Причины, побуждающие иностранцев приезжать к нам не просто пожевать омуля на Байкале, а жить, самые разные. Жажда нового опыта, причудливо сложившиеся обстоятельства и даже любовь к большой и холодной стране с загадочной душой. Кто-то проводит здесь пару лет и возвращается домой, кто-то остаётся навсегда. Общим, пожалуй, является то, что они, в отличие от нас, никакого подсознательного чувства стыда или отторжения по отношению к России не испытывают. На ногах у этих людей нет воображаемых гирь, им не нужно искать оправданий, почему они остаются, у них есть возможность уехать, но им хорошо здесь. 

Альтернативная жизнь

Почти все, кто гостил в Хужире в последние месяцы, знают или хотя бы слышали о Николя Перно. На Ольхоне он с апреля 2012-го. Водит туристов, занимается фотографией. Говорит, что планирует пробыть на острове как минимум весь нынешний год. Ольхон для Николя – это не внезапный поворот, круто изменивший всё. Скорее очередной этап его альтернативной жизни, которая длится уже восемь лет: Германия, Латвия, Турция, Дания, Франция, полтора года в Таджикистане. 

– Я много путешествую и в каждом месте строю свою жизнь по-новому, потому что жить обыденно слишком скучно, слишком легко: мне всегда нужен вызов, – говорит он. – Жизнь как книга, которую ты пишешь сам, или как фильм-приключение. В Дании я был рикшей, в Берлине бизнесменом, в Латвии и Турции преподавал языки, в Таджикистане – информационные технологии. Здесь я гид, учу английскому и фотографии. Конечно, жизнь на Байкале совсем другая, но это потому, что я хочу сделать её другой. Мне нравится разнообразие.

Российская реальность, в свою очередь, изо всех сил помогает Николя это разнообразие получить. Удивляет она как умеет: иногда приятно, иногда не очень.

– Россия – удивительно традиционная и консервативная страна. Например, отношения между мужчинами и женщинами здесь абсолютно другие, чем в Европе, женщинам не нужен феминизм. Это не плохо и не хорошо, просто это так. А вот расизм и гомофобия – это реальная проблема. Иногда чувствую себя как в средних веках. Здесь вообще многое устроено по-другому. Представления о вежливости, способах ведения бизнеса – здесь всё имеет другой стандарт. И иногда это может раздражать, но я привыкаю и стараюсь воспринимать только хорошие стороны.

Как и большинству европейцев, Николя сложно понять странные отношения русских с природными богатствами. Его удивляет, что люди не заботятся о сохранении энергии и ресурсов: «Кажется, что пустое растрачивание ресурсов и загрязнение природы здесь не проблема». 

Говоря короче, для Николя русские в массе своей остаются не до конца понятными. Они, то есть мы, другие. Что, впрочем, не мешает ему считать, что Россия, как Восточная Европа или Центральная Азия, – это его место.

На вопрос, почему в этой большой стране его привлекла такая маленькая точка, как Хужир, Николя отвечает, что любит Ольхон, а вот российские города – не очень.

– По сравнению с европейскими в них слишком много шума, стресса плюс агрессивный стиль вождения и очень дорогая жизнь относительно уровня зарплат. А Байкал – это чистая природа, символ нетронутого богатства, Ольхон – сердце Байкала. Гостевой дом, в котором я живу, как община со своей собственной душой. К тому же сюда постоянно приезжают интересные люди. Мне это очень нравится. Ещё многие думают, что я живу в каких-то диких местах, но у меня здесь всё есть – и электричество, и даже 3G.

Своей жизнью в Хужире Николя вполне доволен, как и тем объёмом свободы, который имеет. Главное, что ему хватает времени на собственные проекты, касающиеся фотографии и туризма. В родную Францию он ездит по мере надобности, говорит, что особой тоски по родине не испытывает, разве что скучает по вину и сыру. В общем, всё хорошо, даже родители к образу жизни сына привыкли.

– Они больше беспокоятся обо мне, когда я во Франции. А так меньше знают о том, что я делаю, и меньше переживают. Это лучше. Кстати, они когда-то были против того пути в жизни, который я выбрал: им хотелось, чтобы я продолжил бизнес отца. Но со временем они приняли мой путь, и сейчас мама рассказывает истории из моей жизни родственникам и соседям. 

«Мне нравится, как русские относятся к жизни»

Альбрехт Дегеринг впервые приехал в Иркутск в феврале 2008 года. Его целью был градостроительный воркшоп Зимнего университета ИрГТУ – трёхнедельная работа над проектом исторического центра. Первыми впечатлениями о России были московские масштабы и иркутские морозы (минус 38 градусов в день прилёта).

Николя Перно в самом центре Байкала чувствует себя вполне комфортно

– Это была первая поездка, назовем её ознакомительной. Мы, русские и иностранцы, вместе работали, у нас был гид, переводчик, экскурсии. Потом мы познакомились с моей подругой, я узнал, что между нашими университетами есть постоянный обмен, и так вышло, что уже надо было ехать в Иркутск. 

Во второй приезд, летом, Альбрехт узнал, что в Сибири может быть жарко. По сравнению с родным Дрезденом здесь вообще всё было удивительно. С годами на смену удивлению пришло понимание.

– Тогда, в 2008 году, я этого не видел, но сейчас могу сказать, что Иркутск медленно развивается. Даже если сравнивать его с Владивостоком, Новосибирском, Казанью, он не очень далеко ушёл за эти пять лет. Это такая провинция. Если смотреть с точки зрения архитектора, даже в Красноярске всё по-другому: много хороших проектов, общественные слушания, на которых люди эти проекты обсуждают, много интересного строится. Главное – люди думают по-другому, участвуют в процессе, даже если это конкретно их не касается. Может быть, так происходит не всегда, но в Иркутске с этим гораздо хуже.

С самого начала, когда я только приехал, помню, все говорили: «У нас будет новый аэропорт, мы уже лет 10 об этом говорим». С тех пор, в принципе, изменилось то, что мы уже 15 лет об этом говорим. Или мост. Строили долго, потом было непонятно, куда пойдут развязки, потом говорили про общественный транспорт, теперь непонятно, будет ли он. Я просто привык, что об этом всём надо подумать заранее, прежде, чем строить. И главное, кроме ответственных, никто ничего точного не знает, общество плохо информировано. Даже если это кому-то интересно, где найти информацию? Я только недавно узнал, что есть портал в Интернете, где можно найти проекты планировки по районам. Но только они уже утверждены, их нельзя изменить. 

В этот момент становится неловко, что мне не приходило в голову искать проекты планировки, несмотря на то что в Иркутске я живу с рождения. Неправильное, думаю, у меня отношение к жизни. А Альбрехт продолжает:

– Мне на самом деле очень нравится, как русские относятся к жизни: «Ну ладно, если сегодня не сделаем, то завтра сделаем. Или не сделаем». В России это даже хорошо – ничего не планировать. Потому что через день придёт другой человек, изменятся условия и вообще всё будет по-другому. Мне это очень нравится. Это вообще одна из причин, почему я переехал. В Германии да и везде в Европе очень многое зафиксировано, всё стабильно, завтра будет как и вчера. В России это вообще не факт. Для меня это значит, что русское общество ищет само себя.

Тем не менее остаться в России навсегда молодой архитектор не планирует.

– Когда переехал, думал об этом. Теперь понимаю, что тогда искал нестабильность. Мне и сейчас ещё интересно каждый день вставать, не зная, что меня точно ожидает. Новые вызовы, новые события, но это не навсегда. Иркутск – прекрасный город, я буду всегда возвращаться, это без вопросов, но… Хотя вдруг вернусь в Германию и подумаю: скучно мне здесь.

Это «вдруг» звучит очень по-русски, как, впрочем, многое из того, что Альбрехт говорит. Он вообще вполне адаптировался: по городу передвигается на автомате, отлично говорит по-русски, шутит – тоже. По-местному и про местное. 

– Конечно, Иркутск за эти пять лет изменился. Здесь что-то постоянно происходит. К юбилею благоустройство, новая набережная, 130-й квартал – наш иркутский «Диснейленд». Что ещё… Новый асфальт сделали. Уже пять раз сделали новый асфальт. Кстати, в России интересно работают: максимум двое из десяти. Остальные отдыхают. Пять кушают, трое спят, один советует, а один что-то делает. Так на стройке работают, снег убирают, асфальт укладывают. Хотя у нас обычно говорят «ложат».

Если бы не акцент, в Альбрехте не сразу можно было бы узнать немца. Я спрашиваю, как к нему относятся местные. 

– В России к тебе относятся нормально, если ты ведёшь себя как русский и воспринимаешь всё как русский. Например, если ты стоишь на остановке и у тебя есть какой-то вопрос, надо подойти с недовольным лицом: «Слышь, парень, скажи, как доехать», а не с немецкими структурами: «Извините, пожалуйста, не могли бы вы…». 

– А если серьёзно, – говорю, – получается, что в России учат хамству? 

– Нет, не хамству. Просто… Это уже не чужие люди, не чужая нация, это уже стало моё. И я ко многому по-другому отношусь. В России есть свои понятия, и их надо в принципе принимать. И если водитель автобуса на тебя орёт, это не значит, что он тебя не любит. Это значит, что у него был плохой секс. Ещё год назад я переживал, думал: «Что он на меня орёт, я же ничего не сделал, какая несправедливость», а сейчас думаю: «Ну козёл, что теперь. Пусть орёт». Я не знаю, хорошо это или нет, наверное, не очень, но в России нет культуры компромиссов. И к этому надо просто привыкать. А ещё здесь есть обычный ход дела и есть то, как можно сделать, если хочется. Если ты понимаешь, о чём я. Если в Германии говорят: «Нет, невозможно», это значит: «Нет, невозможно». А если в России говорят: «Нет, невозможно», имеется в виду «Приезжай завтра, что-нибудь придумаем». И это иногда делает жизнь проще. Здесь, по-моему, не существует нерешаемых проблем, есть просто разные степени сложности. Я не скажу, плюс или это минус, это просто так есть. И со временем ты привыкаешь к этому. 

Как банан

Бизнесмен Чжан Да Чжун родом из Шеньяна. В Иркутске он уже 18 лет: здесь дом, жена и дети. А начиналось всё с учёбы по обмену. Выбор у тогдашнего студента был, отправиться за знаниями можно было куда угодно, благо возможности семьи и политическая ситуация в тогдашнем Китае уже позволяли. Однако в то время, когда друзья покупали билеты в Европу или США, Да Чжун принял не самое очевидное решение:

Если бы не акцент, распознать в Альбрехте иностранца было бы не так просто

– Просто почти 50 лет нам говорили: «СССР – сильная держава». Советский Союз в своё время Китаю очень помог, и русских у нас любят. Даже во времена, когда партии рассорились, отношение к людям, русской культуре не изменилось: в школах многие учили русский, а русские песни – «Катюшу», «Подмосковные вечера» – до сих пор поют. Я сам очень люблю петь. В университете в Иркутске мы организовали студенческую группу, где я пел.

Внезапно Да Чжун достаёт телефон, из которого через несколько секунд доносится вроде бы знакомая мне мелодия. Он с чувством начинает подпевать. Ближе к середине я понимаю, что это «Рябина». Правда, на китайском. 

– У меня тут много вариантов, вот и на русском есть. – Да Чжун демонстрирует целую подборку русской музыки. – Когда мы приехали, я помню, была популярна песня «Ветер с моря дул». Ещё была «Дым сигарет с ментолом», мне очень нравилась. Мне вообще тогдашние песни нравились больше, чем нынешние, в них как-то смысла больше было.

Сейчас те времена Да Чжун вспоминает с ностальгией. Говорит, жизнь стала лучше, появились достаток и стабильность, но отношения между людьми стали другими, не хватает здорового коллективизма. В 1995-м, правда, ощущения были менее бодрыми.

– До приезда мне казалось, что Иркутск должен быть намного лучше Шеньяна. А прилетели – кривая взлётная полоса, неубранная жёлтая трава метровой высоты вдоль стен, старый аэропорт. И наши джинсы и кроссовки Adidas казались чем-то крутым. Это был 1995 год, в Китае – период расцвета, а для России, я думаю, тогда было самое тяжёлое время, криминал, бандитизм. Тогда мне хотелось поскорее закончить учёбу и уехать. Но Иркутск – удивительный город, он, как магнит, тянет необъяснимо.

В итоге полтора года превратились в 18. Да Чжун выучил язык, организовал бизнес, женился, в семье родились двое детей. 

– Наверное, хочется спросить, как живётся вместе людям разной национальности? Иногда сложно, – рассказывает он. – Всё равно это разные культуры, которые складывались тысячелетиями. Ещё хорошо, что я с северного Китая, а не с южного: это проще, потому что у многих северных китайцев похожие привычки. Нужно уметь идти на компромисс. Когда я собрался жениться, отец сказал: «Жена как ракушка: выбирай самую лучшую и больше на берег не ходи».

В семье разные культуры со временем примиряются, а вот в обществе, читай – на улице, с этим заметно сложнее.

– В России есть такие проблемы: могут обозвать, и в этом смысле мало что изменилось. Неприятие встречается часто ещё и потому, что китайцев тут много. Но здесь важно твоё собственное отношение. Раньше после таких случаев сразу появлялись мысли об отъезде. А потом… Отец мне сказал как-то: если человек дарит подарок, а от него отказываешься, подарок остаётся ему. И точно так же если он ругает тебя, а ты не принимаешь, то это тоже остаётся с ним, а не с тобой. Когда я понял эту философию, стало проще, я стал сильнее. Сейчас сын пошёл в школу, тоже, бывает, могут обозвать. Но я его учу, что от него самого многое зависит.

Хотя дети Да Чжуна и живут в России, говорят они и на русском, и на китайском да и с национальной принадлежностью не определились.

– Сын себя считает и русским, и китайцем. Даже когда мы смотрим Олимпиаду, я всё-таки в первую очередь болею за Китай, а дети и за тех и за других. Но когда Россия с Китаем соперничает, мы это воспринимаем тяжело. Я вообще люблю Россию и Иркутск. Может быть, даже больше, чем некоторые русские. И на проблемы в стране мне смотреть тяжело. Например, на то, что в России становится всё меньше русских, которые занимаются ручным трудом. Здесь мало учат рабочим и техническим специальностям, в основном гуманитарным, экономическим, но экономика строится не на продажах и управлении, а на производстве. Мне кажется, раньше в Союзе была сильная система среднего образования, а теперь даже крановщиков или водителей хороших сложно найти. Столько людей без работы сидит, а работать некому. Всё больше иностранцев, русских скоро совсем не останется. Я на это смотрю как русский, мне обидно. 

Глядя на русского Да Чжуна, я невольно начинаю хихикать. Он тоже улыбается:

– В Китае про таких, как я, говорят: «Люди-бананы». Сверху жёлтый, а внутри белый. Для меня «дома» – это уже здесь. Я сам могу ругать дороги, климат, что угодно, но другим говорить про город плохо не даю. Иркутск стал родным. Я даже думаю по-русски, а когда говорю по-китайски, по-русски ругаюсь. Я могу себе позволить уехать куда угодно, и раньше мысли об отъезде постоянно возникали, даже как-то дом купил в Китае. Но сейчас уже нет. Иркутск – глубоко в душе.