Увы, пишу я эти строки с горьким сожалением: не освоил я в своё время пишущую машинку, не научился набирать тексты и на компьютере. Причина, правда, была. Даже две: во-первых, всё равно собирался вскоре уходить на пенсию, во-вторых, сильно ослабли глаза. И вот теперь прихожу в редакцию «Восточки» (писать-то не перестал!), спускаюсь в цех, где тепло и уютно, где не любят лишнего шума и… лишних людей. Наборщицы знают, что в папке, которую я раскрываю, заложена «бомба» – рукопись страниц эдак на 10–15. «Ну, немного вроде! – говорят мои смущённые глаза. – Я же не Лев Толстой по тыще страниц писать!» «А почерк как у Толстого! – читаю ответ в их глазах. – Это ж какая мука – разбирать ваши каракули…» И я их понимаю. Хотя знаю, что, если я принёс срочный материал, любая из них тотчас возьмётся за рукопись.

Но в одном лице я всегда читаю сочувствие, понимание и желание помочь ближнему своему. Недотёпе, отставшему от технического прогресса.

– Давайте вашу писанину! – смеясь, протягивает к моей папке руку Людмила Мазяргина. – К какому числу нужен материал?

И мы углубляемся в деловой разговор. Людмила быстро пробегает глазами мой труд, уточняет сложные места (это там, где я и сам порой не всё могу прочесть), заголовки, рубрики, имена и прочее. Я знаю, что набирает она не механически, всегда вчитывается в текст и правит явные ошибки, хотя не обязана это делать.

Не нравятся мне эти термины: технический цех, технические работники. В «Востсибправде» сотрудников никогда не делили на «касты» – одинаковым уважением здесь пользуются все, кто работает на общее дело, на свою газету. И, может быть, поэтому здесь многие задерживаются на десятилетия, не пытаясь найти более тёплое местечко. Согласитесь, даже один этот факт говорит о многом.

Людмила Мазяргина в машбюро «Восточки» появилась вслед за своей мамой – Надеждой Степановной Юртиной. Многие годы Надежда Степановна набирала тексты журналистов – сначала в газете «Советская молодёжь», потом в «Востсибправде». Делала это виртуозно, была безотказной и никогда не ворчала на тех, кто сваливался на её голову со своими «нетленками» в самый последний момент и умолял сделать работу срочно. Добродушную Наденьку вообще ничто не могло вывести из терпения: ни грошовая зарплата, ни эти проклятые машинки, чуть ли не каждый день требовавшие починки, когда на весь город был лишь один мастер по ремонту. 

Вот и о золотом характере Людмилы, её безотказности в редакции знают все. 

– Наверное, это мне от мамы передалось: никогда не унывать, ни на кого не обижаться, на жизнь смотреть светлым взглядом, – говорит сама Людмила. 

А ведь простой её жизнь не назовёшь: одного за другим похоронила родителей, потом и мужа. Воспитала троих детей. Дочки уже взрослые, но все «при маме», как и сын Женька, которому всего 12 лет. А ещё подрастают трое внуков.

– Мне нравится большая семья, – говорит Людмила. – Конечно, забот много, но что это за жизнь без забот? Да и редакция всегда помогала, в тяжёлые дни «подставляла плечо». Как и любому другому.

– Люда, ты заметила, мы совсем не говорим о работе?

– Ну, по-моему, мы только о ней и говорим, – смеётся Людмила. – Или вам страсть как хочется о компьютере поговорить, который вы так и не освоили? 

Надежда Степановна Юртина многие годы набирала на машинке тексты журналистов и делала это виртуозно

– Как же ты не поняла, что тебя ждёт, когда ещё девчонкой прибегала к маме на работу и щёлкала клавишами машинки? – спрашиваю Людмилу на правах старого знакомого.

– Да всё просто, – отвечает она. – После школы поступила в медицинское училище. Год проучилась-промучилась, потом ушла. Поняла: это не моё. Тут как раз освободилось место секретаря в «Восточно-Сибирской правде», где  работала моя мама. Пару лет я была секретарём в приёмной редактора, а потом попросилась в машбюро. Это было в начале 1980-х. Мы работали тогда на электрических машинках «Ятрань» – в то время  они считались самыми лучшими. Мне очень нравился коллектив машбюро «Восточки» – молодой и дружный. Была полнейшая взаимозаменяемость. Татьяна Герасимова работала на должности стенографистки и принимала срочные материалы по телефону. Она надевала наушники, чтобы никто её не отвлекал, и начинала стучать на машинке. Да и другие девчонки – Нина Татаринова, Люба Тутукова – строчили как пулемётчицы, как нас называл замредактора Валентин Вениаминович Арбатский. К тому времени я уже всех сотрудников газеты знала, мне нравилась сама атмосфера в редакции. 

И до сих пор с желанием бегу на работу каждое утро. Уже по дороге прикидываю, что надо будет сделать в первую очередь, что может ещё потерпеть. Сначала набираем и правим материалы в текущий номер, а затем – в запас. Целый день суета: кто-то флешку приносит и просит сбросить текст или фото, другому надо отформатировать документ, третьему требуется расшифровать запись с диктофона. Журналисты набирают свои материалы сами, но нам пока работы хватает. Все в цехе работают слаженно, каждый знает своё дело. Рядом с моей коллегой-наборщицей Ириной Копейкиной трудятся верстальщики Марина Южакова и Михаил Хохряков, выпускающий Володя Ковалёв. А вспомните наборный или верстальный цеха типографии: чад, шум, беготня десятков людей… Спросите нашего непосредственного начальника Лидию Георгиевну Сепетинову, которая много лет отдала работе в типографии, – вернулась бы она на старое место?! Думаю, не одну меня тянет в наш маленький, но уютный цех, где мы давно сработались. 

– И так уже…

– 30 лет из моих 55.

– Знаешь, милая, давай договоримся: ты этого не говорила, а я этого не слышал. Вот, бери мою рукопись, тут всего-то несколько десятков страниц.

– Приходите завтра – всё будет готово.