Морская геофизика с сибирским акцентом

В недавнем прошлом Николай Смагин – студент иркутского политеха. Но Чаянда далеко не первый крупный объект, где успел поработать специалист после окончания вуза: были Киренское газоконденсатное месторождение в Охотском море, известное как основа проекта «Газпрома» «Сахалин-3»; ряд объектов в Южно-Китайском море (на Вьетнамском шельфе).

Николаю долго мучиться над вопросом «Какую профессию выбрать?» не пришлось. Родители ещё в советское время трудились в «Иркутскгеофизике» – занимались исследованиями на Верхнечонском нефтегазовом месторождении. Тогда геолог, геофизик считались профессиями романтиков. Вахту родителей приняли Николай и его сестра, поступившие в иркутский вуз по специальности «геофизик».

– Как я учился, это тема для отдельного разговора, – уклончиво сообщил Николай Смагин, но вскоре сдался и рассказал, что отличником в студенчестве не был. Хобби – спелеология – не оставляло места для учёбы. Ходить в походы и спускаться в пещеры казалось тогда куда интереснее, чем исправно посещать лекции. А межрегиональные соревнования по спелеотехнике в Красноярске заменяли экзамены и зачёты в вузе. 

– В один прекрасный момент меня отчислили из института, я восстановился, но проучился недолго. Когда дело дошло до очередного отчисления, решил уйти работать на высотке, в промышленном альпинизме. А после понял: пора браться за ум. Закончил политех в 2008 году.

– Как удалось выпускнику из Иркутска, не имея опыта, сразу попасть на такие непростые, на мой взгляд, объекты – шельфовые месторождения? К тому же в Восточной Сибири у геофизиков немного другой профиль.

– Мой одногруппник родом с Сахалина, он и позвал туда работать в компанию «PEСO» (Тихоокеанская инжиниринговая компания). Но в целом молодые специалисты требуются: из 14 одногруппников по специальности работают человек 12. 

Морских геофизиков в Иркутске действительно не готовят. Однако даже при работе на морских месторождениях применяются фундаментальные знания, основные методы геофизики – сейсморазведка, гравиразведка (изменения ускорения свободного падения), радиоразведка, электроразведка, магниторазведка. Этому обучают всех специалистов нашей отрасли. Тем более тех, которых готовит вуз.

– В чём заключалась задача геофизика на Сахалине?

– Мы занимались инженерными изысканиями на участках, где предстояло бурить скважины. Если немного утрировать, это то же самое, что подготовить площадку под строительство дома. Перед тем как ставить фундамент, надо понять, какие грунты на площадке, какую они могут выдержать нагрузку, какой в итоге дом можно построить и можно ли его вообще поставить в этом месте.

Только в нашем случае речь идёт о строительстве нефтяных платформ. Здесь свои сложности – платформа растягивается на якорях либо ставится на ноги. Они должны не просто встать на дно, а надёжно заглубиться в грунт. Иначе буровую установку, очень чувствительную к любым подвижкам якорей, начнёт сносить течением. Чтобы знать, какие якоря кинуть на дно, мы исследуем слои грунта. Полученные геофизиками данные используют проектировщики: решают, как и где стоить сложный объект. Плюс геофизикам надо обеспечить безаварийность бурения. На участке уточняем строение самого разреза, чтобы буровики не работали вслепую.

 – Но ведь сами геофизики на дно морское не опускаются. Как можно описать разрез, находясь не под водой, а на поверхности? 

– Водолаз, если бы погружался на дно, просто достал и показал материал: «Вот тут песочек, а там – гравий». В любом случае, для нас этого недостаточно. Нам нужно знать, что под этими верхними слоями.

Геофизик работает исключительно физическими методами. Например, сейсморазведка. Сейсмическая волна проходит через разные среды (грунт, песок, нефть, газ и т. д.), происходит деформация поверхности этих слоёв, соответственно, меняется скорость отражённой волны. Все эти характеристики улавливает специальный датчик. Геофизики собирают информацию и обрабатывают её, в итоге составляют строение разреза. Эти инженерные изыскания уточняют те условия, в которых предстоит строить и бурить скважины.

– Сколько дней может длиться вахта на морских объектах?

– У «PEСO» есть научные суда, которые могут находиться в море до 25 дней. Но у нас бывали выходы в море больше месяца. Морская геофизика – сезонная, исследования проводятся в летнее время, пока это позволяет делать погода.

– Вам ведь приходилось пересекать границы других государств, чтобы работать на Вьетнамском шельфе. Как решались эти вопросы?

– Для меня, как и для остальных коллег, сделали паспорт моряка. С ним можно как выезжать за морские границы России, так и беспрепятственно возвращаться назад на морском судне.

– Быстро проходит процесс акклиматизации на море? Наверное, сибиряку, никогда раньше не выходившему в море, тяжело привыкнуть к новым условиям?

– Болеют на море все. Но это ведь длится не постоянно. Пока идёшь до нужного участка или месторождения, проходит один-два дня. И всё. За это время успеваешь привыкнуть. Морская болезнь начинается, когда штормит. Тогда работать в принципе нельзя, поэтому судно уходит от шторма.

Не на море, на земле

В июле 2012 года иркутские геофизики приступили к работе на одном из крупнейших месторождений, Чаяндинском. Отсюда начнётся строительство газовой магистрали через Якутию на Дальний Восток, а затем – в Китай. Сейчас на Чаяндинском ведут активные исследования, бурят новые скважины. Глубина скважины, где работает иркутская команда, составляет 1,85 км. И это ещё не предел.

– Геофизические исследования в условиях вечной мерзлоты на сибирских месторождениях сопоставимы с работами на морских месторождениях?

– После того как закончился контракт на Сахалине, я решил вернуться. Здесь (на Чаяндинском. – Прим. авт.) работа интереснее, чем в море. Сама методика изучения объектов более разнообразная. Месторождения Восточной Сибири отличаются своей сложностью. Допустим, на нефтегазовом участке где-нибудь в западной части страны скважины в 2 км можно пробурить за 10 дней – там простые породы. Из-за твёрдых пород на наших месторождениях, к примеру доломитов, на буровых стачиваются коронки. Нужно заменять. Только из доломитов вышли, начинается водоносная полость. Её надо затыкать…

– На Чаяндинском месторождении у вашей партии сегодня какая цель?

– Разведочное изучение, подсчёт запасов. Буровики бурят скважину, а геофизики уже следом за ними проводят испытания, разбивают разрез на «слои» – определяют прослойки осадочных пород, нефтяных образований, газоконденсата, газа. Потом обобщённые данные со всех скважин Чаяндинского, на которых сейчас трудятся геофизики из других городов, складываются; просчитывается общий дебет, отдача всего месторождения.

По идее, когда скважина бурится и геологи достают керн, на этом наглядном материале можно получить 100-процентные данные о разрезе. Но технически на том же Чаяндинском нет возможности достать керн полностью из-за глубины – в среднем до 2 км. Идут потери, информация собирается не полная. Поэтому разрез исследуется геофизиками.

– То есть ваша работа в каких-то случаях заменяет деятельность геолога: когда он не может вести исследование, на помощь приходит геофизик со своими методами исследования подземного пространства?

– Геологу сложно работать на таких глубинах. Сейчас наша установка забурилась на 1,85 км. А представьте работу на Ковыктинском газоконденсатном месторождении (Жигаловский район Иркутской области. – Прим. авт.): там скважины – 3,5–4 км!

Геофизики в скважину опускают на кабеле специальные приборы. Они отличаются в зависимости от метода разведки: электро-, сейсморазведка и т. д. Их вес колеблется от 10 до 250 кг. Опускают с помощью лебёдки, установленной на «УРАЛе». На том же «УРАЛе» размещена будка – что-то вроде офиса для геофизика, но только оборудованного для полевых условий. 

– После изучения опытных скважин, когда на Чаяндинском начнётся уже добыча газа, ваша деятельность будет окончена?

– Необязательно. Разведка на Чаянде, насколько мне известно, планируется до 2015 года. Потом промышленное освоение, и геофизики опять в работе. Здесь без них тоже никуда. Надо не просто добывать сырьё, но и следить за общим состоянием скважин, поддерживать пластовое давление на всём месторождении. В противном случае можно его загубить. Для этого хватит ошибки всего лишь на одной скважине. 

– Много новых скважин пробурено на Чаянде?

– За прошлый год появилось где-то десять. В среднем расстояние между ними составляет до 200 км – это по зимнику. Летом же до нашей скважины вообще не доехать. Только вертолётом.

– Значит, с коллегами, работающими на других скважинах, тесно общаться во время вахты не удаётся?

– Только при совместной заброске на вертолёте и когда возникают поломки оборудования на своём объекте. А так у нас свой вахтовый посёлок – на скважине трудится более 50 человек: бригада буровиков из Ленска, четыре человека – геофизическая партия из Иркутска. Начальник партии, инженер и два водителя. У водителей же на самом деле тоже серьёзная задача – измерительные приборы в скважину опускают и поднимают при помощи лебёдки на «УРАЛе» именно они. Ответственность за геофизические исследования на скважине лежит тоже как на нас, так и на водителях. От того, как водитель будет работать с прибором, от скорости и точности погружения зависит безаварийность работ.

– Получается, что месяц, а то и более вы находитесь в некой автономии. Бывают сложности во взаимоотношениях? 

– Здесь всё как в обычной жизни. Что-то терпишь ты сам, кто-то терпит тебя. Когда заходишь в автобус, ведь не выбираешь, с какими пассажирами ехать. 

– Как организован ваш быт на Чаянде?

– В качестве дома специальные кунги – вагончики на колёсах или на лыжах, для удобства перемещения с одного объекта на другой. Таких домиков на нашем участке, наверное, штук 20. Буровики живут в среднем по шесть человек в кунге, у нас домик хоть и рассчитан на восемь, но живём вчетвером. Стандартные вагончики, уют в них создают работники по желанию. В нашем вот остались от прежних жильцов иконки.

Вопрос с водными процедурами решается по-разному: есть бани, есть душевые и даже сауны. У нас в посёлке душ и баня совмещённые. Сам сруб уже очень старый, разваленный, установлен на лыжах. Он принадлежит Ленской буровой компании. Ленцы работали в этих местах ещё при Советском Союзе, поэтому быт когда-то сложился и уже особо не меняется. 

По вечерам в свободное время смотрим фильмы, пользуемся Интернетом. Я в последнюю долгую вахту успел прочитать всех Стругацких. Можно даже звонить родственникам. 

– Что делать с вредными привычками?

– Сейчас на всех объектах действует «сухой закон». Но курить можно – в специально отведённых местах.

– Домашний праздник – новый, 2013 год – отмечали на Чаянде как-то по-особому?

– Праздничного ужина не было: стандартное меню в столовой, но в целом нас хорошо кормят, есть возможность выбирать, что будет на гарнир. Новый год у нас – рабочие дни. Отдыхаем только когда заканчивается вахта.