Мой собеседник – исполняющий обязанности начальника полиции ГУ МВД по Иркутской области Олег Кнаус – пришёл работать оперативником в уголовный розыск в бандитские 1990-е. Уже через десять лет, будучи заместителем начальника областного управления УГРО, в одном из интервью газете он категорично заявил: «Иркутские сыщики научились бороться с организованной преступностью. Злодеяния так называемого братского преступного сообщества будут доказаны, и бандиты понесут наказание». Я даже статью тогда на-звала: «Мафия смертна».

– Похоже, вам действительно удалось справиться с мафией. Во всяком случае, имена «положенцев» в Иркутске, других городах сейчас не на слуху. 

– Разве это «положенцы»?! Криминальные лидеры мельчают. Такого влияния, как раньше, в Иркутской области организованная преступность уже не имеет, она пошла на спад. После того как удалось задержать банды Скрипника, Бердуты и Молякова, привлечь к уголовной ответственности группировку Андреева, в регионе не осталось криминальных формирований, которые бы организовывали заказные убийства и нападения. Но пока руководитель братского преступного сообщества на свободе, говорить о том, что мафию удалось уничтожить, я бы не стал. 

– А что сегодня для сыщиков наиболее актуально? Много разговоров в последнее время о педофилии.

– Распущенность населения, не спорю, растёт. Этому способствуют Интернет, телевидение – кидают зёрнышки в благодатную почву. Раньше, если у человека и были патологические склонности, они обычно прятались глубоко в душе, не проявлялись. Сейчас эта тема муссируется на порнографических сайтах, распространяемых видео, и патология стала чуть ли не нормой. В таких условиях сдвиг в голове у человека легко может развиться. Во всяком случае, те педофилы, которых мы ловили, признавались, что «клинить» их начинало именно после просмотра порносайтов. 

– Назовите самые сложные преступления из тех, что пришлось раскрывать в последние годы. Наверное, ангарский маньяк, которого ловили больше 10 лет? 

– Но поймали всё-таки. С ангарским насильником сложность была в том, что реально начали работать по связанным с ним эпизодам только после 1999 года, когда сформировали следственно-оперативную группу, объединили уголовные дела в одно производство. А преступник именно в это время прекратил свою деятельность: последнее убийство он совершил в 2000 году. Искали-то обыкновенного маньяка, а он оказался не совсем обычным. Маньяки со временем, как правило, прогрессируют: коли он начал совершать преступления, то уже не останавливается, наоборот, делает это всё чаще. Мне это известно из практики, и любой психиатр скажет: деградация личности идёт в таких случаях по нарастающей. А у ангарского маньяка – как обрезало. Поэтому мы искали его среди умерших либо переселившихся в другие регионы, отрабатывали тех, кто помещён в места лишения свободы за аналогичные преступления. 

– Он служил в милиции, знал, что его ищут. Может, просто испугался?

– Да, он был дежурным в одном из отделов милиции Ангарска, как раз в 1999 году уволился. Преступления совершал в свободное от службы время: ездил на своей машине, выискивал женщин лёгкого, как ему казалось, поведения – тех, кто находился в алкогольном опьянении. Знал, что он в розыске, конечно. Но испугало его не это. Скорее всего, там был один серьёзный психологический момент, после которого он прекратил свои вылазки. 

– Это связано с заболеванием?

– Нет, так получилось, что он человека убил, а через два дня пришёл на место преступления – следы хотел убрать кое-какие – и увидел, что женщина жива. Это его сильно проняло. К тому времени на его счету было уже, как мы предполагаем, 12 преступлений и 14 жертв. 

– Как же его нашли через столько лет? 

Материальное обеспечение оперативных служб с каждым годом становится всё лучше

– Следственно-оперативная группа все эти годы не прекращала работу. Ни на один день. Только маньяком и занималась. Состав группы за это время поменялся, конечно. Первый её руководитель сейчас уже на пенсии, недавно порадовали старика. В группе были москвичи – сотрудники Главного управления уголовного розыска МВД, новосибирцы и наши опера. С учётом того, что трупы изнасилованных и убитых женщин поднимались в Ангарске, Ангарском, Усольском и Иркутском районах, из этих территориальных отделов сыщики и были откомандированы в опергруппу по маньяку. Минимум пять наших сотрудников работали в ней постоянно. 

Но ещё сложнее оказалось вычислить академовских «молоточников», в их изобличении полиция, я считаю, недоработала. Мы впервые столкнулись с безмотивными преступлениями. Даже у маньяка есть мотив – удовлетворение каких-то своих потребностей. Потерпевшие по делу «молоточников» не были связаны ни социальным статусом, ни возрастом, ни полом. Одних забивали молотками, другие получали по 30 ножевых ранений. Объединяло преступления только место их совершения – иркутский Академгородок. Это потом стало известно, что молодые люди придерживаются идеологии мизантропов, для которой характерен культ убийства. А мы-то полагали, что нападения в Академгородке совершали разные люди, и версии отрабатывали ошибочные. Безмотивные преступления – для сыщика самое страшное. Если вы пойдёте по улице и вдруг захотите убить случайного прохожего – мы замучимся вас искать. Нам нужен мотив – это 60–70 процентов успеха для сыщика. 

– Скоро областной суд вынесет приговор банде Андреева – там, похоже, тоже полно безмотивных убийств.

– Если бы мы Сергея Андреева поймали, спросили бы, какие у него мотивы были. Но он улетел в Таиланд и исчез. Моё мнение: Андреев являлся лишь организатором многочисленных убийств, а кто был их заказчиком – неизвестно. 

Чекотова, например, зачем ему было убивать? Есть информация, что у Андреева и раньше была банда – из неё никого в живых не осталась. Все были убиты.

– Он их кончил, что ли?

– А вы думаете, почему члены его бандформирования стали признательные показания давать? Поняли, что им «кранты»: правоохранительные органы вышли на эту группировку, вот-вот её возьмут, станет известен руководитель. Бандиты ждали, что их ликвидируют, зачистят по приказу главаря. Естественно, испугались. Кстати, на следы банды сыщики вышли, когда её члены стали своевольничать, совершать разбои, о которых Андреев даже не знал.  

– Вы считаете, что все преступления можно раскрыть?

– А почему нет? Из нераскрытых за те годы, что я работаю, осталось убийство пяти жителей Ангарска, трупы которых подняли в Шелеховском районе. Четыре женщины и водитель поехали в Китай за покупками на «Газели», с ними затесался преступник. Он их всех убил, до сих пор ищем. 

– Так, наверное, плохо ищите. Братьев Вокиных тоже бы до сих пор искали, если бы они на милиционеров не напали, а ограничились убийствами гастарбайтеров. 

– В чём-то вы правы. Любое преступление можно раскрыть, если поднять такие огромные силы, какие были подняты при поимке убийц сотрудников полиции. Всё зависит от резонанса и опасности преступления. У нас каждый день в регионе поднимается три–пять трупов. Резонансные насильственные преступления, совершённые в последние годы, практически все раскрыты. Над каким-то преступлением, например убийством предпринимательницы в Тайшете, получившей посылку со взрывным устройством, сыщикам приходится работать недели три. Убийство таксиста в Братске раскрыли за два дня.          

Спецподразделение по противодействию тяжким преступлениям против личности работает достаточно эффективно. В управлении «тяжики» не сидят – они всё время в командировках. Для сыщика главное – чтобы было, над чем работать. 

– У нас так много умных преступников, которые не оставляют сыщикам следов?

– А что вы думали? Преступник, я имею в виду профессиональный, с годами меняется. Техническая оснащённость, возможность сокрытия следов у нынешних злодеев на уровень выше, чем у тех, кто был десять лет назад. Они учатся на своих же ошибках. Взять квартирные кражи. В 1990-е эти преступления носили массовый характер. Вытаскивали из жилища, бывало, всё подчистую – от книг, шапок, видеокассет, не говоря уж о телевизорах и прочей технике. Сейчас всё по-другому. Двери квартир в основном металлические, обычному наркоману совершить кражу сложно. Приезжают гастролёры из других регионов, настоящие специалисты, воры-отмычники. Берут только золото и деньги. Ну, ноутбук могут ещё прихватить. Следов не оставляют, работают в перчатках. Открыли дверь – ушли, подождали несколько минут – не сработает ли сигналка. Это настоящая организованная преступность. Поймать таких воров сложнее, но мы работаем с другими регионами, задерживаем с поличным. Краж из квартир стало меньше, однако и они погоду делают. Гастролёры обычно по 2-3 квартиры «выносят», когда приезжают. 

– Автоугонщики – тоже профессионалы? 

Большая часть преступлений сегодня раскрывается экспертным путём

– Кража дорогих машин, как правило, профессиональная преступность. Машины за три миллиона рублей и выше уходят в другие регионы и даже другие страны. Были дела, связанные со страховым мошенничеством. Машина уже пересекла границу России, а через две недели бедный «потерпевший» пришёл в полицию заявление писать. Занимаемся до сих пор этим уголовным делом. Тут всё непросто – международные отношения. Но подобных краж под заказ не так уж много.

– Прокуратура считает, что надо ловить в первую очередь тех, кто «Жигули» украл. Тогда хоть какая-то раскрываемость автокраж будет. 

– А разве угоны «Жигулей» самую большую опасность представляют? Это если мы хотим «палки нарубить», поднять показатели – на угнанных «Жигулях» можем это легко. «Жульки» – дело рук несовершеннолетних. Хватает пары суток, чтобы обнаружить их со следами преступления, привлечь к ответственности. «Жигули» и «дорогостои» составляют маленький процент от общего количества похищенного транспорта. Основной вал – машины средней ценовой категории, как правило, это японские праворульные автомобили стоимостью от 350 до 550 тысяч рублей. Именно они идут на возврат владельцам. Раньше такими автокражами промышляла организованная преступность. Теперь всё по-другому. Код-граббер – прибор, с помощью которого легко справиться с современными автомобильными сигнализациями, – вполне доступен любому, стоит в Китае копейки. Этим криминальным промыслом занимаются сейчас разные люди: ранее судимые, безработные, студенты. Они днём учатся, а по ночам машины воруют, такая подработка у них теперь. Это сейчас вообще не проблема – машину украсть. 

– Как вы можете охарактеризовать в целом криминогенную обстановку в регионе?

– Она сложная, как всегда. У нас традиционно высокий уровень преступности – как насильственной против личности, так и корыстно-насильственной. По количеству зарегистрированных убийств мы в России на втором месте. Впереди только Московская область, но там жителей не меньше 15 миллионов, а у нас 2,5. 85% убийств совершается на бытовой почве – во время ссор при распитии спиртных напитков. 

– 30 лет про это пишу. 

– А убийств по пьянке становится всё больше. Есть над чем подумать – и не только полиции. Необходима полномасштабная профилактика: мер, принимаемых органами внутренних дел, явно недостаточно. Борьба с пьянством и безработицей должна стать заботой государственной и муниципальной властей. Если проанализировать, кто нынче совершает убийства, – неработающие, как правило, люди, ведущие асоциальный образ жизни. Мотив – внезапно возникшая ссора при распитии спиртных напитков. Сегодня за день, например, имеем три убийства. Все – на почве ссоры при распитии. Орудия – молоток, нож. Бывает, в ход идёт табуретка или кастрюля. Что под руку попадёт. 

– По большому-то счёту что изменилось за последние годы?

– Да многое. В 1980-е годы, например, разбойное нападение на квартиру считалось чрезвычайным происшествием – на место преступления выезжал сам начальник УВД области. А когда я начинал работать опером в разгар лихих 90-х, в среднем за сутки «хлопали» 12 квартир, и это на территории одного лишь отдела полиции в Свердловском районе. Сегодня даже по области столько не регистрируется. Уровень наркомании и наркопреступности зашкаливал – сейчас такого нет. Количество грабежей, правда, остаётся высоким в крупных городах. Объясняется это просто: полиции на улицах за последние два года сильно поубавилось. 

– Издержки реформирования? А ещё какие-то результаты реформы или смены руководства в МВД почувствовали?

– Подходы у руководства меняются. Мне кажется, в лучшую сторону. Например, мы стали меньше писать «бумажек». Да и совещаний стало меньше, теперь заседаем только по конкретным поводам – обычно выезжаем на место совершения преступлений, там обсуждаются проблемы и принимаются решения. 

– Но «палочная» система оценки деятельности полиции осталась. 

– Сложно переубедить тех, кто десятилетиями работал только на показатели. А их «сделать» на самом деле очень просто. Есть два подхода. Вы можете «спустить» сотруднику ГИБДД «план» – зарегистрировать столько-то административных правонарушений. И он выполнит его очень быстро. А можно по-другому задачу поставить: экипаж, который работает в этом районе, должен обеспечить полную безопасность дорожного движения и отвечать не за количество составленных протоколов, а за все происшествия на этой территории. Этого очень трудно добиться. 

– А перед сыщиками как задача поставлена сейчас?

– Мы перешли на зонально-линейный принцип работы: пытаемся приблизить оперов, участковых, инспекторов по делам несовершеннолетних к обслуживаемой территории. Эта «троица» теперь отвечает за состояние оперативной обстановки в том районе, который обслуживает. Подход, как видите, совсем другой – оценка деятельности не по количеству раскрытых преступлений, не в процентах раскрываемости. Задача поставлена так: у тебя есть свой микрорайон, ты должен там всё знать и влиять на ситуацию. Оперу желательно иметь агентуру, чтобы предотвращать преступления и раскрывать их по горячим следам, участковый с той же целью должен знать всех своих поднадзорников и проводить с ними постоянную работу, инспектора ПДН обязаны охватывать заботой и вниманием трудных детей и неблагополучные семьи. 

– Это интервью выйдет к Дню уголовного розыска. У вас есть возможность назвать имена самых достойных сотрудников.

– Так у нас сейчас все достойные, каждого есть за что хвалить и за что ругать. Некоторые умеют просчитать преступника, вычисляют его. У других глаз так намётан, что он своего «клиента», например карманника, за версту видит, когда тот только собирается в чужую сумку нос сунуть. Есть среди сыщиков и агентуристы, но их немного. Только лет через пять практической работы опер способен создать собственную агентуру – это, как правило, те, кого он когда-то посадил. 

Сейчас сотрудники уголовного розыска стали держаться за свою работу. Текучки и некомплекта у нас нет. Половина оперативников имеет стаж от 5 до 10 лет, и около 70% – высшее юридическое образование. Раньше в уголовном розыске, ППС и службе участковых был самый большой некомплект. А нынче пришли к нам выпускники института МВД – не всем даже места достались. Так что у нас появилась возможность выбирать.

И материальное обеспечение с каждым годом становится лучше: оргтехника, автотранспорт – сейчас всего хватает. А когда я начинал работать в милиции, у нас один «уазик» был на весь уголовный розыск. Мы все утром дружно толкали его с горки, чтобы завёлся. А обратно в райотдел возвращались прикованными наручниками к преступнику – так и ехали в трамвае через весь город. 

Так что всё течёт, всё меняется в жизни. Но уголовный розыск, составляющий ядро полиции, остаётся по-прежнему на переднем крае борьбы с преступностью. И так будет всегда. Удачи вам, опера!

Фото пресс-службы ГУ МВД по Иркутской области