Два часа правды
Ещё на подъезде к Иркутску Липнягов настроился «держаться не по-столичному», то есть никак не задевать свою провинциальную родню. – Помни, Георгий, что для них ты – гость незваный, без капитала, с одной только амбицией в кулаке. Там её и держи, не высовывай, – напутствовала мать, вдова титулярного советника. Георгий и держал, но недолго: в субботу после бани напробовался облепиховки да и выпалил:– А что это у вас в Иркутске фамилии корявые? О именах уж не говорю: всё какие-то Неонилы да Ермилы. Правду на Москве говорят, что в Сибири всего понамешано.
«Вот странный-то»!
– А на Москве не намешано? – взвился старший сын тётки Леонтий.
– Да уж поровнее, чем тут, – вскинулся Липнягов. Но тут же и осёкся, увидев, как побелел шрам на лбу у троюродного братца.
Года четыре назад он по дороге на пожар свалился с козел, да так неудачно, что и теперь оправился не вполне: спит плохо, мучается головными болями. В пожарном обозе его держат ещё, но относятся как к инвалиду. Другой бы и радовался, а этот переживает: не хочет он, видите ли, нахлебником быть. Вот странный-то! Вчера весь вечер перечитывал старые вырезки из газет.
– Ты погляди-ка: в 1904 году «Иркутские губернские ведомости» написали: «Пожар в доме Кузнеца прекращён прекрасною работой городских команд, и владелец дома препроводил брандмейстеру Домишкевичу 50 руб. для выдачи наградных».
– Ну а ты-то при чём тут, Леонтий?
– Как это при чём?! Ведь это же я флигель-то отстоял! Мне и выдано было целых девять рублей. Я их долго потом не тратил – потому как наградные!
«На этого блаженненького надо просто не обращать внимания, – решил Липнягов, – и займусь-ка я лучше своим собственным трудоустройством». И он составил для местных газет объявление: «Прихожу на дом набивать папиросы. Благодаря многолетней практике работаю чисто, аккуратно и скоро, до 400 штук папирос в час. Обращаться: почтамт, до востребования предъявителю кредитного билета АБ 361185».
Георгий был совершенно уверен в успехе ещё и потому, что в Иркутске на Большой располагалась фабрика папиросных гильз. Их делали из превосходной бумаги на недавно выписанных, усовершенствованных машинах. Липнягов ходил даже полюбоваться на них, и один из фабричных спросил его:
– Что, хотите устроиться к нам?
Георгий оскорбился; правда, ничего не ответил тогда и лишь в разговоре с Леонтием дал волю чувствам:
– Чтобы я да стоял у станка, как какой-нибудь заурядный пролетарий?! Нет, моё дело тонкое, индивидуальное, оно чувства требует и вдохновения, и эту свою удивительную способность я, разумеется, не променяю на ломаный грош!
Леонтий молча слушал родственника и, казалось, ничегошеньки не понимал. Липнягов, ожидавший сочувствия, приобиделся было, но потом подумал: «Да чего ж это я, с Леонтия-то какой спрос?» И сказал примирительно:
– Что, опять о «нашей пожарности» задумался? Сколько вон складок-то на лоб нагнал! Будто и не обозный Борноволок, а какой-нибудь там бранд-мейстер Домишкович.
– Не Домишкович, а Домишкевич! – немедленно среагировал Леонтий. – Сколько раз я тебе повторял фамилию Александра Францевича, а ты всё путаешь… Не такой это господин, чтобы путать.
Поворотный момент
Всем в Иркутске известный бранд-мейстер Домишкевич переживал поворотную осень: в высших сферах было окончательно решено с будущего, 1911 года перевести иркутский пожарный обоз из ведения губернии в ведение города. И от такой перемены никто (включая и гласных) не ждал ничего хорошего. Как заметил один из приезжих, «пожарные – это единственное, что в Иркутске можно назвать безупречным, и этого вы хотите добровольно лишиться!»
Жалованье у пожарных всегда было скромное, и уже это способствовало отбору добропорядочных, надёжных людей. Но главной причиной всё-таки считалось другое: все обозы (включая и тот, что при пожарном обществе) контролировались лично губернаторами. Ими же и опекались. Как недавний начальник Иркутской губернии Моллериус, так и нынешний Гран с немецкой педантичностью хлопотали о снаряжении, обучении команд, определяли сроки открытия и закрытия «сезонов» для добровольцев. И вот из-под такого-то крыла прекрасно организованные команды должны были перейти в ведение мест-ного самоуправления, переживающего не лучшие времена!
«Спорить с Петербургом нам не приходится, однако же стоит по возможности смягчить вред. Прежде окрестные селения получали от иркутских пожарных незамедлительную и безвозмездную помощь – а как будет теперь? Думаю, следует заранее договориться и с управой, и с думой. Кроме того, можно будет попробовать извлечь пользу из предстоящей перемены – составить новое штатное расписание с дополнительными должностями и повышенными окладами.
«Штатные служащие городских пожарных команд, – писала газета «Сибирь» в номере от 11 декабря 1909 года, – получают в настоящее время оклады по довольно сложному и не менее архаичному вычислению. Оклады эти составляются из следующих отдельных статей: жалованье, приварочные, амуничные, добавочные, обмундирование и провиантское довольствие. В качестве последнего всем штатным служителям, кроме брандмейстера, выдаётся по два пуда ржаной муки. В общем, оклад бранд-мейстера составляет 150 руб. плюс бесплатная квартира, прислуга и лошади. Помощники брандмейстера получают по 45 руб. 12 коп., трубники – 31-17, каланчисты – 27-17, и ездовые рабочие – 24-17. Находя оклады для себя и своих помощников крайне недостаточными, брандмейстер просил для себя 200 руб. в месяц, помощникам – по 66 и 78 руб. Управа в докладе думе предложила брандмейстеру – 180, помощникам – по 60, трубникам – по 28-17, каланчистам – 24-17 и рабочим – по 21-17. Выдачу провианта натурой предлагается упразднить, заменив её выдачей трубникам, каланчистам и ездовым по 57 руб. 60 коп. в год».
«Лишние» траты исключить!
Александр Францевич Домишкевич воспользовался советом губернатора и скоро представил в думу проект нового штатного расписания, хорошо продуманный и весьма и весьма обоснованный. Но гласные проявили традиционную «бдительность». И даже скромное предложение о закупке защитных нагрудников было расценено как бесспорно лишняя трата. «Это они показывают, кто у нас теперь главный», – подумал Домишкевич. Но подумал спокойно. И так же спокойно погрузился в обычные предзимние хлопоты.
В октябре, не связанный уже постоянными смотрами пожарных команд, брандмейстер мог позволить себе и «набег» на дирекцию городского театра. В прошлый раз, приехав в театр неожиданно, без звонка, он обнаружил, что все служебные помещения из экономии освещены не электричеством, а керосиновыми лампами и свечами. Кроме того, парикмахер использовал для завивки волос давно уже запрещённые спиртовые лампочки. Да и железный занавес, рекомендованный в прошлом году, хоть и был выписан, но пока что не установлен.
После дирекции городского театра Домишкевич приступился и к самой городской управе.
– В районе второй части так и не установлена нынешним летом каланча, – сразу начал он, вперившись взглядом в нового городского голову Жбанова. – А это значит, что и Знаменское предместье, и Ремесленная слобода остаются в пожарном отношении совершенно безнадзорными. В сущности, недавнее возгорание в Ремесленной слободе грозило нам настоящей катастрофой; да она и произошла бы, если бы огонь случайно не заметил один артиллерийский офицер, проводивший неподалёку учения! – Александр Францевич шумно вздохнул. – Управе не мешало бы озаботиться скорейшей постройкой каланчи. Да и не мешало б и поспособствовать нашему машинисту – установить у него на квартире телеграфный аппарат. Да, вы не ослышались, Константин Маркович: именно телеграфный. Потому что ночью сообщение через центральную телефонную станцию замедляется и машинист прибывает на место пожара позже, чем мог бы.
Ветер + окурок + пук соломы
В октябре команды добровольного пожарного общества и общества взаимопомощи от огня, как обычно, распустили до окончания зимы – и молодые, здоровые, смелые трезвенники сразу же составили конкуренцию кандидатам в кучера, дворовую прислугу и пр. Леонтия Борноволока, как и год назад, оставили сторожить пожарное снаряжение, и кто бы мог подумать, какая над тем местом нависнет угроза!
В конце октября началась гололедица, и на этот участок как на безопасный (то есть каждый день расчищаемый Борноволоком) стали выворачивать обозы с соломой. Два свалившихся тюка подхватил встречный ветер, а незагашенные окурки прохожих довершили дело. Леонтий заметил огонь сразу и сейчас же выставил защиту из жителей окрестных домов. Его хладнокровная распорядительность и позволила отстоять не только склады, но и окружавший их забор.
– В четыре часа выпил чаю и на пост заступил, а к шести-то часам уже всё и закончилось, – рассказывала его мать. – Всего-то два часа, а в них всё и вместилось! Вот ведь как бывает-то…
– Бывает, ишо как бывает-то, – отозвался обычно молчавший дворник. – Отчего ж и не быть, ежели это два часа правды?
И «два часа правды» понеслось по двору от одного к другому, и недели не прошло ещё, а уж приклеилось к Леонтию – как вторая фамилия, нажитая, наработанная.
А Георгий Липнягов перед Новым годом оставил губернский город Иркутск. Он так и не набрал постоянных клиентов, и, кажется, помешал ему в этом пресловутый московский апломб. Кое-что он всё-таки скоробчил и уезжал первым классом, с солидным саком в руках. За Красноярском, разговорившись с новыми пассажирами, бросил первый камень назад:
– Что Иркутск в сравнении с Москвой? Заурядный азиатский город. Вы не поверите, но городская управа многократно обсуждала «злободневный» вопрос: давать ли брандмейстеру Домишкевичу вторую лошадь для служебного экипажа.
– Зачем же вторая-то?
– А затем, что брандмейстер очень тучен.
– И что же в итоге?
– Часть гласных считала, что из сочувствия к животному следует похудеть, но другая часть возражала, уверяя, что «у Александра Францевича представительная внешность, естественная для столь уважаемого и известного в городе господина. И если для её поддержания требуется вторая лошадь, то отчего б и не дать»? В общем, дали, – вздохнул Липнягов. Уже не скрывая зависти.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.
