Из жизни памятников
– Полагаю, вы понимаете, что со временем ценность этих редкостей будет лишь возрастать. – Господин Патраман многозначительно поднял вверх указательный палец. – Взять хотя бы вот это частное письмо графа Сперанского: каким открытием оно может стать для вдумчивого исследователя! Что же до писем декабристов Оболенского, Трубецкого, Бобрищева-Пушкина и Александра Муравьёва, то, не спорю, они есть и в Европейской России. Но в этих, адресованных сибирским знакомым, есть то, что вы не найдёте в других источниках. Изначально не рассчитанные на публикацию, они подробно описывают домашнюю жизнь декабристов, их занятия, позволяют в деталях увидеть окружавший их мир. Все письма в хорошей сохранности, впрочем, как и старинные книги. Признаюсь вам, что когда я увидел эти издания времён Екатерины Великой, то подумал, что все они ждали встречи со мной и хотели предстать в самом лучшем виде. – Патраман бережно приподнял на ладонях фолиант в кожаном переплёте, полюбовался и возвратил обратно в шкаф, не забыв повернуть в дверце ключ. А письма сложил в шкатулку и поставил её во внутреннее отделение массивного письменного стола. – В Париже или в Лондоне такая коллекция способна обеспечить безбедную жизнь, но туда ведь надобно ещё до-браться, а с драгоценным грузом в тысячу с лишком томов это куда как непросто.
Японец желает читать указы Петра Великого
– Но, быть может, и в Иркутске найдётся настоящий ценитель и эта библиотека останется в городе? – с надеждой проговорил корреспондент «Восточной зари».
– Ценители здесь, разумеется, есть (взять хоть тех же братьев Пророковых), да только все вы, господа образованные, не при деньгах, и даже в складчину вам этакой библиотеки не взять. А достаточные персоны просто не понимают её значения. Я ведь нынешней зимой предложил аукционному залу Собокарёва указы Петра Великого 1741 года издания. И что же в итоге? Чуть не полгода они проболтались там, пока один заезжий японец не прикупил их за 25 рублей.
– Вижу, вас это удивляет, а вот меня так ничуть! – неожиданно резко перебил ответственный секретарь «Восточной зари». – Странно было бы ожидать, что у обывателя ни с того ни с сего, без постоянной прививки, объявится страсть выкладывать деньги за бесполезные в общепринятом смысле предметы. В сущности, вы со своим утончённым вкусом лишь свысока поглядываете вокруг, ждёте чуда и раздражаетесь, что оно никак не приходит. А ведь даже и мы в редакции не сразу смогли понять, каких ценностей может лишиться наш город!
– Могу вам лишь посочувствовать. – Патраман явно обиделся, и несколькими минутами позже корреспонденты уже покидали его квартиру. Но в следующем номере газеты появилась-таки заметка «Редкое книгохранилище» с подробным списком продаваемых раритетов. Не забыт был и адрес их владельца (Большая улица, 79), а также уточнено, что искать господина Патрамана следует на втором этаже.
Первым на публикацию откликнулся городской архивариус Сергеев. Но оживившийся было коллекционер был жестоко разочарован: посетитель вовсе не собирался что-либо приобретать, а «пришёл как коллега к коллеге». В общем, пожаловаться. И, едва осмотревшись, затянул:
– Вам, конечно, известно, что городской архив с некоторого времени (за нехваткой помещений в управе) переведён в «комнаты» внутри Московских ворот. Решение очень «оригинальное», как и многое в нашем городе. – Он невесело рассмеялся. – Однако ж до 24 марта нынешнего, 1910 года, то есть до памятного всем урагана, можно было как-то ещё терпеть. Но когда с ворот сорвало половину крыши, документы оказались, натурально, во власти стихий. Я, как и положено, подготовил донесение в городскую управу, и недели через две в самом деле прислали рабочих, кои и набросали поверх бумаг какие-то жёрдочки. А городской голова пообещал либо вскоре поставить ворота на реставрацию, либо вовсе снести. Второе для управы, конечно же, проще, тем более что и строительное отделение губернского управления изначально не возражало. Но тут вмешался чиновник по особым поручениям Пророков, и фокус в том, что он имеет влияние на губернатора Грана. Вот и в этот раз, натурально, внушил Петру Карловичу, будто ворота эти имеют ценность культурную и историческую. Так что неизвестно теперь, кто верх-то возьмёт – губерния или город.
А вдруг они кого-нибудь убьют?!
Дискуссии о судьбе Московских ворот, начавшись в 1910-м, достигли кульминации к концу весны вследующего, 1911 года. На заседании городской думы 13 мая первым (для разминки) был поставлен вопрос о сносе старого арсенала на Хлебном базаре.
– Нам предлагают отдать на уничтожение образчик зодчества второй половины 18 столетия! – начал выстраивать оборону гласный Концевич, но никто из коллег его не поддержал. И судьба арсенала была таким образом решена. Управские ободрились и перешли к «обстрелу» Московских ворот.
– Всего вероятнее, что они не связаны ни с какими значимыми событиями, а сооружены по случаю приезда в Иркутск какого-то начальствующего лица, что, конечно, не несёт в себе исторического значения, – заявили члены техническо-строительной комиссии. – Что до архитектурных достоинств этих триумфальных ворот, то тут мы видим лишь один из самых обычных мотивов времён Ренессанса.
– Но если вы сами назвали ворота триумфальными, то, стало быть, и признали, что с ними связано некое важное событие, – возразил гласный Донец.
– Ни в каких документах, имеющихся в управе, нет и намёка на историческое значение Московских ворот, – вмешался городской голова. – И я вынужден всех вас предупредить: если дума выскажется за их сохранение, городская управа снимет с себя всякую ответственность за могущее быть несчастье.
– Да, они поставлены на крайне непрочном грунте и не сегодня завтра могут рухнуть! – подхватил один из членов техническо-строительной комиссии.
Гласные задумались, и один из них, по фамилии Горбунов, вспомнил, что недавно ворота осматривались авторитетной комиссией и никакой угрозы от них обывателям обнаружено не было.
– А у вас есть такое заключение на руках? – парировал городской голова. – В управе его точно нет. Поэтому ставлю вопрос о сносе ворот на голосование.
И одиннадцатью голосами против семи дума постановила немедленно приступить к разборке ворот, ассигновав на это 700 рублей 58 копеек. Гласные Горбунов и Винтовкин стали настаивать, чтобы занесли в протокол их особое мнение, и в это время в зал вошёл опоздавший на заседание инженер Миталь.
– Как осматривавший ворота в составе комиссии, заявляю: сторонники сноса просто не хотят обременять себя сложными восстановительными работами, – немедленно заявил он. – Между тем ворота заслуживают сохранения – как памятник эпохе императора Александра I и первым сибирским культуртрегерам – декабристам.
На другой же день в Общество архитекторов и Академию художеств полетела срочная телеграмма: «Иркутская городская дума постановила разрушить построенные в 1811 году каменные ворота в память открытия Сибирского тракта, прекрасный памятник ампира. Покорнейшая просьба принять зависящие меры для сохранения памятника. Уже начались подготовительные работы по разрушению, на что ассигновано 700 рублей; поддержание же будет стоить немногим дороже».
Свой экземпляр телеграммы получил и иркутский городской голова Жбанов. Зачитав его на заседании думы 26 мая, он добавил, что разборка ворот приостановлена. А ещё заметил, что телеграмма подписана фамилиями инженеров Щусева и Зубкова, каковых обнаружить среди жителей Иркутска не удалось. При всём старании управы.
Часовой не выказал гласным никакого почтения
Как водится, разрушение старых монументов проходило на фоне создания новых: весной 1911 года в Иркутске обустраивалась площадка вокруг бронзовой фигуры императора Александра III. В канун апрельского заседания городской думы члены садовой комиссии выехали на место (осмотреть площадь будущего сквера), но получили резкий отпор стоящего перед постаментом часового. Напрасно уважаемые господа перечисляли собственные заслуги перед городом: солдат не выказал им никакого почтения. На другой день попытку при-близиться к царской особе предпринял городской голова Константин Маркович Жбанов, но и он наткнулся на грозное «Стой, стрелять буду!» – и счёл за благо ретироваться.
Городская дума от неожиданности стушевалась и вступила в переписку со штабом Иркутского военного округа. Но командующий войсками отвечал, что «не находит ни в каком случае возможным разрешить, чтобы часовой у памятника Александру III допускал кого-либо из посторонних, хотя бы и гласных городской думы, так как он не может знать их в лицо».
Идея установки этого монумента родилась ещё в бытность иркутским генерал-губернатором г-на Пантелеева и поначалу не вызвала сочувствия думы. Действительно, странно было тратить средства на возвеличивание-увековечение, когда в городе не было даже и мостовых. Но при голосовании верноподданнические чувства гласных взяли всё-таки верх, и бронзовый император набрал нужное число голосов. 6 декабря 1900 года было дано высочайшее разрешение на подписку, и городское управление первым выделило 10 тысяч рублей. Такой почин подтолкнул купцов ответить 30 тысячами. Остальные пожертвования были куда более мелкими и собирались с трудом, так что в первую годовщину от начала подписки сумма едва перешагнула за 100 тысяч.
Берег Ангары в отведённом под памятник месте был очень низкий и затапливался, поэтому власти обещали обывателям по 10 копеек за каждую таратайку мусора. Одновременно в створе Большой улицы установили некое возвышение и на нём начали примерять к окружающим зданиям деревянные фигуры разной величины – чтобы Александр III был вполне соразмерен окружающему пространству. Эти оптимальные цифры и были переданы затем скульпторам и архитекторам, участникам конкурса. Весной 1911-го, когда отлитый император уже оглядывался окрест, управляющий госимуществами в Иркутской губернии г-н Штромберг вызвался устроить на прилегающей площади сквер. Никто этому не удивился: все знали о страсти Штромберга к древонасаждениям.
Осветитель Сперанский?
Как только основные работы завершились, начался сбор пожертвований на установку памятника сибирскому губернатору графу Сперанскому. В то же время местный отдел Географического общества усиленно хлопотал о сооружении памятника редактору и издателю Михаилу Васильевичу Загоскину. Что до последнего, то тут планы были вполне реальны – просто потому, что предполагался один только камень с вмонтированным в него медальоном. Со Сперанским же, по причине значительности персоны, связывался дорогостоящий и просто неподъёмный проект, так что гласный Виник даже предлагал пустить его по статье на освещение города. Смысл тут был в том, что на громадной колонне с надписью «Сперанскому – Иркутск» каждая буква должна была состоять из щелей, сквозь которые и пропускались бы пучки света.
– Надеюсь, нашим гласным достанет здравого смысла не превращать графа в осветителя, – смеялся редактор «Восточной зари», читая гранки с городской хроникой.
Здравого смысла в самом деле хватило. Но памятник так и не установили.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского
9 июля 1811 года – торжественная закладка (с освящением и громом пушек).
15 сентября 1813 года – окончание строительства, в честь которого городом даётся обед в доме генерал-губернатора. Ворота ярко иллюминированы, в их верхних комнатах преосвященного Вениамина угощают чаем и водкой.
27 июля 1816 года один из мальтинских крестьян убит в триумфальных воротах молнией.
14 ноября 1835 года около полудня новый иркутский епископ Иннокентий на карбазе доставлен на правый берег Ангары, где у Московских ворот его ожидали многочисленные представители всех сословий. Звонили во всех церквях.
11 мая 1890 года буря сорвала крышу на Московских воротах.
22 октября 1894 года «Иркутские губернские ведомости» разместили на своих страницах «Необходимое предупреждение: Московские ворота, где прежде помещался городской архив, вслед-ствие ветхости представляют большую опасность: во многих местах образовались большие трещины, и ворота эти при первом же значительном землетрясении могут рухнуть».
13 мая 1907 года кучер мещанина Сулимского приехал на берег Ангары, за Московские ворота мыть пролётку. Подхваченный течением, утонул вместе с пролёткой.
