Иных уж нет, а те далече…
Самым близким мне человеком в «Восточке», моей матерью в журналистике была Идея Алексеевна Дубовцева (её чаще называли Идой). После нашей полемической статьи о хозрасчёте для Академии наук она стала для меня безоговорочным авторитетом, все её замечания и советы я принимал один к одному. И был очень тронут, когда Ида Алексеевна в «ретроспективном», присланном из Соединённых Штатов материале («Восточка» его опубликовала), рассказывая о том, как к ней в отдел приходили «бородатые информаторы» из институтов Академгородка, не забыла упомянуть и «одного из них» (имя рек), который стал «активно печататься в газете». После выхода в 1967 году её скромненькой книжечки «Иркутский академический» с очерками – научно-популярными и «персонифицированными» – обо всех наших институтах я написал почти восторженную рецензию. Там была, правда, и критика (какая же рецензия без критики!), но с подколами, которые могла понять лишь Ида Алексеевна. Когда я пришёл к Дубовцевой за автографом, она ответила на подколы «благожелательного критика» так, что это мог понять лишь адресат…
Я очень благодарен Иде Алексеевне за то, что она помогла мне состояться как журналисту. Это она однажды сказала молодому автору, что уже видит основания для вступления в Союз журналистов СССР – мне бы такое и в голову не могло прийти.
С лейкой и блокнотом
С Владимиром Ивашковским (он в редакции на улице Карла Маркса сидел в самой моей любимой комнате – вместе с Дубовцевой – и ведал культурной жизнью), кроме газетных контактов, нас связывали, пожалуй, и чисто дружеские, доверительные отношения. Однажды Володя участвовал в нашем традиционном семейном пикнике возле родничка за Академгородком. Помню, он сделал там серьёзное замечание нашей дочери-младшекласснице. Вместе с себе подобными она совершила акт «дедовщины», за ноги стащив малышню с ветвей дерева.
А ещё мы с Владимиром Ивановичем решили написать путевой очерк, неспешно, «с лейкой и блокнотом» пройдясь по главной магистрали левобережья – улице Лермонтова – от троллейбусного кольца до депо. Мы это дело начали, но не завершили: Володи вскоре не стало…
Ледяная тропа Байкала
На предыдущем празднике «Восточки», широко отмеченном в масштабах области (январь 2008 года), когда группа «старичков» вспоминала минувшие дни, Валерий Кашевский, преподаватель отделения журналистики ИГУ, заявил, что это он «впустил» меня в газету. На самом деле слишком молод был в то время Валера, но работать мне с ним в старой редакции действительно довелось. Зато я вывел его на ледяную тропу Байкала. Кашевский организовал переход восточкинцев по льду из Танхоя в Листвянку, когда ему захотелось проверить, обоснованны ли восторги в моих репортажах.
А вот один внегазетный случай. Как-то мы случайно встретились с ним возле остановки под теперешним названием «Посёлок энергетиков», где в 1960-х вводились первые дома для обитателей строившегося Академгородка: в том микрорайоне жил кто-то из родственников Кашевского. И вот мы с ним беседуем, и подходит женщина: «Ребята, занесите мне стол на четвёртый этаж». Ну, если женщина просит… Занесли, поставили, уходим. А хозяйка вместе со «спасибо» протягивает рубль. У меня вырвалось: «Что вы, мы же аспиранты!» Она, чуть подумав и, вероятно, решив, что аспиранты – это особо важные люди, протягивает уже два рубля. «Аспиранты» – за дверь, и с хохотом бегом по лестнице. Потом мы с Валерием Иосифовичем этот случай не раз вспоминали.
Выволочка на страницах газеты
Мои небольшие путевые очерки-эссе с фотографиями прошли в газету через Бориса Новгородова. Первый очерк «Всё-таки не сломалась» – со снимком берёзы, которую, переломив, пригнули к земле, но она дала новый ствол из ветки – я принёс со смущением и робостью. Одно дело – опубликовать текст, совсем другое – принести снимок в газету, где печатались великолепные работы Брюханенко, Минеева, Лысенко… А Борис Нилович принял материал спокойненько – будто я тоже какой-нибудь мэтр. Тем самым он открыл передо мной новые просторы: иллюстрированный путевой очерк стал моим любимым жанром.
Это было в середине 1960-х, а через двадцать лет у нас с Борисом Ниловичем имел место «производственный конфликт». Работал тогда у нас в СЭИ выпускник Саратовского политеха Александр Крутов. Во время «разгула демократии» Саша ударился в политику. Сначала он стал движителем политклуба в Академгородке, на бурные заседания которого – «крутовские чтения» – собирались не только иркутские жители, затем стал редактировать газету «Демократический путь России». Будучи членом оперативной дружины и имея соответствующее удостоверение, Саша Крутов претендовал на бесплатный проезд в городском транспорте, по поводу чего однажды вступил в силовой конфликт с бригадой контролёров. Результат – бичующая Крутова статья в «Восточно-Сибирской правде» за подписью Бориса Новгородова. Само название статьи Саша счёл оскорбительным (там было слово «заяц» с каким-то, не помню, резким эпитетом). Крутов пришёл ко мне просить защиты. Я, поверив ему, обратился к Борису, просил и требовал опровержения, но «правды не добился». Точнее, понял: в скандале виноваты обе стороны.
Получилось, что юный демократоперативник меня подставил. Соответственно, я извинился перед Борисом и дал втык Саше. Вскоре после этого случая Крутов вернулся в свой Саратов и стал профессиональным журналистом-политологом. О нём неоднократно писали «Известия» и «Новая газета»: Александра Николаевича избили за выступления против местной номенклатуры, из его квартиры со взломом похитили компромат, потом он был награждён почётным знаком губернатора «За стойкость и выживание», оштрафован судом за клевету, но Страсбургский суд по правам человека оправдал Крутова и обязал выплатить ему 1000 евро «за причинённый моральный вред». Я позвонил Борису Ниловичу, чтобы сообщить о подвигах его «зайца», воспитанию стойкости которого помогли иркутские контролёры и выволочка на полосе «Восточки». Но трубка молчала, а на другой день я увидел в газете траурную рамочку…
