Хотя Виктория родилась в Ленинграде и жила здесь до замужества (потом переехала в Москву), в городе на Неве настоящей редкостью стали встречи с ней. Поэтому творческий вечер в большом зале филармонии и беседа с читателями в книжном супермаркете на Невском проспекте собрали много народу. Множество вопросов приготовили любимому писателю и зрители, и журналисты.

– Виктория Самойловна, какова роль ваших родителей в том, что вы стали писателем?

– Она равна нулю. То, что я писатель, – это дискета, которую природа вкладывает в человека. Какое-то время он о ней не догадывается, и вдруг она начинает работать. У меня это произошло в 20 лет, и в 26 я стала, прошу прощения, знаменитой. Родители ни при чём.

Был такой писатель Юрий Рытхэу. Однажды он рассказал мне, что, когда учился в интернате в пятом классе, его за плохое поведение выгнали с урока. Он слонялся по коридору, ему было скучно, и он подошёл к классу, где занимались старшеклассники. Дверь была открыта, и он стоял и слушал, как учительница читала Гоголя. Когда прозвенел звонок и все вышли, Рытхэу оказался сидящим на полу, взор устремлён вдаль. Тогда произошло его «подключение к божественной розетке», в нём проснулся дар, который начал работать.

Писателем невозможно стать, если долго сидеть за письменным столом – ничего не высидишь задним местом. Ничего не получится, даже если ты умный, читаешь много книг. Ничто не помогает, кроме той дискеты, которую в тебя вкладывает господь Бог. Писателей мало. Потому что природа не заинтересована в творцах, а заинтересована в рабочих муравьях, которые должны строить, строить… А творцы помогают людям осмыслить жизнь вокруг себя.

– Когда вы пишете, чувствуете себя женщиной или «мировой душой»?

– Знаете, каждую весну на улицу выходят 15-летние девочки, одна красивее другой, и держать какую-то женскую конкуренцию невозможно. Женский век (цветение) очень короткий. Но когда я склоняюсь над листком бумаги и ставлю слово после слова, то нет мне равных. Поэтому очень приятно хорошо писать. И вообще делать своё дело – неважно какое – хорошо. Это есть один из смыслов жизни.

– Вы верите в бессмертие души?

– Не знаю. Я оставлю свои книги. Будут их читать – вот вам и бессмертие души. Кто знает, бессмертна ли душа? Бог пожелал это скрыть, и, может быть, правильно сделал. Представьте себе, мы бы узнали, что есть другая жизнь, что мы перейдём в другое состояние, а там ничего не болит, никто не обманывает, там не надо деньги зарабатывать и вообще всё замечательно… И люди не боялись бы умереть. А страх смерти необходим. Может быть… Зачем? Чтобы как можно дольше продержаться.

Я поняла, в чём смысл жизни. Это программа, как в стиральной машине: пуск, замачивание, стирка, полоскание, отжим, стоп. Программа называется «Размножение». Рождается женщина, она молода, красива, цветёт, рожает. После того как заканчивается срок репродукции, цикл размножения и сохранения поколения, природа на такую женщину машет рукой, и все старухи уродливы по-своему. Какое-то время женщина живёт, чтобы взрастить и поднять на ноги то, что она родила. После этого она не нужна, природа убирает её: иди восвояси, освобождай территорию. Всё делается по программе, и мы – часть её.

– Грустно, что сейчас нет таких добрых фильмов, как «Джентльмены удачи»…

– Но есть, например, фильм Звягинцева «Елена». Разве это плохое кино? Недоброе – вы считаете? Но заставляет думать, размышлять. А в «Джентльменах…» думать не о чем.

– И хорошая литература ушла, например, от деталей, описаний, как у Чехова, Бунина.

– Одно ушло, другое пришло. Вы читаете уже с настроем, что вам это не понравится. А вы поменяйте настроение, и вам всё понравится гораздо больше. Я считаю, что со временем меняется ритм и язык. Моей 17-летней внучке отец пообещал купить новый айфон при условии, что она прочитает «Анну Каренину». И вот она стала читать. Как мучилась! «Давай я тебе расскажу – и не надо будет читать», – предложила я. Но она сказала: «Нет, он меня спросит…» И я решила перечитать роман. Помните, Бунин сказал, что переписал бы его? И я подумала: а что если написать «Анну Каренину» сегодняшнего дня? Вронский – офицер. Но разве сейчас есть в армии такие офицеры – дворяне? Анна ушла от старого мужа к молодому, с ней вся публика в театре не разговаривала. А сейчас высшее общество не существует… Потому как меняется всё вокруг, также меняется и литературный язык, он становится более стремительным. Мало кто писал на пушкинском языке. Пыталась возродить его Белла Ахмадулина. А разве не интересна афористическая речь Жванецкого?

– По каналу «Культура» показывали ваши замечательные монологи. Как вам, объективно очень счастливой женщине, могла прийти в голову мысль о самоубийстве?

– Вы знаете, что психиатрические больницы забиты самоубийцами на почве любви? Женщины часто не могут смирить гордыню. Иногда бывают такие страдания, когда не жить легче, чем жить. Эти настроения и чувства имеют место быть, потому что душа тогда трудится, зреет, а для писателя это необходимо. Не может писатель быть сытым, равнодушным. Когда у человека всё хорошо, он становится глухим к страданиям других. Да, я довольна тем, что хотела прыгнуть с балкона, и ещё больше тем, что этого не сделала.

– Возможно ли творчество, когда у писателя всё хорошо в жизни?

– Даже лучше, чем когда всё плохо. Когда люди посылают друг другу телеграммы, то пишут так: желаем здоровья, успехов в работе и счастья в личной жизни. Вот три кита, на которых стоит жизнь. И когда не хватает чего-то одного, всё рушится. Когда нет успехов в работе, жить становится тоскливо, скучно. Счастье в личной жизни так уж долго не держится, к нему привыкаешь, и оно перестаёт быть счастьем. Но кто-то сверху даёт нам только два пункта, а не три. Есть такое выражение у моей подруги: «Кругом шестнадцать не бывает». Если есть здоровье и успехи в работе, то счастья в личной жизни не жди и не ищи, его не положили. Если есть счастье в личной жизни и успехи в работе, значит, нет здоровья… Если вам чего-то не хватает, женщины, смиритесь. Так у всех.

– Нравятся ли вам экранизации ваших произведений?

– Чтобы не прыгнуть с балкона, я их не смотрю.

– Правда, что вы не овладели компьютером?

– Я пишу ручкой на бумаге. При этом ручка у меня замечательная, дорогая, за 280 евро, красивая, с золотым пером. Я пишу только хорошими ручками. Не представляю, как можно писать шариковой ручкой. Это полная обезличка. Перо должно быть золотое, тоненькое и соприкасаться с очень хорошей бумагой. Бумагу я долго возила из Швейцарии, она была мелованная, с водяными знаками. Но потом я решила, что обойдусь, и стала покупать простую бумагу для ксерокопий в наших канцелярских магазинах. 

Я считаю, что компьютер не может дать нужного мне результата. Потому что у человека есть каналы на темени, связанные с космосом. Через них я считываю что-то, что составляет мою прозу. Невозможно придумывать каждое слово. А когда идёт неконтролируемый поток слов (из космоса, через каналы), и если я это делаю через компьютер, то между мною и Господом – железяка… Мне кажется, это неправильно. Это моё глубокое убеждение. Компьютер у меня есть, и очень хороший, я накрыла его наволочкой, и он стоит себе…

– Вы мечтали стать врачом. Но не сбылось.

– Да что не сбылось? Можно подумать, что я стала уборщицей! Я хотела быть медиком, а стала классиком. (Смеётся). Медицину я люблю и знаю хорошо. Вся моя семья и моё окружение лечатся у меня. Если бы я не была писателем, то была бы хорошим врачом.