Всякому человеку попадаются то там, то тут на жизненном пути открытые ворота. Каждому когда-нибудь приходят мысли, что всё видимое есть символ и что за символом обитают дух и вечная жизнь. (Г. Гессе)

Однажды, почти сорок лет назад, в эти «открытые ворота» таинственного лабиринта искусства вошёл художник Геннадий Кузьмин. На путях сложного творческого самопознания было немало тупиков и опасных обманок, случайных встреч и неслучайных попутчиков, с которыми Геннадия Кузьмина связало некое «генетическое» сходство миросозерцаний: на разных этапах этого увлекательного и опасного путешествия художнику встречались тени, призраки и фантомы античных мудрецов, библейских пророков, французских импрессионистов, символистов, кубистов и великих русских мастеров, обременённых поисками вечной истины и совершенства… Начальный творческий этап художника составляли работы, выполненные в традициях колористически ориентированной иркутской школы. Необычными были только, пожалуй, лица изображённых: задумчивое, почти отрешённое самопогружение в портретах жены Нины и напряжённое вглядывание художника в неизвестное будущее («Автопортреты»).

В те далёкие времена (1970-е гг.) проблемы «человека и природы» существовали в творчестве художника порознь и, казалось, ничто не предвещало будущей целостности, заключённой во множестве часто «самоповторяющихся» тем и сюжетов («женщины», «мифология», «обнажёнки», «мастерская», бытовые композиции, портреты, пейзажи, натюрморты), проникнутых пафосом природно-космического всеединства. Кубически истолкованная форма этих притч, рассказов и мифологем (в отличие от ранних пленэров и психологизма портретных решений) стала носителем и вместилищем скрытой информации, расширяющей эмоциональные и содержательные границы образа. Сюжеты из мифологического «утраченного времени» и мотивы из прозаической повседневности существовали не сами по себе, а по законам выстроенной художником стилевой модели, в которой прошлое и настоящее пребывают в некоем «гармонизированном хаосе» – «доисторическом» времени, размеренно и неторопливо вытекающем из ниоткуда.

«Художник и модель»

В самом обширном и вариативном цикле Геннадия Кузьмина, посвящённом женщинам, образы задумчивых, сосредоточенных, смятенных и даже испуганных героинь перерастают в поэтические аллегории-символы, пронизанные предчувствием и ожиданием чудесных перемен и превращений («Ожидание», «Фруктовая Флора», «Краткое свидание», «Листопад», «Сентябрь», «Скоро весна», «Мелодия осени»). В лирических новеллах серии «Художник и модель» реальное пространство мастерской приобретает черты сакрального пространства творчества: в напряжённом и безмолвном диалоге двух людей – художника и модели – свершается рождение образа, а участницы этого почти мистического таинства (в которых часто узнаётся главная модель – жена Нина) перевоплощаются в «муз», напоминающих прекрасных античных богинь – героинь мифологических сцен из жизни обитателей Олимпа: Дианы, Венеры, Ариадны, Персефоны, пантеистический гедонизм которых созвучен лирике Сапфо: «Я негу люблю,/ Юность люблю./ Радость люблю/ И солнце./ Жребий мой – быть/ В солнечный свет/ И в красоту/ Влюблённой».

Геннадий Кузьмин – участник многих областных, республиканских, зарубежных выставок

Паломничество Геннадия Кузьмина в прошлое – осознанный и напряжённый поиск ответов на волнующую художника проблему межличностных отношений и общих, социальных взаимосвязей человека. Если камерная «семейная» лирика художника фиксирует процессы и этапы сближения двух людей («Встреча», «Влюблённые», «Поцелуй»), завершающиеся гармоническим единством противоположностей («Семья»), то в расширенных, природно-социальных трактовках озвучена мысль художника об извечной потребности отдельной личности в единении с другими людьми («Ужин в деревне») и её (личности) экзистенциальной случайности и затерянности в большом человеческом коллективе («Пациенты», «Старый тротуар»). Эти спектакли и сцены из «театра жизни», повинуясь логике авторского замысла, имеют разную эмоциональную и колористическую температуру: холодную сине-голубую; горячую, сотканную из красно-коричневых пятен и плоскостей; тёплую солнечную; прохладную, организованную переходами и нюансами лилового и серо-голубого; контрастную («солнце и луна» одновременно), более характерную для пейзажей. Насыщенная палитра пейзажей (иркутских, байкальских, зарубежных) сравнима с чистыми и звонкими осколками цвета, которые, подобно волшебному «калейдоскопу», слагаются в красивые радостные мозаики.