Сняли с себя обвинения и остановили ревизию 

Что до имущества, то оно, натурально, спускалось, и при этом совершенно игнорировался устав, требовавший решения общего собрания. Ревизионная комиссия ещё в мае нынешнего, 1910 года обнаружила такой хаос в бумагах правления, что потребовала созвать чрезвычайное, экстренное собрание. Однако правление не только отказало ей, но и наперёд сняло с себя все возможные обвинения, а ревизию остановило. Тогда один из проверяющих обратился к собратьям с открытым письмом. Но ответа ни от кого не дождался.

– А тут и удивляться нечему, – заметил корректору «Восточной зари» наборщик Клементий Шнуриков. – С начала апреля, то бишь более полугода уже, мы печатаем и печатаем приглашения на собрание, а кворума-то нет как нет! 

Да, несмотря на газетные объявления, подкреплённые именными повестками-приглашениями, всякий раз удавалось собрать не более чем десятую часть членов общества, да и из тех добрая половина сразу же оседала в буфете. Сами члены правления, как прежние, так и недавно избранные, пропускали заседания, а собравшись, демонстрировали настолько разные точки зрения, что противоречия их были признаны непреодолимыми. И председатель заявил, что слагает с себя полномочия.

Одна из иркутских газет тотчас обыграла это ироничным заголовком «Председательский кризис», но и в редакциях были огорчены развалом и раздраем в обществе, существующем почти 30 лет, имеющем свою школу, курсы бухгалтерии и прекрасную библиотеку. Правда, мрачный обозреватель из «Восточной зари» не соглашался использовать как мерило библиотеку: 

– Для банка-кредитора не полнота изданий существенна, а общая сумма закладных и конкретные сроки по ним! А все сроки у приказчиков давно кончились, и пошли штрафные – по 400 рублей за первый просроченный день и по 45 рублей за все последующие. И для перезалога в кассе общества нет достаточной суммы, так что надо будет попадать в ещё одну кабалу к ещё одному банку. 

– Только не надо кислым сиропом политики разбавлять нормальные экономические отношения! – раздражился его коллега. – Слово «кабала» тут абсолютно некстати, куда уместнее употребить другое слово – «разгильдяйство». Ведь что, в сущности, произошло: шесть лет назад приказчики за полцены прикупили у Колыгиной особняк на центральной улице, с роскошными подвалами, каменным пристроем, передним и задним дворами. Да с таким-то богатством одна только аренда, умно организованная, позволяла не только гасить невысокий банковский процент, но и делать накопления. 

Да, удобное расположение особняка и его роскошные залы привлекали и гимназисток, задумавших праздник весны, и добровольное пожарное общество, подготовившее спектакль, и благотворительные организации с их бесконечными лотереями и концертами. Даже учитель танцев Ковалёв, обойдя этот дом, решился снять его, чтобы дать большой детский бал.

В «детской» играли по-крупному

– И с учётом обвальных послевоенных цен аренда особняка способна давать весьма симпатичные суммы, – заключил расчёты газетчик-экономист. – Но наши приказчики как-то сразу всё и съедают, то есть тратят арендные деньги на глупости, на пустяки. И весьма удивляются, когда приходит срок расплачиваться за электричество, а также с уборщиками, гардеробщиками, столярами. Я уж не говорю про обязательные городские и страховые сборы. Коротко говоря, потеряв на большом, поневоле начинают педалировать и такие статьи дохода, как «Плата за кии для бильярда» и «Плата за мел для карточных столов». А к чему это может привести, мы увидели совсем недавно.

Он имел в виду нашумевшее судебное дело, по которому проходили 14 членов Общества приказчиков, главным образом его старшин. Интрига завертелась ещё три года назад, в апреле 1907 года, когда «Иркутские губернские ведомости» открыли свои столбцы для ироничного предупреждения: «Ввиду упадка «дел» в Харбине «рыцари зелёного поля» перенесли свою деятельность в Иркутск. Нам сообщают, что их по-прежнему сопровождает замечательное счастье при игре в карты, и предостерегают, в особенности против одного, известного под кличкою Дергач».

Внимание шулеров-гастролёров привлёк сначала железнодорожный драмкружок, увлёкшийся запрещёнными азартными играми. Администрация клуба этому потакала, видя в штрафах за неуставное ночное пребывание самый верный источник дохода, доходивший до 14 тыс. рублей в год. Неизвестно, сколько б это всё продолжалось, если бы не открылось, что деньги-то тратятся казённые… Начальство взяло меры, и харбинские шулеры переместились в приказчичий клуб. Об этих играх при закрытых дверях было доложено губернатору, и он сделал обществу жёсткое предупреждение. Гастролёры взяли паузу, но совсем небольшую, и в следующем, 1908 году пошли новые жалобы, на этот раз в полицию. Причём назывались конкретные персоны, проигравшие целые состояния и покончившие самоубийством. 

В ночь на 30 ноября иркутский полицмейстер Бойчевский организовал облаву. Никакой утечки информации не было, но помощник клубного эконома Анцыферов не дремал на посту и успел предупредить компаньонов, так что глазам полицейских предстали только разбросанные карты, опрокинутые стулья, машинки для метки карт, записи мелком на столах и клубы дыма. Когда же они рассеялись, непрошеные гости разглядели два выхода – на верхний этаж и во двор. Входили же в комнату через… шкаф, искусно вмонтированный в одну из стен фойе. Сюда же, а также в комнату совета старшин был проведён звонок от «часового», всегда бывшего в доле. 

Меж собой карточные конспираторы именовали игровую комнату «детской», и в этом была своя злая ирония – страсти-то разыгрывались нешуточные: в один присест некто Бернадский проиграл сто тысяч, а Самсонович – пятьдесят. Первого рассчитал с казной выстрел в висок; та же участь ждала и офицера-растратчика Реутова.

Публика, закупившая все билеты на слушание дела картёжников, осталась разочарована: обвиняемые виновными себя не признали, в суд не явились, а лишь передали свои показания, умело отредактированные адвокатами. А защищали их опытные, блестящие присяжные поверенные Патушинский и Разумовский. И все были оправданы. 

«Дамские» деньги многое могут 

На бывшую владелицу особняка Христину Яковлевну Колыгину судебное постановление произвело впечатление двойственное. С одной стороны, она радовалась за знакомых ей старшин, многие из которых считались уважаемыми людьми. С другой стороны, было ясно, что, раз всё теперь сходит с рук, порядка в обществе (а значит, и в доме, с которым продолжала она ощущать свою связь) не прибавится.

Христина Яковлевна была дочерью миллионера-золотопромышленника Немчинова и в своё время считалась совершенной невестой, чьё приданое поднимало дело на совсем другой уровень. Но и предназначенный ей супруг был господин серьёзный, гласный городской думы, так что и особняк на Большой своей основательностью казался ей похожим на всех Колыгиных. У мужа и в приятелях были чрезвычайно солидные господа: купцы Родионов, Тельных, Пятидесятников. Помнится, в 1898 году и губернатор и генерал-губернатор лично благодарили их всех за пожертвования на постройку церквей и школ вдоль железной дороги. 

А сама Христина Яковлевна ещё двумя годами раньше употребила свои «дамские» деньги на устройство общины сестёр милосердия. То есть купила дом на Котельниковской и об-ставила его всем необходимым, не постояв за ценой. Расходы превысили её тогдашние возможности, но на помощь пришёл брат, Александр Яковлевич Немчинов. Он же подал и идею назвать общину именами их родителей, то есть Иаково-Александринской. А три года спустя, подкопив ещё денег, Христина Яковлевна открыла при общине сестёр милосердия амбулаторию. Она работала ежедневно, и все аптеки согласились отпускать ей лекарства с большими скидками. Так что уже в первый год число пациентов шагнуло далеко за 12 тысяч. 

Сама благодетельница в эту пору проживала в удобной, но очень скромной квартирке номер 3 в доме 10 по улице Любарской. Но устраивала роскошные ёлки в детском приюте имени государыни императрицы Марии Фёдоровны, лично подбирая воспитанницам подарки, не только красивые, но и полезные. Доходный дом на Большой своими площадями хорошо подошёл бы казённому заведению, но Христине Яковлевне ещё с детства были памятны разговоры, что приказчиков следует не только контролировать, но и образовывать, облагораживать, потому что вместе с ними и дело сможет облагородиться. Оформляя сделку, она снизила планку до почти символических 130 тысяч рублей, и, по её подсчётам, к 1910 году общество должно было полностью рассчитаться со взятым в банке кредитом. Но вышло как вышло, и в назначенный срок приказчики ютились уже у Дубникова, а особняк на Большой срочно ремонтировали, чтобы сдать в аренду. Ремонтировали бестолково, с большой тратой денег и копеечным результатом, и, однажды обойдя дом со всех сторон, Христина Яковлевна окончательно поняла: им сюда уже не вернуться. 

Эффект Звездича

«Ошибётся всякий, кто решится поставить на приказчика» – с такой фразы должен был начинаться очередной фельетон в газете «Восточная заря». Но автор подумал и решительно вымарал эту строчку. Потому что в хронике «Сибири» обнаружил заметки, сделанные в 1-м общественном собрании. Там, так же как у приказчиков, закладывали-перезакладывали имущество, слагали долги, в том числе и карточные. При этом какой-нибудь новоиспечённый и взвизгивал: «Как же можно гасить частный долг из общественной кассы?», но на него не обращали внимания, так что к концу заседания дошли и до очень крупных сумм, не выплаченных, к примеру, антрепренёрами Звездичем и Рудиным за аренду сценических помещений. Новоиспечённый и тут непременно взвизгивал, но только корреспондент принимал во внимание это одиночное возражение:

– Непозволительно прощать Звездичу долг! Знаю, знаю наверное, что он теперь в Петербурге и дела его хороши!

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.