Кинокухня

– Кто думал по поводу вчерашней истории, признавайтесь? – Александр Новотоцкий, стоя в центре кинозала иркутского Дома кино, полушутя «допрашивает» десяток молодых людей, расположившихся в креслах. Это – слушатели мастер-класса, который в течение недели проходил в рамках киношколы, организованной Восточно-Сибирским отделением Союза кинематографистов России. Для тех, кто пришёл впервые, Александр Новотоцкий объясняет, что накануне усилиями коллективного разума они решили сочинить «основанную на местной материи» историю, чтобы наглядно показать, как именно пишутся сценарии. Этой местной материей стали события пятилетней давности, когда в ночь на 21 июля 2007 года группа скинхедов напала на лагерь экологов под Ангарском. Итог – несколько пострадавших, один погибший, длинное громкое расследование и вынесение приговора по этому делу. Остроту тем событиям добавляло то, что одним из нападавших оказался сын организаторов лагеря.

Впрочем, если бы эту историю решили экранизировать, в кино всё было бы немного по-другому. «Мальчика, который погиб, мы решили заменить на девочку и для разнообразия сделать её, к примеру, актрисой цирка», – рассказывает Новотоцкий. Берёт в руки фломастер и начинает рисовать на доске схематичные человеческие фигуры и стрелки между ними. Вот погибшая девушка и её друг детства, который потом связался со скинхедами и участвовал  в нападении. Его мама – организатор лагеря, ничего не знающая об этой стороне жизни сына. Кто-то из слушателей предлагает ввести ещё одного героя – отца мальчика, который работает на комбинате, имеющем косвенное отношение к конфликту. Его тут же дорисовывают на доске вместе с другими возможными персонажами. У сценаристов всё это называется «строить историю». 

– Потому что сценарий – это история, – объясняет Новотоцкий, – у которой есть начало, середина и конец. Всё остальное – это уже составляющие. И рассказать хорошо историю – это как рассказать анекдот.

Позже на пресс-конференции Александр Новотоцкий признаётся, что это был его первый опыт преподавательской деятельности. «И я сначала не понимал, что можно сделать за семь дней, если обучение во ВГИКе, который я заканчивал, идёт пять лет. Причём если там была группа 12 человек, то здесь оказалось 40 человек, и в течение восьми часов им надо было что-то говорить, что-то делать. Но благодаря аудитории, состоящей в основном из талантливых и живых ребят, как-то всё это стало постепенно нащупываться и выстраиваться. Хотя я не уверен, что можно вот так взять и научить писать сценарии. Но можно расставить какие-то базовые  точки, рассказать про литературу, которая должна помочь, описать какие-то свои ощущения от этого ремесла и ответить, почему им стоит или не стоит заниматься», – рассказал он. 

«Зачем ты этим занимаешься, ведь ты же физик?»

На сайте КиноПоиск.ru об Александре Новотоцком очень мало сведений. Сказано только, что с 1992 года он написал сценарии к 18 фильмам, среди которых «Возвращение» Андрея Звягинцева, «12» и две последние части трилогии «Утомлённые солнцем» Никиты Михалкова, «Вдох-выдох» Ивана Дыховичного и другие. Сам он о професси сценариста говорит, что она самая лучшая, потому что даёт возможность прожить очень много жизней. «Мне с детства хотелось быть сразу всеми: и генеральным секретарём ЦК КПСС, когда я в шесть лет узнал, что он самый главный, и чемпионом мира по боксу, – рассказывает Александр. – Столько жизней мне никто в запасе не отвёл. Поэтому единственная возможность – прожить их вместе с героями своих сценариев. Здесь ты можешь одновременно быть кем угодно».

– Чем работа сценариста отличается от работы писателя? 

–  Формой. Это совершенно определённый жанр. Очень сложный. Не просто так страница сценария порой стоит каких-то бешеных денег. Если посчитать в среднем за страницу, мне иногда становится страшно: писатель за изданную книгу получает столько, сколько сценарист за пять страниц текста. Просто так никто такие деньги платить бы не стал. Сценарий – это такая загадочная штука: можно ведь сочинять свободные стихи, а можно венок сонетов, где всё подчинено очень строгим законам. При этом всё должно иметь смысл. И это намного сложнее, чем просто писательство. В первую очередь технически. Хотя потом, когда ты это ремесло осваиваешь, то уже просто думаешь в его рамках. 

– Но всё-таки желание попробовать себя и в качестве писателя возникает?

– Оно есть у всех сценаристов. Кино – грубая и заразная вещь. Но оно обладает какой-то магической силой. Нет людей, которые ушли из кино решительно сами. Хотя были периоды, когда я писал какие-то рассказы, что-то публиковалось. Но пока я не готов пере-ключиться и сказать себе: всё, я больше этим не занимаюсь и пишу книги. Может быть, я близок к этому шагу, потому что после того, как в прошлом году умер мой соавтор (Владимир Моисеенко,  совместно с которым написано большинство сценариев. – «Конкурент»), стало тяжело. Всё как-то изменилось. С ним вообще такие вопросы не стояли. А сейчас я, безусловно, в каких-то размышлениях, хотя по-прежнему пишу, работаю.

– До того как поступить во ВГИК, вы закончили физфак МГУ. Образование физика как-то сказывается сейчас на вашей работе?

– Да, сказывается, потому что когда я учился на физфаке, ряд преподавателей мне говорили: зачем ты этим занимаешься, ты же гуманитарий по натуре. А когда я пришёл во ВГИК, мне говорили: зачем ты этим занимаешься, ведь ты же физик. 

– Почему вообще так получилось – сначала физфак, потом ВГИК?

– Не знаю. В любом случае обучение на физфаке МГУ даёт некую систематизацию. Хотя на самом деле моя учёба там во многом была связана с тем, что после школы меня приписали к атомной подводной лодке, на которой я должен был служить. У меня это вызывало ужас. Я готов  был служить в армии, но только не на атомной подводной лодке. Не из-за радиации, просто я не люблю замкнутого пространства. И поэтому всё время обучения на физфаке я чувствовал, как эта атомная подводная лодка за мной плывёт. И как только я сойду с физфака, она тут же меня поглотит. Поэтому мне пришлось закончить, отработать три года, быть младшим научным сотрудником, почти защитить кандидатскую диссертацию. Но как только я понял, что мне больше ничего не грозит,  тут же поступил во ВГИК. Уже был опыт, жизненный и так далее. 

Вообще я считаю, что сценаристу необходим какой-то опыт. Очень сложно сразу со школьной скамьи стать сценаристом. Конечно, есть талантливые ребята и девушки типа Гай Германики, но она тоже живёт своими школьными впечатлениями. 

В годы обучения во ВГИКе мне посчастливилось встретить классика советской драматургии Евгения Иосифовича Габриловича, ему тогда было 93 года. Он говорил, что сценарист похож на старьёвщика: он всю жизнь, где бы ни находился – в гостях, на улице, в поезде, – всё время как старьёвщик все впечатления складывает себе в рюкзак. Интересные фразы, персонажей, какие-то чёрточки, подсмотренные словечки, ситуации. Потом приходит домой, раскладывает,  что-то выкидывает, что-то оставляет. И когда пишет сценарий, всё это использует. 

Это так же, как всё время идёт отбор возможных сюжетов в голове. Тот же Габрилович говорил, что у нормального сценариста должно быть не менее 100 идей будущих фильмов. Потому что он как коробейник раскладывает перед режиссёром, перед продюсером эти свои идеи. Десять не подошли – следующие десять. Из ста что-то обязательно подойдёт. Это такие критерии, которые оказались полезными в дальнейшем, и я пытаюсь их в том числе донести до тех, кто сюда приходит.

– Для себя что-то любопытное и полезное почерпнули из тех сценариев, что приносили  слушатели курсов?

– Я не стремился к тому, чтобы кто-то читал готовые сценарии. Я призывал к тому, чтобы люди предлагали какие-то истории в разной форме. Предлагал вообще в пяти фразах излагать свою идею. Хотя иногда это было на одну-две страницы. И мы обсуждали, пытались понять – что и как это, в чём соль истории. В один из дней было очень интересное чтение, вызвавшее всеобщий восторг. Человек сочинил невероятную вещь. Когда читал, был очень серьёзен. Действующие лица там были гарпии, богиня Иштар, бог Пан, старец в церкви и так далее. И всё это было так плотно перемешано. Я сказал автору, что перед этим перечитал текст шесть раз. Он сам тоже с большим интересом читал собственное творчество, потому что уже не всё помнил, что наворотил. Но это было интересно. Это произведение все запомнили.

– Теоретически можно ли сегодня, живя в Иркутске, работать сценаристом? И какие ещё впечатления у вас остались от города?

– Мы разговаривали с ребятами, и, естественно, возникали вопросы, как поехать в Москву учиться. Но я и в зале говорил, и сейчас говорю, что пока они здесь, дома, у них есть преимущество. Есть впечатления, есть возможность писать. А всё, что нужно человеку, который к этому стремится, сегодня можно найти в Сети, какие-то книги. Так что совершенно не обязательно рваться в Москву, получать образование. 

Что касается Иркутска в целом, то меня здесь ничего не удивило и не поразило. Хороший город, который, безусловно, отличается от Москвы. Более спокойные, приятные люди, симпатичные лица. Москва – дикий город. В нём невозможно находиться. Если меня пригласят сюда снова, приеду с огромной радостью. Я бы вообще отсюда не уезжал.

Профессия – сценарист

О минусах своей профессии Александр Новотоцкий может рассказывать так же много, как и о её плюсах. По его словам, сценарист всегда зависим. Сначала –  от продюсеров, которые заказывают музыку в современном российском кинемато-графе. Поэтому нужно быть готовым к многочисленным переделкам, каким-то разумным компромиссам, от-стаиванию своей точки зрения и другим сложным взаимодействиям. С режиссёрами ещё сложнее. «Режиссёры – это вторые родители, – объясняет Новотоцкий. – А сценарий – это всегда твоё видение истории. Потом он попадает в руки к режиссёру, который видит его по-своему. И хорошо, если ваше видение совпадает хотя бы на 20%. Но может оказаться, что вообще нет совпадений, что режиссёр всё видит по-другому. Тогда будут совершенно другие картинки и как-то всё перекосится. Поэтому это сложный момент – передача картины мира из одной головы в другую и потом донесение её до плёнки». 

– Вы работали с Дыховичным, Звягинцевым, Рязановым, Михалковым и другими режиссёрами. С кем из них вот этот процесс передачи мысли из головы в голову шёл проще или сложнее?

– Они все разные. Соответственно, и работа разная была. С Андреем (Звягинцевым. – «Конкурент) совместная работа над сценарием заняла фактически несколько дней, потому что сценарий был готовый. Потом Звягинцев говорил, что он там что-то переписал. Но это обычная работа, когда он сделал какие-то предложения, с частью которых мы согласились. И переделали это мы, не Звягинцев.

С Никитой Сергеевичем (Михалковым. – «Конкурент») работа была очень плотная и долгая. Это было какое-то приключение просто на износ. Начиналось оно с того, что нас позвал его сын и сказал: «Приезжайте недельки на две, помогите отцу, уже всё написано». И эти «две недельки» превратились в шесть лет почти ежедневной работы. Тем не менее это был в определённом смысле мастер-класс. Потому что по крайней мере в этой части своей работы Михалков проявил себя как перфекционист. Он не то что халтуры не допускал, но до тех пор, пока не считал, что каждый эпизод выписан на 150 процентов, он не спускал. Самые страшные слова были: уже близко. Это означало, что впереди ещё 30 переделок и переписываний этого эпизода.

– Какого объёма сценарий в итоге получился из этих шести лет работы?

– Конечный результат последних двух частей трилогии сценария, по-моему, был 250 страниц. Но надо учитывать, что из этого потом был сделан и сериал. Там уже ничего не дописывалось.

– Вы смотрите фильмы, снятые по вашим сценариям?

– Мне тяжело смотреть. Очень предвзятое ощущение. Вова (Владимир Моисеенко. – «Конкурент») был значительно более благодарным зрителем, хвалил режиссёров. У меня это не так. Я часто не могу это искренне сказать. Поэтому мне проще промолчать. Но я с трудом привыкаю потом к тому, что снято. 

– Сразу  напрашивается вопрос: причина в том, что режиссёр или актёры не могут воплотить сценарный замысел? 

– Я не знаю, в чём причина того, что происходит с российским кинематографом. Хотя удачные фильмы выходят. С другой стороны, причина всегда была одна: что хороших фильмов в принципе получается мало. Что у нас, что в Голливуде. В Советском Союзе выходило 150–170 фильмов в год. Из них десять были хорошие, один-два оставались на долгое время. Вообще для того, чтобы вышло хорошее запоминающееся кино, должно совпасть очень много разных условий. Нельзя назвать одну причину, что вот режиссёры не понимают сценаристов. Плюс в наше сложное время очень многое зависит от денег: можно позвать тех актёров или нельзя позвать, надо снимать в это время или не в это время. Очень мало у кого присутствует такая творческая свобода. 

– А были случаи, когда режиссёр точно попадал с изображением героев, которых вы описывали? И что нужно, чтобы замыслы режиссёра и сценариста совпали?

– Я считаю своей большой удачей практически всех персонажей в фильме «Возвращение». Хотя потом, когда мы с Володей Моисеенко выходили с легендарного показа этого фильма в Венеции, на лестнице он сказал: «Ну вот, продали наше детство. Что теперь будем продавать?» Конечно, есть ощущение, что какие-то куски жизни ты отдаёшь. Но все ведь знают знаменитый фильм о кинематографе Анджея Вайды «Всё на продажу». Невозможно, не отдав часть своей крови, сделать что-то настоящее. Оно не будет жить. В персонажах тоже должна течь кровь, а для этого её откуда-то надо взять. Ты берёшь её из себя.

В этом смысле Андрей Звягинцев оказался очень близко. Даже не видя некоторых фотографий, в частности моих. Но там есть некоторые кадры, почти точно повторяющие реальную историю.