«Дедушка, золотой мой человек!»

«Недалеко отсюда есть участок около озера. Там стоит водокачка. Я с детства помню эту водокачку, сейчас она разрушена, а когда-то на ней работали мой отец, мои дядьки Гаврила и Максим. Ещё раньше на этом месте основал заимку мой дед, Иван Иванович Беляков. 

Родом он был из мелкопоместных дворян из Орловской волости, служил у царя в Преображенском полку. Из-за религиозных разногласий он поскандалил и подрался с одним из офицеров и в кулачном поединке нечаянно убил соперника. За это император отправил моего предка в Сибирь. У деда были жена и ребёнок, они отправились в ссылку вместе с ним. Сопровождающие ехали на санях, а арестанты шли весь путь пешком, закованные в кандалы. Шли всю зиму.

По словам деда, царь дал такое указание: за Красноярском ссыльный сам может выбрать себе место, где он хотел бы жить. Когда обоз добрался до Уянского уезда – сейчас это Куйтунский район, – дед остановился на одном месте и сказал, чтобы его расковывали, дальше он не пойдёт. В лесу у озера стояла избушка охотника, который не имел права строить дом на казённых землях. Этого охотника власти пригласили в управу и объяснили, что участок отводится Белякову. Он действительно перестал охотиться там, а свою заимочку продал деду за три рубля». 

В Сибири бывший дворянин стал привыкать к крестьянскому труду: раскорчевал поле, засеял пашни. Чтобы заработать деньги на хозяйство, Иван Беляков научился кузнечному делу и построил кузницу. Здесь, на заимке Беляковской, названной по фамилии хозяина, семья встретила новый век, который принёс людям много потрясений. Но заимку политические ветры обошли стороной. «Началась революция. Колчак стал собирать молодых людей, чтобы шли за него. К тому времени у деда ещё не было взрослых детей, которых могли бы забрать, кроме старшего, Александра. Но он спрятался и остался дома. Потом наступила коллективизация. Все соседние заимки раскулачили, потому что там жили знатные люди, держали работников. Дед работников не держал, его снова не тронули. До самой смерти дед обрабатывал свою пашню. Правда, он государству сдавал зерно, получал за это деньги. Жили неплохо».

«Дедушка, золотой мой человек! – тепло отзывается о предке внук, который сам уже давно дедушка и даже прадедушка. – Он был очень грамотный, имел очень много книг. Как я уже говорил, в Бога он не верил. Бабушка, наоборот, была богобоязненная. Дед учил меня кузнечному делу, лошадей мы с ним подковывали, из конопли верёвки вили. Дед рассказывал, как железная дорога приходила к нему на заимку». 

Иван Иванович щедро делился со своим внуком всем, что знал и умел сам, увлёк физикой, астрономией, химией и музыкой. «Дед играл на гармошке. А его младший сын, Гаврила, сам делал инструменты. Когда мне исполнилось 15 лет, дядя подарил мне гармошку. Она до сих пор у меня сохранилась, такая лёгонькая…» – улыбается Анатолий Дмитриевич.

На первом месте работы Анатолий продержался недолго. Он работал телеграфистом на станции Нюра. Но парню, который серьёзно увлекался радиотехникой, физикой, электроникой, сам изготовил паровую машину, быстро надоели монотонные точки-тире. Он попросился на другую работу, и вскоре его перевели на узел связи на станцию Куйтун. Здесь он мог изучать и обслуживать электромеханическую аппаратуру, но и это не была та работа, которую он хотел для себя. «Мне нужно было самому что-то делать», – объясняет своё упорство Анатолий Дмитриевич. В итоге руководство железнодорожного участка направило способного работника в мастерскую станции Зима, где он ремонтировал аппараты Морзе и другие устройства связи. Там и застала его война. На фронт Анатолий Дмитриевич не попал, потому что железная дорога считалась военизированным подразделением, и у сотрудников была бронь от службы в армии.

«В 1942 году, когда немцев отогнали от Москвы, нас отправили на восстановление разрушенного хозяйства, – вспоминает наш собеседник. – Восточно-Сибирская железнодорожная дорога отправила в столицу целый эшелон ремонтников: паровозников, вагонников, связистов. Я был молодой и неженатый, поэтому от службы связи отправили меня. Пока нас везли до Новосибирска, снабжали продуктами, как солдат. В Новосибирске отказали: «Вы не солдаты, продукты вам не положены». Что делать? На станции поезд остановят, отцепят состав. Мы, пока стояли, еду по помойкам собирали. Иногда хлеба заработаем. Около четырёх месяцев мы добирались до Москвы. Прибыли только в мае. Долго ехали потому, что в первую очередь пропускали вагоны для фронта. На вокзале в столице нас встречал Лазарь Каганович. Когда мы вышли из вагонов, он посмотрел на прибывших, а потом спросил у руководства эшелона: «Кого вы мне привезли? Покойников?» А мы, действительно, вышли из вагонов – кожа да кости, перед глазами чёрные мухи мелькают. Чтобы не упасть, за стенки держимся. Тут ещё выяснилось, что к нашему эшелону были прицеплены два вагона, набитые отборными продуктами, – подарок Лазарю Моисеевичу. В вагоны были загружены омуль, масло, другие продукты. Когда Каганович узнал, что рабочих чуть не уморили с голоду, хотя рядом находилось много еды, велел собрать тех, кто отвечал за перевозку. Куда их отправили, не знаю. Говорят, расстреляли. 

«Гитлер капут, мы больше не воюем»

В Москве нас откормили и отправили на восстановление связи. Наша бригада налаживала линию на участке Тула – Калуга. В небольшом городке Алексине я первый раз узнал, что такое бомбёжка. Нам нужно было протянуть и подвесить провода через реку Оку, для этого приходилось залезать в когтях на 30-метровую вышку. Алексин немец бомбил часто, им нужно было разбить мост. Однажды я только взобрался на столб и вдруг вижу: летит «юнкерс» на бомбёжку. Не помню, как я успел соскочить со столба – и в укрытие. Кругом стояли наши зенитки, поэтому самолёты низко спускаться боялись, бомбы попадали в основном в реку. Хотя в наших бараках все стёкла вылетели от взрывной волны. Нет, тогда нам страшно не было. Даже интересно. Молодые были», – не задумываясь, отвечает ветеран на мой вопрос.

Как оказалось, весь страх у молодого связиста был ещё впереди. Выполнив задание, эшелон собирался в обратный путь. Но вместо дома ремонтников отправили в военкомат, откуда Анатолия распределили по специальности – в радиовзвод. «Месяц нас учили. Потом дали новое обмундирование, посадили в вагоны. В начале сентября 1942 года мы попали на линию фронта. Ночью пришли в расположение. Когда взошло солнце, оказалось, что мы находимся в небольшой роще. Осмотрелись, тут кухня пришла. Каша… ой, – расплывается в блаженной улыбке лицо старика. – Когда мы учились, кормили нас два раза в сутки, и то баландой, кусочек селёдки там плавает, несколько полосок капусты. В общем, были всё время голодные. А тут каша, да целый котелок. Я сижу ем. И тут налетели немецкие самолёты и давай кидать бомбы, обстреливать. Кругом летят снаряды. А я есть хочу и думаю: «Если и убьёт, так хоть наесться досыта». 

Когда рассвело, нас повезли по частям. Я попал в артдивизион. Ра-диосвязь была заполнена, меня поставили временно телефонистом в противотанковую роту. Дали мне коняку (а коней я любил). Чистил его, водил на Дон поить и купать. Жили так: на телефоне отдежурил, каждый день одному солдату положены 100 грамм водки-сырца и пачка махорки. А я не пью и не курю, мне этого не надо. Свою порцию я отдавал солдатам. Потом в снабжении узнали, что есть непьющие и некурящие, и мне стали возить конфеты. 

Так мы простояли почти до нового, 1943 года. Однажды утром получаем приказ: на передовую. На 3 января назначили артподготовку. Разведки, и немецкая, и наша, работали хорошо. За несколько дней до начала операции немцы уже знали о готовящейся атаке. А наши, в свою очередь, узнали, что произошла утечка информации. Поэтому на 3 января мы получили задание замереть и никак не выдавать себя. В этот день шёл дождь со снегом, шинель моя намокла и покрылась ледяной коркой. С самого утра начали летать самолёты, но обнаружить нас им мешал густой туман. Над нами летают «юнкерсы», мы на фюзеляже кресты видим, а они нас не замечают. Кое-где бомбили, но нас так и не обнаружили. 

Дней через 10 началось наступление, которое планировалось 3 января. В три часа ночи начался обстрел, наши «катюши» и «андрюши» как дали по этим немцам! Молотили по ним целый час. После обстрела мы пришли в немецкие окопы, там нет ни одного немца. Кто остался жив, бегом бежали от нас до Старого Оскола, до Белгорода, потом мы их гнали до Харькова. А пленных, вы знаете, сколько вели – закатанных в шинели, с обмотанными соломой ногами, в каких-то одеялах и лохмотьях. Колонны пленных растягивались на километры. Это были австрийцы и венгры, мадьяры. Немцев среди них было мало. Часто можно было слышать: «Гитлер капут, мы больше не воюем». 

Но радоваться было рано. В Харькове наступление остановилось. Там нас встретил генерал Манштейн. Его сняли с Африки, танки его армии можно было узнать по раскраске песчаного цвета. Мы сначала Харьков взяли, потом снова его сдали. Неподалёку от города располагалась деревня Дергачи, река возле неё называется Северский Донец. Она ещё подо льдом стояла. Мы прошли через реку по льду, а немец побоялся догонять нас и отошёл. Немец остановился, и мы остановились. Бои за Харьков временно прекратились. Так мы простояли до августа. Справа от нас мы слышали канонаду, началось наступление на Курской дуге. Сталинград был освобождён. Ростов, Дергачи, Белгород – это уже мы брали. Каждую ночь мы проходили по 30–40 километров. Гнали немцев до самого Днепра. На Днепре опять остановились.

160 убитых, шесть живых

Форсировать Днепр было решено под прикрытием тумана в ночь на 26 сентября 1943 года. Наша 25-я гвардейская чапаевская дивизия переплыла реку в районе посёлка Солёный около города Синельникова. Мы плыли на надувной лодке, уже подплывали к берегу, когда немец нас учуял и начал стрелять. Мы услышали звук «ш-ш-ш-ш», и наша лодка пошла ко дну. У меня за плечами была радиостанция. Ребята помогли мне вытащить её на берег, но аппарат намок, и я не смог быстро наладить связь. Другим радистам повезло больше: бойцы, которые переплавлялись в соседних лодках, обеспечили связь и получили за это звания героев.  

Зато я могу точно сказать, что мыл сапоги в Днепре. Ведь обмотки уже не носили, на нас были настоящие сапоги. Поздоровался с Днепром и передал привет от Ангары. 

Этим же утром после переправы налетели немецкие самолёты и начали нас бомбить. Два дня мы на берегу дожидались подмоги. Потом на реку подвезли понтоны, и по ним прошли танки. Вот тогда мы им поддали! Гнали немца со скоростью 20–30 километров в день», – вспоминает об эпохальных событиях их участник.

Так же быстро, как наши солдаты сегодня шли вперёд, завтра они могли отступать назад. И смерть ни у кого не спрашивала, на своей земле он хочет умереть или на сопредельной территории. «Весной 1944 года в Молдавии, километрах в 20 левее Дубоссар, немец зажал нас и не давал перейти реку. Дней пять мы стояли, в ночь решили идти в наступление. Ринулись в атаку и до самого рассвета гнали врага. Перешли ещё через один ручей, увидели деревушку и решили обогреться там. Замёрзли ведь, ноги мокрые. Ребята нашли вино, выпили понемногу. Тем временем в одной из хат я развернул радиостанцию, доложил, что деревня взята. И вдруг слышу автоматные очереди. Я радиостанцию снова сворачиваю – и бежать. 

Немцы окружили нас в этой деревне, нам ответить на стрельбу нечем: боеприпасов нет. Валенки мокрые. Деваться некуда. Радиостанцию дальше нести не могу. Решил утопить её. С одной стороны деревни крутая горка – мы полезли в неё. У немца мы как на ладони, он бьёт по нам на выбор, да ещё разрывными пулями. Рядом со мной ранило начальника санчасти, совсем молодого офицера. К нему на помощь пришла медсестра Катя: «Лейтенанта ранило, надо перевязать». Так они на этом склоне и остались. Только я залез на вершину, меня заметили, стали стрелять, пришлось лечь. Чувствую, в валенках идти не смогу. Бросил их и побежал по снегу босиком. Слева стреляют, справа тоже. Впереди наши запасные батальоны. Бегу, вижу: пушкарь наш стоит, только руками взмахнул и упал с пулей в груди. Когда добрался до своих, оказалось, что нас, таких счастливчиков, всего человек шесть. 

На третий день, когда немцы ушли из деревни, мы вернулись и похоронили погибших. Там были и молодой офицер, и медсестра Катя. 80 человек закопали в один ряд и 80 – в другой. Вот сколько человек погибло. Мы смотрели на смерть и каждую секунду ждали её для себя. Думали только о том, как победить этого врага и как спастись от него», – говорит Анатолий Галичев.

В Румынии он заболел малярией. Плюс к этому осколками гранаты была разорвана нога, ещё один осколок вошёл вместе с кусочками одежды в руку. Два месяца солдат приходил в себя. А после, узнав, что Анатолий отличный радиотехник, начальник госпиталя не стал выписывать его в армию, а оставил у себя. Ещё семь месяцев бывший пациент работал в госпитале: наладил кинопроектор и стал показывать раненым фильмы, провёл радио в каждую палату. Здесь и застала его победа. 

На этом служба нашего героя не закончилась, после госпиталя его распределили в разведуправление первого Украинского фронта, Анатолий Дмитриевич обеспечивал связь с Москвой. Почти два года ему пришлось прослужить за границей, прежде чем он вернулся в родной Куйтун. Домой солдат приехал только в конце 1946 года. Анатолий Дмитриевич признаётся, что ещё несколько лет война не отпускала его от себя. По ночам снились бои, каждый шум казался рёвом бомбардировщиков. Лекарство от этого, по мнению ветерана, простое – время, добрые отношения с людьми и напряжённая работа. 

«Интересные дела никуда не исчезают»

Вот и он недолго отдохнул дома, посидел за своим любимым занятием – сборкой радиоприёмников и других самоделок – и пошёл трудиться. 

На прежнюю работу Анатолия не взяли: не было места. «Я имел право устроиться, но по своему характеру не мог потребовать, – рассказывает он. – Поэтому пошёл на почту, там отработал радиотехником два года, в 1949 году вернулся на железную дорогу, трудился электромехаником, потом старшим электромехаником».

На почте молодой фронтовик присмотрел себе жену, с которой вместе прожили больше полувека. «На почте девчат много, и легкомысленные, и красивые – разные. Валя серьёзная, умница была. Она на аппарате Морзе лучше меня умела. Познакомились, 2-3 вечера погуляли мы с ней, потом я спросил: «Замуж за меня пойдёшь?» Она согласилась. Мы с Валентиной Антоновной всё делали вместе: и сено косили для коровы, и в огороде работали, и дома. Потом дети пошли, их у нас четверо, помогать нам стали. Дочери нашли себя в медицине, работа сына тоже, можно сказать, связана с медициной, он работает электромехаником на станции скорой помощи».

Нужно сказать, Анатолий Дмитриевич всегда искал себе работу по душе, не соглашался заниматься тем, что не нравится. Вместе с тем он не замыкал круг своих интересов только на работе. Постоянно ходил в школу. По договорённости с директором каждую неделю преподавал ученикам азбуку Морзе, учил их изготавливать радиоприёмники, организовал школьный радиоузел. Не одного мальчишку он заразил страстью к схемам и аппаратам. Когда подошла пенсия, Анатолий Дмитриевич оставил работу: здоровье стало пошаливать, да и интересные дела никуда не исчезают. К тому же первое время уважаемого мастера каждый год просили подменить сменившего его старшего электромеханика, который брал отпуск.

До сих пор Анатолий Дмитриевич может запросто собрать из нескольких неисправных один телевизор или приёмник. Признаётся лишь, что делает это сейчас только для себя или для знакомых. Здоровье уже не то: паяние провоцирует приступы бронхиальной астмы.

Зато когда пару дней назад я набрала номер сотового телефона нашего героя, на звонок ответила дочь Людмила и сказала, что Анатолий Дмитриевич не может подойти, потому что к нему пришли ученики. Несколько раз женщина извиняющимся голосом говорила мне, что отец не освободился. Примерно через два часа трубку взял хозяин. Как оказалось, встреча с ребятами не была посвящена радио-

электронике, он рассказывал ученикам о планетах и космосе. «К сожалению, сейчас в школьной программе нет астрономии. Зато на телевидении появилось много псевдонаучных передач, предвещающих конец света в разных вариантах. Я не понимаю, кому нужно пугать людей и сеять панику?» – возмущается наш собеседник.

В арсенале у Анатолия Дмитриевича два телескопа собственного изготовления. «Зачем самому придумывать, если всё уже придумано, – чуть-чуть обижается он на мой вопрос. – Телескопы я сделал по схеме из очкового стекла и луп. Точно так же, как микроскоп, только в обратном порядке. В мои телескопы можно увидеть достаточно. Например, если смотреть на Млечный путь, то кажется, что это светлая полоса на небе. Заглянешь в телескоп и увидишь, что на самом деле это множество маленьких звёздочек, разглядеть которые наш глаз не в состоянии, – не устаёт удивляться окружающему исследователь-самоучка. – Вселенная бесконечна. В ней мириады звёзд. Только от одного края нашей галактики до другого свет будет проходить 100 тысяч лет. Это при том, что скорость света – 300 тысяч километров в секунду! Астрономия меня интересовала с детства, и мне хочется, чтобы и другие люди, неважно, взрослые или дети, тоже постигали тайны Вселенной». 

Сегодня, 30 октября, жители посёлка Куйтун будут поздравлять Анатолия Дмитриевича с юбилеем. Администрация поселения готовит для уважаемого человека торжественный вечер. Мы присоединяемся к поздравлениям земляков и желаем юбиляру здоровья и способных учеников.