Биологическое однообразие
С внедрением модели интенсивного лесопользования мы можем уничтожить настоящие леса
Словосочетание «интенсивное лесопользование» в разговорах о лесных проблемах России становится всё привычнее. Но это совсем не значит, что все люди, произносящие его, достаточно ясно понимают, о чём именно идёт речь, что подразумевается под интенсивным лесопользованием и как оно может отразиться на российских лесах.
Доклад директора по лесной стратегии ОАО «Группа «Илим» Игоря Сапункова на пленарном заседании международного форума «Лес и человек – Сибирь», который недавно состоялся в Иркутске, как мне казалось, должен был вызвать бурную дискуссию в связи со своей очевидной революционностью, но вызвал он лишь несколько уточняющих вопросов. То ли потому, что участники форума не-внимательно слушали докладчика, то ли потому, что большинство участников форума составляли лесопромышленники, для которых слова «лес» и «древесина» являются прямыми синонимами, не отличающимися даже в эмоциональной окраске. Так или иначе, но и сам Игорь Сапунков эти понятия разделить не пытался.
Характеризуя сегодняшнюю российскую модель ведения лесного хозяйства, он, в частности, сказал: «Принцип – формирование древостоя происходит естественным путём. Подход – отсутствие воздействия на насаждения в ходе всего роста. И цель – минимизация текущих затрат при ведении лесного хозяйства».
Не будучи уверенным, что его мысль поняли все, пояснил: «То есть мы выращиваем древесину с низкими затратами, но и с низким качеством». Не стану тратить газетную площадь на бессмысленные доказательства аксиомы о том, что как раз древесина естественной ангарской сосны, по сравнению с выросшей или выращенной в более южных и более западных регионах, включая Европу, отличается наиболее высоким качеством. Но обращаю ваше внимание на то, что автор доклада говорит «выращиваем древесину», но не лес.
При внедрении модели интенсивного лесопользования, как следует из доклада Игоря Сапункова, всё должно происходить прямо противоположно существующим традициям классического российского лесоводства. В частности, он объясняет: «Подход интенсивной модели – это максимальное влияние на формирование насаждения в течение всего цикла выращивания. Цель – это получение максимального и устойчивого экономического эффекта. То есть мы будем выращивать сырьё высокого качества с высокой добавленной стоимостью».
Вновь докладчик акцентирует внимание слушателей на выращивании не леса, а только «сырья» с целью получения «максимального экономического эффекта».
Первый и главный вывод, который приходит в голову с ходу, без размышлений, – с внедрением модели интенсивного лесопользования мы уничтожим настоящие леса и получим взамен монокультурные и одновозрастные плантации по выращиванию древесины. А вместе с этим катастрофически сократим и без того небогатое биологическое разнообразие наших широт. Понятно, что на обширных плантациях по выращиванию сосны не смогут, к примеру, жить копытные звери. Им там нечего будет есть. Там не будет соболя, потому что в сосновом одновозрастном молодняке ему негде будет селиться. Там не будет многого из того, что есть в естественном разновозрастном лесу, где между соснами растут и рябинка, кормящая множество разных птиц, и дуплистая осина, и кедры – кладезь таёжного корма для очень разного крупного и мелкого таёжного зверья.
Но может быть, на самом деле всё не так? Инициаторы революционных перемен в лесном хозяйстве ссылаются на западный опыт. Чаще всего на опыт Швеции и Финляндии, где денег от использования лесов удаётся получать всё больше, а леса при этом меньше не становится. Зашёл в Интернет, чтобы познакомиться с зарубежным опытом. И первая же сноска на публикацию, которую выбросила поисковая система, ткнула меня в опыт стран, якобы наиболее процветающих благодаря активной эксплуатации своих лесов.
– В целом интенсивное лесопользование ведёт к обеднению биологического разнообразия по сравнению с существующей моделью лесопользования, – писал, оказывается, журнал «ЛесПромИнформ» ещё в 2009 году. – Примером этому служат шведские и финские леса, где в результате десятилетий погони за чистой прибылью леса превратились практически в плантации. Сейчас шведское и финское правительства тратят большие средства на восстановление исходного биологического разнообразия, сохранение редких и исчезающих видов, выкупая леса у частных владельцев и создавая там природоохранные территории.
Лесоводы, по крайней мере, те, к кому я обращался за консультациями и комментариями, такую революцию в лесном хозяйстве совсем не приветствуют. Кто-то более, кто-то менее категорично, но против оказались все, кроме одного знакомого лесоустроителя.
– Да ну и ладно. Пусть попробуют, если хотят. Вдруг, и правда, всё получится хорошо и прибыльно, – ответил он на мой вопрос. – Только не надо внедрять интенсивное лесопользование в лесах. Не надо рисковать лесными землями. У нас в области огромное количество брошенных, зарастающих соснами сельскохозяйственных угодий. Пусть выкупают эти земли и создают хоть сосновые, хоть кедровые, хоть осиновые плантации…