издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Первая и последняя ГЭС Дмитрия Сарикияна

Стропальщик Дмитрий Сарикиян стал известен на всю страну 15 октября 2012 года: в этот день он вместе с начальником смены станции Романом Переваловым нажал на кнопку запуска первых гидроагрегатов Богучанской ГЭС. Президенту России, наблюдавшему за церемонией по телемосту из Ново-Огарёва, его рекомендовали как «ветерана стройки», работающего на ней с 1981 года. А полная интересных подробностей история Дмитрия Матвеевича, приехавшего 31 год назад на Кодинскую заимку по велению сердца, пустившего здесь корни и отказавшегося уехать в те времена, когда БоГЭС была законсервирована, осталась за кадром. «Сибирский энергетик» решил исправить это упущение.

Дмитрий Матвеевич без запинки и на удивление точно называет имена, фамилии и даты, связанные со строительством Богучанской ГЭС. Разгадка кроется в общей тетради в зелёной обложке, где зафиксирована выработка бригады, в которой он трудился. Рядом лежит бумажный пакет с чёрно-белыми снимками, запечатлевшими ту безвозвратно ушедшую эпоху романтических всесоюзных строек, – среди строителей Богучанской ГЭС было немало фотолюбителей. У самого Сарикияна с тех времён остались «Зенит – TTL» и набор объективов, которые сейчас, в эру цифровой фотографии, хранятся в шкафу. На полках в соседней комнате стоят масштабные модели бронетехники – ещё одно увлечение нашего собеседника, в семидесятые служившего танкистом в Польше. Пока мы разговариваем, у наших ног вьются пудель и той-терьер, заигрывающие с гостями. «Вот ещё одно моё хобби, – замечает Дмитрий Матвеевич, беря одну из собачек на руки. – Чем больше я с ними вожусь, тем меньше уважаю людей». Наблюдая за этим, мы, ограниченные форматом интервью, вынуждены уводить разговор в сторону Богучанской ГЭС и судьбы нашего визави, которая непосредственно связана с ней. 

– Каким образом вы оказались в Кодинске? 

– Сюда конкретно я не ехал, а изначально направлялся в Усть-Илимск. Я тогда жил на Украине, а соседка моей жены и близкая подруга моей тёщи как раз оттуда родом. И как-то она приехала и рассказывает: «Там такие стройки, молодёжь там работает, квартиры получает, а вы тут сидите». И я, как сейчас помню, 9 сентября 1981 года подал заявление об уходе с шахты, а 16 числа уже выехал в Усть-Илимск. Я написал три заявления о приёме на работу: на ГЭС, в лесопромышленный комплекс и на завод по переработке молока. Приехал, поселился в гостинице «Тайга» и там познакомился с ребятами, которые гнали на капремонт в Братск «КРАЗы». Прямой трассы от Кодинска тогда ещё не было, как и самого города, поэтому машины сначала доставляли паромом в Усть-Илимск. Они мне рассказали о том, что новая станция строится с нуля, и, поскольку Усть-Илимская ГЭС уже была готова, я решил отправиться на Кодинскую заимку. 

– Что вами двигало, когда вы решили сорваться в Сибирь?

– Понимаете, наше поколение было воспитано по-другому, в школе прививали определённый патриотизм и веру в идеалы. И слова нашей соседки меня очень воодушевили. Сейчас, спустя годы, я могу сказать, что и сам удивлён своему поступку: я считаю себя человеком оседлым, которому сложно вот так взять и сорваться с места. Родители в тот момент тоже удивлялись: они полагали, что во мне первоначальный порыв перекипит и я дома останусь. Но судьба распорядилась иначе: взял и в один момент уехал. Честно говоря, когда я прибыл на место, был поражён: по телевизору показывают местные красоты, я уже предвкушал, как буду на Ангаре рыбачить, а тут грязища такая, что надо в сапогах ходить – не в обычных сапожках, а в самых настоящих броднях. И поселили нас сначала в «кошкином доме» – общежитии, о котором лучше не говорить. Но назад возвращаться стыдно было: представляете, как бы у меня язвительно спросили: «Ну что, съездил?» А потом, когда лёд встал, пригласили на рыбалку, которая получилась просто чудной. И я начал хорошее замечать. 

– Наверняка в начале строительства станции здесь было что-то вроде «палаточного Братска». Трудно было в подобных условиях обустраиваться на новом месте?

– Конечно. Города ещё не было: три общежития, девятиэтажка и фундаменты, в том числе и под тот дом, где я живу сейчас. Когда приехал, нужно было прописаться: без этого на работу не берут. Тогда, если ты летом прописывался в общежитии, зимой тебя никто из него не гнал, и многие так устраивались, чтобы зиму пересидеть. А мы с дядей моей жены приехали в октябре, деваться уже некуда. И благодаря Василию Николаевичу Христеву, который тогда был начальником первого строительно-монтажного участка, мы устроились. Дело было так: в первые дни после приезда мы пошли в баню, выходим, а напротив здание СМУ-1. Был уже конец рабочего дня, но секретарь сказала, что спросит у Василия Николаевича, сможет ли он нас принять. Пришли к нему, он взял наши документы, увидел специальность «электрик» и предложил нам ехать на 210-й километр, во временный посёлок для тех, кто строил дорогу на Братск: там как раз нужно было бойлеры к сети подключить. И дал нам гарантию, что, пока мы там будем работать, он решит вопрос с жильём. И точно: возвращаемся через месяц, а нам комнаты в общежитии дали. Потом уже где-то в конце октября – начале ноября 1982 года я вселился в комнату в квартире, где мы сейчас находимся. Вот так жизнь здесь и пошла. Город тоже потихоньку строился. Причём специально просеки под улицы не расчищали: захотели построить дом – срубили лес, фундамент поставили. А кругом тайга стоит. И каждому сданному дому мы радовались. 

– Укладку первого кубометра бетона в тело плотины помните? 

В коллекции нашего собеседника немало старых снимков, запечатлевших эпоху всесоюзных строек

– Как же не помнить. Правда, больше запомнилась не сама укладка, а подготовка к ней, потому что давалась она очень тяжело. Когда я приехал, как раз готов был котлован, и мы за зиму старались как можно выше поднять плотину: боялись, как бы её весной льдом не срезало. Всю зиму подсыпка велась, откачивали воду, готовили основание. Сперва начальником участка был Виктор Андреевич Ткачёв, но где-то после Нового года пришёл Николай Сергеевич Страхов, и благодаря ему началась активная работа: надо было успеть всё сделать в очень сжатые сроки, ведь в те времена любые масштабные события приурочивали к государственным праздникам. Мы и воду откачивали, и лёд разбивали, но маленькие насосы, которые стояли на нашем участке, не справлялись, так что мы в котлован не могли зайти: только начинаешь забираться, а вода прибывает. Мы даже буровую установку и экскаватор там топили. Но, что самое удивительное, уложились. И ощущение в тот день, 17 апреля, когда уложили первый куб бетона, было такое: наконец-то сделали. Тогда я ещё не осознавал масштаб события, казалось, что это обычный день, но на то, чтобы к нему подойти, понадобилось столько труда… 

– Монету в бетон бросали?

– А как же! Вы знаете, сколько там денег было? Это ж просто с ума сойти! Я в блоке находился вместе с Колей Кучеруком и Мишей Хомяковым, а наверху на приёмке стояли Петя Чуркин, Володя Подосёнов и Ваня Гальмаков. И мы внизу только и слышали, как монеты об арматуру звенели: «Динь-дилинь, динь-дилинь». Многие бросали юбилейные рубли. Для того чтобы подойти к бетонному блоку могли все желающие, мы сделали капитальные леса, взгляните на фотографию – вы таких нигде не увидите. Когда мы их возводили, наш бригадир Женя Шаповалов, который приехал с Чиркейской ГЭС, сказал: «Ребята, делайте так, чтобы они обязательно выдержали. Потому что, не дай бог, что-то случится». И 17 апреля люди заходили на них в два приёма. Перед тем как подвести бадью и залить бетон, с каждой стороны поставили по два человека, чтобы они не пускали никого лишнего. А когда само мероприятие закончилось, разрешили всем ходить. И ещё одно запомнилось. Когда высыпали бетон и проработали первый слой, дядя Ваня – главный инженер стройки Иван Алексеевич Кованов – снял часы и бросил их в блок, а они циферблатом вниз упали. И тут корреспондент с телевидения, хрупкая женщина с огромной камерой, попросила: «Ребята, переверните циферблатом вверх». Не знаю, можно ли на них время было увидеть, наверное, с трёх метров камера бы взяла. Но часы-то в бетоне, так что кто-то их вытер о штаны и положил так, как надо. Потом принесли металлическую плиту, которую собирались прикрепить к первому кубу. Их было три: две из нержавейки, а одна из латуни или бронзы с глубокой гравировкой – сантиметров 60 на 80, толщиной минимум 16 миллиметров. Её вниз на арматуру опустили, бетон залили, но ещё было видно. И вот, когда мероприятие закончилось, подходит к нам Николай Сергеевич [Страхов], а мы предлагаем: «Давайте заменим. Туда положим плиту из нержавейки, а эту прилепим на первый куб – вообще красота будет». Он поначалу соглашался, но потом, подумав, говорит: «Нет, пускай уж как есть, так и будет». И как бы жалко ни было – плита была такой красоты, что не передать словами, – но пришлось её забетонировать. На том укладка первого куба и закончилась.

– Потом, когда сроки строительства начали затягиваться, не было ли у вас предчувствия, что Богучанскую ГЭС могут заморозить?

– Мы подобной перспективы даже не представляли. Я работал с людьми, которые стали для меня самыми настоящими примерами: это звеньевой Юрий Лукич Макаров и бригадир Сергей Степанович Евсюков. Они уже в возрасте были: Лукич родился то ли в 1940-м, то ли в 1941 году, а Сергей Степанович – в 1944-м. И они мне говорили: «Ты ещё одну построишь, а для нас эта – последняя». Это люди, один из которых прошёл Братскую и Усть-Илимскую ГЭС, а второй – Вилюйскую! Знали бы они, что в моём случае она станет первой и последней. Я вовсе не был готов к тому, что стройку остановят. В 1989 году я уехал в Монголию строить ТЭЦ в Эрдэнэте, и ощущения, что что-то идёт не так, не было. И когда я приехал в 1992 году, новость просто ошеломила: здесь-то люди к этому постепенно готовились, а меня словно кувалдой по голове ударили. Но чему удивляться, когда такое государство развалили, а тут – всего лишь одна ГЭС. У нас ещё была надежда, ведь тогда говорили, что законсервировать станцию дороже, чем её достроить. Но постепенно она угасла, и народ начал из города уезжать. Тут надо отдать должное кодинцам: многие, конечно, уехали, но остались те, кто ждал. Ощущение было такое: жизнь прожили, увидеть бы результат. И надежда появилась, когда начали строить Бурейскую ГЭС, также бывшую на консервации. Многие из наших ребят уезжали на неё в командировки, пошли разговоры: «Вот её достроят и нами, наверное, займутся».

– А вы уехать из Кодинска не подумывали?

Молодого Дмитрия Сарикияна привела на Богучанскую ГЭС череда случайных встреч

– Нет, хотя мне предлагали. Я ведь в Монголии участвовал не только в строительстве ТЭЦ, за которую отвечало ВПО «Зарубежстрой», но и работал на Эрдэнэтском ГОКе, то есть на объекте «Медьмолибденстроя». И когда я приехал в начале 1992 года в Москву, документы повисли между двумя организациями: я в одну приеду –  меня, как в пинг-понге, отправляют в другую. В итоге мне предложили подождать и вернуться через какое-то время, так что я отправился на Украину. Дело как раз после Нового года было, выступления Кравчука насчёт распада СССР по телевизору передавали (знаете, я его и других ребят из этой команды преступниками считаю), и, когда я ездил к отцу на работу, слышал, как кто-то за спиной отчётливо произнёс: «Ну всё, помрёт Россия без нас». Так что от мысли остаться на Украине я отказался. Родители мне предлагали вернуться, говорили, мол, бросайте север и домой езжайте, но куда ехать, когда мы уже корни пустили. Ладно бы лет шесть всего в Кодинске прожили. Но мы-то ехали с расчётом ГЭС построить. Кто ж знал, что столько времени на это уйдёт. Можно смело лет двенадцать вычеркнуть, словно никого на стройплощадке не было. Потом, когда в двухтысячные годы появились новые хозяева и пошли деньги на строительство, мы опасались, что один раз заплатят, а потом всё закончится. Но нет, работать начали, восстановили разграбленную стройплощадку (хотя нам говорят, что мы других не видели – там словно Мамай прошёл) и в конце концов достроили ГЭС. 

– Вы проходили какой-то отбор перед тем, как нажать кнопку запуска первых гидроагрегатов станции? 

– Нет, всё неожиданно произошло. Сначала говорили, что запускать генераторы будут в двадцатых числах октября. А потом вдруг раздался звонок, что это произойдёт 15-го. И ещё более неожиданно для нажатия на кнопку выбрали меня, хотя запросто могли других выбрать. Пригласили на станцию, отрепетировали запуск: определили, по каким маршрутам идти, куда и в какой момент повернуться, где нам с Романом встать возле самого агрегата, чтобы было видно, как вертушка раскручивается. Я-то думал, что по телевизору показывают, как непосредственно события происходят. А тут за два дня репетиций так устал. Да ещё и в день запуска приехал на ГЭС где-то в три часа дня, а запустили её в девятом часу вечера. 

– Что испытывали в тот момент? 

– Волнение непередаваемое. Вроде уже не молодой, не пацан, а состоявшийся мужчина 57 лет от роду, но до пота прошибло. Волновался серьёзно, ведь не каждый день такое бывает. 

Фото из архива Дмитрия Сарикияна

Дмитрий Матвеевич Сарикиян родился 24 июня 1955 года в селе Подосиновка Новохопёрского района Воронежской области. В 1971 году окончил школу №37 в Горловке Донецкой области Украинской ССР, четыре года спустя – горное училище №25 в том же городе. После службы в армии работал на шахте «Александр-Запад» сначала в должности электрослесаря стационарного оборудования и средств автоматизации, впоследствии – горнорабочим очистного забоя. На Богучанской ГЭС – с октября 1981 года, начинал плотником-бетонщиком. Женат, двое детей, двое внуков. 
Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Мнение
Проекты и партнеры