«Если я не увижу Че Гевару – жизнь, считай, прожита напрасно»
Журналист Юрий Шумайлов был неистощим на выдумки
С художником Александром Ульяновым мы познакомились в Кутулике на Дне Александра Вампилова. Я узнала его по портрету в зале здешнего музея. Художник Ульянов - Почётный гражданин Аларского района. Проживает он в той самой деревне, где и родился в начале тридцатых годов – в селе Мардай Аларского района. Вернулся на родину после долгих странствий. По национальности он вепс, представитель одной из самых малых народностей России. Отец в семье говорил на родном языке и сына научил. Когда привёз ему, семилетнему, из города первую книгу «Как закалялась сталь», то сказал «Луге, пойг и мушта кен сина олод». В переводе с вепского это означает: «Читай, сын, и помни, чей ты и откуда».
Александр Ульянов – прекрасный рассказчик, он и стихи пишет, и прозу его печатают в Алари. Самое интересное в его рассказах оказалось связанным с газетой «Восточно-Сибирская правда». Вот что Александр Сергеевич рассказал о сотрудничестве с областной газетой и своей многолетней дружбе с корреспондентом «Восточно-Сибирской правды» Юрием Шумайловым:
– С Юрием Шумайловым мне суждено было встретиться в Ангарске. Он работал аппаратчиком на химкомбинате и заочно учился в Иркутском государственном университете на факультете журналистики. В начале 1960-х годов Юго-Западный район города Ангарска слыл творческим и дерзновенным благодаря царившему в «конторе» АНХК духу, когда руководителем был интересный во всех отношениях и добрый по натуре В.Ф. Новокшонов. В этой благодатной атмосфере жил боевой отряд художников, в который я влился из-за своей неуёмной жажды познания основ живописи и графики. Академии художеств были недосягаемы для меня по многим причинам, а тут творила знаменитая семёрка самодеятельных художников во главе с К.М. Воеводиным, пользующаяся покровительством руководства предприятия.
Неустанные наши коллективные поездки и походы на природу, «штудия» в условиях мастерской по академическому рисунку давали возможность ежегодно устраивать богатые выставки, пользовавшиеся неизменным успехом у ангарчан. На одной из таких выставок мы и познакомились с Шумайловым. Первый его репортаж в газете «Восточно-Сибирская правда» оказался тем звеном, которое связало нас на много лет. Все большие и малые предприятия области работали тогда шесть дней в неделю, а наш комбинат – пять. Это давало нам возможность каждую неделю два дня, субботу и воскресенье, использовать для журналистской работы. Юра выискивает объект и пишет, а я для его текста делаю рисунки с портретами героев. Такая наша практика кроме учёбы и популярности давала дополнительную поддержку в семейный бюджет, тем более что редакция, к чести её, не скупилась на гонорары.
Работать с Шумайловым было и интересно, и тяжело, его неуёмная натура постоянно держала меня в напряжении. То, по его мысли, я должен был ехать «к чёрту на кулички» и найти там врача, который обслуживал дивизию Василия Ивановича Чапаева, чтобы, пока он здравствует, сотворить его портрет. То он знакомился с инженером, который заслуживал «философского изображения», никак не менее. В его голове было столько мыслей и задумок, будто каждый начавшийся день – последний. Среднего роста, сухощавый, чрезвычайно подвижный, с узким лицом и хитринкой во взгляде маленьких, глубоко посаженных глаз – вот краткий портрет Юры Шумайлова. Почему краткий? Потому что ему нельзя дать полной картины: каждый день он другой, непохожий. То взрывной, неуёмный, то, подобно улитке, уходит в себя и не видит и не слышит никого. То вдруг начинает «глаголить» старо-славянским наречием, а то запоёт на мотивы бурлаков с матушки Волги. Одно было в Юре неизменно: он свято верил тому, что настоящее образование приходит к человеку путём самообразования. И кто хоть раз видел домашнюю библиотеку Шумайлова, тот скажет: да, он, наверное, прав. Где Юра умудрялся находить, выискивать книги, изданные чуть ли не друкарями Ивана Грозного, трудно понять. Завидовал я другу из-за этого сокровища словесности, крепко завидовал и порой пользовался его библиотекой.
В 1967 году Юрий Шумайлов закончил учёбу в университете, получил диплом и устроился в редакцию «Восточки» на штатную должность, а я с семьёй переехал на жительство в Усть-Кут. Теперь наш контакт поддерживался перепиской, и вот однажды получаю от него письмо с предложением, достойным внимания. Где-то Шумайлов разведал, что по северу Бурятии и Читинской области, по Удокану и Становому нагорью в будущем будет построена железная дорога к берегу Охотского моря. Он предложил пройти этим путём, собрать материал, а когда пойдут поезда – проехать и сравнить: что было и как стало. Читаю – и узнаю Юрия. Не может он жить спокойно, тихо. Отвечаю согласием. Первый наш пробный выход по его плану должен был состояться летом 1970 года по маршруту Иркутск – Байкал – Баргузин – Витим – Вача – Кропоткин – Бодайбо. В группу вошли мы с Шумайловым и фотокор Крюков.
И такая экспедиция состоялась! Молодые, горячие романтики переплыли на пароходе в шторм Байкал, высадились в Усть-Баргузине, пешком путешествовали по земле Бурятии, побывали на диком курорте «Гарга», где из земных недр вырывалась кипятком целебная вода, по деревянным корытам стекала вниз к дому в установленные ванны. Старый бурят Ширеторов, хозяин лечебницы, показал журналистам гору костылей, оставленных излечившимися клиентами. Дальше путь лежал на Икатский перевал, через хутор деда Гаргача, через метеостанцию, после ночёвки поднялись на потухший вулкан, где путешественников застала бешеная гроза. И дальше по болотам через бурные речушки, потом с помощью малой авиации попали на Мую, приток Витима. Вот перед ними Муйско-Куандинская впадина, необъятная долина с массой островов среди моря воды. На катере тройку смельчаков доставляют к подножию Шаман-горы, они забираются на вершину, спускаются. Потом – на плоту по Витиму, через порог Парам, и ещё через несколько дней – бодайбинский причал. Устроили лагерь на берегу лимана под вековым сосновым бором. Напротив лагеря – Кодарский хребет, а за спиной – отроги Северо-Муйского хребта, где найдены залежи нефрита. Пять дней отдыха, творчества, бесед и мечтаний под музыку из маленького транзистора.
«Шумит порог, зажатый с обеих сторон хребтами, фотокор Крюков снимает его в разных ракурсах: то ляжет на галечник, то залезет на сосну и сверху снимает пенные буруны, то просит речников переправить его к подножию Кодарского хребта. Я пишу акварелью величавый хребет, освещённый вечерней закатной зарёй, делаю карандашные наброски и рисунки тушью и пером, заполняю дневник и записываю родившиеся в голове стихи, чтобы не забылись», – описал эти дни Александр Ульянов. А чем занимался в это время Юра Шумайлов? Он был зачарован увиденным. То залезал на утёс и раскидывал в стороны руки, словно крылья; то кидался в реку и боролся с волной, а то садился в тени кустов и писал, писал, писал. В то время Юра был увлечён Кубой – в этой борьбе он видел пример для всех угнетённых народов. «Родилась во мне мечта побывать на Кубе, – говорил он товарищам. – Увидеть Фиделя Кастро, но главное – увидеть героя этой маленькой чудо-страны Че Гевару. Если я этого не сделаю, можно считать, что жизнь прожита зря!».
На Кубу Юра не попал. Когда он в редакции писал заявление на путёвку, Че Гевары уже не было в живых – он погиб в джунглях Конго, спасая товарищей по борьбе. Вместо Кубы Шумайлов был направлен в Высшую партийную школу в Москву. И это стало приговором для его мятущейся натуры. Вернувшись из столицы, Юрий Константинович Шумайлов сдружился с коварным Бахусом, и свет померк в его живых глазах неутомимого исследователя человеческих душ, увы… Его материалы появлялись в печати всё реже, стиль стал скучнее, и жизнь закончилась безалаберно. Но в те 1970-е Шумайлов с друзьями-журналистами нередко появлялся в Усть-Куте в квартире Александра Ульянова. И неизменно становился центром внимания – он был неистощим на различные «придумки».