Виталий Викторович – профессионал лесного хозяйства не только по образованию и должности, но и по образу жизни, по духу, если хотите – по менталитету. Исполнение служебных обязанностей для него, как убедился я из многих разговоров с ним самим и с его коллегами, не столько служба, сколько обыкновенная жизнь. И должность свою он воспринимает даже не столько представленным ему комплектом необходимых полномочий, сколько возможностями обеспечить рациональное, неистощительное использование лесов во благо государства. 

Договорившись об интервью, я планировал начать разговор вопросами к Акбердину о… нём самом: должны же люди представлять, кто назначен главным лесником самой лесистой области России. Но перед встречей посмотрел последние пожарные сводки. И увидел, что с начала июля в нашей области, в отличие от Красноярского края и Якутии, пожаров совсем немного. А пятница 13 июля и вовсе оказалась для нашего региона счастливой – к этому дню были окончательно потушены все старые пожары и не возникло ни одного нового. Более того, целую неделю начиная с этого дня на территории области не было зафиксировано ни одного нового загорания. Потом пожары возобновились, но появляются они не ежедневно и, как правило, не более двух-трёх одновременно. Защитники леса успевают тушить их в день возникновения. Поэтому, поздравив руководителя агентства с удачей, спросил, что принесло её нашим лесам – обилие дождей или заметно изменившееся отношение федеральных властей к организации государственной защиты лесов от огня после трагических уроков дымного лета 2010 года.

– Дожди – наши главные помощники, это безусловно, – признал назначенный руководитель агентства лесного хозяйства. – Но очень редко бывает так, чтобы дожди шли одно-временно по всей территории нашей области. Очень уж большая она по площади. И вот как раз в то время, когда пожарные сводки выглядели вполне благополучно, мы предпринимали немалые усилия, чтобы предотвратить беду, которая надвигалась на Приангарье со стороны Красноярского края. Большие опасения вызывали западные и северные территории области. В Тайшетском, Чунском и особенно Усть-Илимском районах было жарко и сухо. Полтора месяца практически без дождей. Пятый класс метеорологической пожарной опасности! 

– Но это высший, по официальной терминологии – класс чрезвычайной пожарной опасности…

– Вот именно. Поэтому мы сконцентрировали там значительные силы и большинство возникавших пожаров обнаруживали и ликвидировали в первые сутки, не позволяя им разрастаться. Но в Красноярском крае недалеко от нашей границы в то же самое время полыхало несколько крупных пожаров. И был сильный ветер в нашу сторону. Помните, тогда красноярские дымы до Иркутска дотянулись?

– Да. Я был на Байкале. Тогда даже пролив Малое море полностью затянуло дымом.

– Чтобы сдержать огонь в случае перехода пожара на нашу территорию, в Чунском районе вдоль административной границы с соседним субъектом силами арендаторов была проложена минерализованная полоса. Противопожарные барьеры обустраивались в наиболее опасных местах Тайшетского района. Риски были минимизированы. Тем не менее в Тайшетском районе один и тот же большой пожар дважды прорывался на нашу территорию огненными фронтами длиной, пожалуй, километров до трёх! Но справились, потому что были готовы. 

– Виталий Викторович, перед тем, как придти к вам, я не поленился и для сравнения рассчитал среднюю площадь одного пожара на покрытых лесом землях в 2011 и в 2012 годах по состоянию на 26 июля. Считаю этот показатель главным, потому что он наглядно демонстрирует оперативность реагирования на вновь возникшие лесные пожары и эффективность их тушения. Предполагал, догадывался, надеялся, что нынешние цифры окажутся лучше прошлогодних, но результату поверил не сразу. Чтобы избежать ошибки, пересчитал ещё раз и получил тот же самый результат. Средняя площадь одного пожара сократилась не на несколько процентов и даже не на несколько десятков процентов, а в 3,3 раза! В прошлом году, который в пожарном отношении тоже был не самым сложным, она составляла на эту дату почти 75 гектаров. А нынче – менее двадцати двух с половиной! Это означает, что Иркутская область борется с пожарами в три с лишним раза эффективнее? Или всё дело в «мокрой» погоде?

– Погоду скидывать со счетов, конечно, нельзя. Но, изучая пожарные сводки, вы, возможно, обратили внимание, что в некоторые дни, когда пожаров возникало особенно много, а на двух десятках наших территорий были объявлены режимы ЧС, на борьбу с пожарами направлялось одновременно до двухсот одних только пожарных парашютистов и десантников нашей авиабазы. Её численность в этом году была увеличена сразу на 136 специально обученных и натренированных специалистов! А кроме них на ликвидации пожаров работали лесная охрана, специалисты созданного лесопожарного центра, специально обученные бригады арендаторов лесных участ-ков… 

Нынче, благодаря своевременно и качественно реализованным решениям федерального и регионального правительств, у нас появились новые, хорошо укомплектованные людьми и спецтехникой пожарно-химические станции третьего типа, создан лесопожарный центр, координирующий работу специализированных предприятий по борьбе с лесными пожарами. Увеличена кратность авиационного патрулирования и космического мониторинга лесов. В местах, особенно активно посещаемых населением, было организовано наземное противопожарное патрулирование лесов по специально разработанным и утверждённым автомобильным маршрутам… 

К пожароопасному периоду нынешнего года мы смогли подготовиться едва ли не на порядок лучше, чем в прошлые годы. Потому что на эти цели лесному хозяйству впервые за много лет из регионального и федерального бюджетов были выделены соответствующие средства. Нынче нам было на что готовиться, и мы не упустили этой возможности. 

– Как думаете, внезапное изменение отношения власти к живому лесу – это надолго? Или совсем скоро будете с коллегами вспоминать счастливое время, когда на защиту лесов от пожаров государство выделяло достойные деньги?

– Георгий Иванович, я же только лесник, но не экстрасенс. Предсказывать будущее не умею. Возможно всякое, но реальных причин для тревоги я пока не вижу. Знаю, что на нынешний год Российская Федерация планирует выделить ещё более трёх с половиной миллиардов рублей на обновление пожарной техники, создание новых пожарно-химических станций третьего типа, на другие нужды по защите лесов и людей от природных пожаров. Это по России в целом. А у нас, кроме того, принята ещё и региональная целевая программа «Поддержка и развитие лесного хозяйства Иркутской области» на 2012–2016 годы. Она уже работает, и средства на её реализацию выделяются. Поэтому я очень надеюсь, что нынешнее внимание государства к лесным проблемам – это не случайный всплеск эмоций, а одно из генеральных направлений развития страны. Хотя…

– Есть сомнения?

– Для меня стало полной неожиданностью, что Рослесхоз, Федеральное агентство лесного хозяйства, из прямого подчинения правительству опять передали в ведение Минприроды. С такими лесными богатствами, какие имеет Россия, невозможно решать накопившиеся в лесном хозяйстве проблемы «в том числе», попутно. Катастрофические лесные пожары, криминальные рубки, составы необработанной древесины, отправляемые за границу, лесоустройство, проблемы лесного законодательства, организация заготовки древесины без ущерба для растущего леса… Специфических проблем сотни. Их эффективное решение «между делом» невозможно. Лесное хозяйство уже было в ведении Минприроды. И в ведении Минсельхоза было. Результат – сегодняшний клубок проблем. Казалось, что это стало понятно всем и потому совсем недавно нас переподчинили правительству напрямую. Но вдруг снова на те же грабли. Нормотворчеством уже занимается Минприроды. А как там поймут, как оценят принятые и уже реально работающие лесные программы, я не знаю. Мои коллеги самыми добрыми словами вспоминают то время, когда в России было Министерство лесного хозяйства. И руководителей тех помнят, потому что это были настоящие профессионалы.

– Виталий Викторович, несколько минут назад, отвечая на мой вопрос, вы назвали себя лесником. Но с принятием ныне действующего Лесного кодекса эта профессия, эта должность в России исчезла. Теперь слово «лесник» не более чем собирательное выражение, обозначающее лесоводов, лесоустроителей, лесопатологов и всех людей, работающих в лесном хозяйстве. Подчеркну для читателей – именно в лесном хозяйстве, но не в лесной промышленности. Лесозаготовители – не лесники. Они лесорубы. А теперь к вам личный вопрос. Как вы пришли в профессию? В детстве мечтали стать лесником?

– Обидно разочаровывать, но нет. Не мечтал. Не планировал. Вообще не задумывался о том, кем быть. В детстве я мечтал стать офицером, причём не ниже генерала. Не получилось. Моя первая профессия – механик по эксплуатации оборудования лесного комплекса. Работал на Братском и Усть-Илимском ЛПК. Но однажды встретились мы с другом, и он говорит: «Ты же лес любишь, а в лесхозе люди нужны. Переходи». Вот так и стал я лесником…

– В смысле?..

– В буквальном смысле, а не в собирательном. Я был принят на должность лесника. А позже, уже почув-ствовав профессию, понял, что не хватает специальных знаний о лесах. Поступил в институт, и дальше как у всех: должности, ступень за ступенью. До сих пор благодарен другу, указавшему мне мою профессию. 

– Ваша сегодняшняя должность по табели о рангах, мне кажется, как раз генеральской и соответствует. 

– (Смеётся.) Так, может быть, я мечтал стать лесным генералом, только не до конца понимал свою мечту.

– Кто-то из ваших родителей, кажется, тоже работал в лесном хозяйстве?

– Нет. Они не работали. А вот дедушка с бабушкой работали в химлесхозе в Куйтунском районе. Дедушка там начальником участка был. И прадед с пробабушкой в Казахстане, в Семипалатинской области, всю жизнь лесниками проработали, на кордоне жили. Оба почти до ста лет. Там до сих пор есть роща, которую они охраняли. 

– Несколько лет назад один старый лесовод сказал мне, что лесник – это не профессия, а образ жизни.

– Правильно сказал. В девяностых годах для молодых лесничих, среди которых был и я, в Иркутске организовали специальные курсы. Нам лекции Леонид Николаевич Ващук читал, в то время – главный лесничий управления лесами Иркутской области. Для меня величина огромная! Почти легенда. Авторитет непререкаемый. На курсы собралось 14 человек. А к сегодняшнему дню из той группы в лесном хозяйстве кроме меня осталась только Тамара Леонидовна Зарубина. Она сейчас работает заместителем начальника Северного лесничества. Остальные ушли. Не потому, что с работой не справились. У них просто другой склад характера, другой образ жизни. Люди, которые, получив профессиональные знания и даже практику, не почувствовали себя лесниками в душе, в лесном хозяйстве не задерживаются. Здесь же большинство… Может и не большинство, но очень многие работают не только за деньги, не только потому, что где-то работать надо. Они работают от души. Они переживают за судьбу леса. Возьмите то же лесовосстановление, нашу Валентину Яковлевну Щепетнёву. Через неё миллионы сеянцев сосны проходят, а она над каким-нибудь одним засохшим и поплакать может. Людей с таким вот отношением к лесу и своей профессии у нас много. Очень много. Я даже склонен думать, что их всё-таки большинство.