаете, и залегает нефть. 

– По-вашему, геолог должен опираться только на данные геологического прогноза, или без капельки везения всё-таки не обойтись?

– В нашей работе везение необходимо. О себе могу сказать, что мне часто везло.

– Как это проявлялось?

– Во-первых, повезло, что после университета я попал в коллектив, в котором стал хорошим геологом. Потом, когда начал работать на месторождении самостоятельно, с первых скважин у нас пошли открытия. Так бывает не часто. В соседней экспедиции, которая работала на другом комплексе отложений, к сожалению, открытий не случилось, хотя там работали толковые ребята. 

Интервью подготовлено при содействии службы по связям с общественностью и СМИ ООО «Газпром добыча Иркутск». Наш собеседник Валерий Вениаминович Токин поздравляет всех, кто посвятил свою жизнь нелёгкому делу поисков и разведки полезных ископаемых, с Днём геолога!