С чего начинается Чехов

– Как получилось связать жизнь с факультетом филологии и журналистики? 

– Я учился в Улан-Удэ, в школе № 3. В то время это была единственная школа с языковым уклоном. И поскольку рядом, в Иркутске, находится второй по величине университет в Сибири, выбор после школы был очевиден. Поступил на филологию. 

– А после решили учиться в аспирантуре?

– Не совсем так. Я должен был идти в армию, но министерство почему-то от нашего курса отказалось. Видимо, хватало выпускников военных училищ. И я попал на кафедру русской и зарубежной литературы. Если бы пошёл в армию, жизнь, наверное, по-другому повернулась бы. Навряд ли тогда я вернулся бы на факультет и связал свою деятельность с вузовским преподаванием. 

Меня оставили на факультете, где я преподавал семь лет. Не отпускали в аспирантуру. Вы удивлены? Такая суровая преподавательская реальность. Представьте, пришёл молодой преподаватель, единственный мужчина на кафедре. Как его отпустить? Кто тогда со студентами в колхоз ездить будет? (Смеётся.) Сильный пол уже тогда был редкостью на нашем факультете. 

– Кажется, первое, о чём узнают студенты про своего декана, – то, что он чеховед. Почему выбрали работы Чехова для исследования? 

– Мои родители подписались на собрание сочинений Чехова. Знаете, такое в серой обложке, редакции Зиновия Паперного. Будучи в восьмом классе, я открыл том на «Чёрном монахе» и «заразился» им, настолько меня впечатлили образная структура рассказа, музыкальность чеховского повествования. Тем не менее, поскольку я неплохо знал английский язык, диплом решил писать по английской литературе – творчеству Грэма Грина. К слову, он сам называл Чехова в числе своих учителей. Произведения Грина читал в основном в переводе, но часть работ – в оригинале. После защиты меня хотели оставить преподавать зарубежную литературу, однако в итоге мне досталось читать курс отечественной литературы для студентов бурятского отделения. Это и определило конечный выбор Чехова.

– Сколько работ вы издали по его творчеству? 

– Две монографии, а сколько статей – не считал. Но я не только по этой теме публиковался. У меня есть, например, работы по драматургии Вампилова.

– А по другому земляку – Распутину? 

– К сожалению, пока это не мой писатель. Но в будущем, возможно, напишу о нём. Некоторые его вещи, например рассказ «Что передать вороне?», я перечитываю с удовольствием.

– Можете назвать других любимых авторов? 

– В своё время Сомерсет Моэм очень нравился, Олдос Хаксли. Из отечественной литературы XX века – Сергей Довлатов и Владимир Маканин. Если говорить о современном периоде, то здесь мне ближе поэзия, нежели проза. Постмодернистскую прозу, если честно, я не люблю.

– Как поэт вы продолжаете писать? 

– Поэтом я себя никогда не считал. Назовём так – пишущий стихи. В поэзии, мне кажется, нужны две вещи – лирическое чувство (не люблю интеллектуальную поэзию: зачем формулировать в стихах то, что можно сказать прозой?) и свой метафорический ряд, свой язык. Так вот лирическое чувство, кажется, у меня есть, а со своим языком сложнее. Мои стихи достаточно традиционны, относятся к поэзии второго или третьего ряда. 

– Когда последний раз садились писать стихотворение? 

– Недели две назад. Это постоянный процесс. Но сборник специально не готовлю, если только что-то само выпишется. Вообще мои стихи для души, для друзей. Что касается исследовательских работ, то есть замысел выпустить некую итоговую книгу, где будет собрано всё написанное ранее. По такому пути идут многие исследователи. 

Журфака не будет 

«Представьте, пришёл молодой преподаватель, единственный мужчина на кафедре. Как его отпустить?»

– То, что вы филолог, не мешает руководить факультетом, где учатся ещё журналисты и пиарщики? 

– Нет. Вообще, по-моему, в управлении главное – не мешать. Это основная задача руководителя. Глава не должен вносить сумятицу в устоявшиеся университетские процессы лишними инициативами. Пусть всё идёт своим чередом. Для этого, конечно, нужно во многом полагаться на подчинённых. 

– Кого бы вы назвали ключевыми фигурами на факультете? 

– Ближайшие помощники – руководители кафедр, а также мои заместители Елена Шаракшинова и Наталья Пономарёва. Думаю, факультету повезло с этими людьми. Ну, вы же знаете, как Елена Константиновна внимательно следит, чтобы студенты посещали занятия и не опаздывали. Она очень не любит, когда вместо этого они начинают работать. 

– Как с тех пор, когда вы пришли на факультет, он изменился? 

– Сильно. У нас появилась новая специальность – «пиар». Эволюционировало отделение журналистики. В советские времена там не преподавали практики, люди десятилетиями работали на кафедрах, занимаясь лишь теорией. Теперь курсы ведут и действующие журналисты, редакторы. Филологические кафедры, впрочем, остались традиционными в лучшем смысле. Мы думали об открытии отделения «Издательское дело», но демографическая яма эту идею похоронила. 

Сами студенты, казалось бы, такие же, как тридцать лет назад. С их приметами, желанием весело жить, а не сидеть в аудиториях. С другой стороны, уровень подготовки абитуриентов стал ниже. И это я связываю с деградацией общей культуры. Нельзя не заметить также, что, к сожалению, ребят на факультете становится всё меньше и меньше. Когда я поступал, у нас на курсе филологов было 17 мальчиков. У журналистов вообще сильный пол преобладал. Сейчас в журналистику идут в основном девочки. С чем это связано, я не пойму. 

– Как обновляется преподавательский состав факультета? 

– Процесс традиционен. На кафедрах отсматриваем студентов, сильных рекомендуем в аспирантуру. После окончания приглашаем их на кафедры. За последние годы было две таких аспирантки. Кроме того, мы приглашаем читать лекции практиков. Например, у нас ведут курсы Игорь Альтер и Дмитрий Люстрицкий.

– Чем гордитесь за время работы деканом? 

– Могу поставить в определённую заслугу то, что факультет не распался. Когда я только стал деканом, у журналистской кафедры было большое желание отделиться и образовать отдельный факультет. Основной аргумент заключался в том, что факультет назывался филологическим, хотя обучение осуществляется по двум специальностям. Я тогда предложил переименоваться в «факультет филологии и журналистики». «Сепаратистов» это остановило. Теперь вот только пиарщики обижаются.

Перелом тенденции к отделению считаю положительным. Мы большой факультет, с нами считаются. Что это был бы за журфак – 40 человек? Кроме того, уверен, специальности дополняют друг друга. Филология – базовая, фундаментальная наука. На её научной базе можно выстраивать обучение прикладным специальностям – журналистике, пиару, издательскому делу. 

«Университет – это форма социализации» 

– Какие замечания у вас есть к реформе образования? 

– Реформа, конечно, была нужна. Мир меняется, мы перешли в информационное общество, а структура образования оставалась консервативной. Было необходимо что-то делать с этим. Своё влияние оказала глобализация, интеграция на культурном, экономическом уровне. Отсюда появилось желание унифицировать национальные системы образования, привести их к общему знаменателю. Россия подключилась к болонскому процессу, и это не так уж плохо. Плохо то, что наши чиновники не учитывают сам дух болонского процесса и европейской интеграции. Там ведь всё основано на демократических началах: даётся выбор, нет жёстких правил, что все должны учиться по единому плану.

А у нас всё происходит по приказу сверху: экзамены надо сдавать только эти, а если бакалавриат, то для всех. Между тем Болонская система не за-прещает трёхлетнее и пятилетнее образование. Например, в Италии бакалавриат три года, а не четыре. Считаю, что традиционные университетские специальности – физика, математика, химия, история, филология – это всё-таки фундаментальные специальности, которые требуют пятилетней подготовки. А для прикладных специальностей, наверное, достаточно четырёхлетнего обучения. 

– Что изменилось для факультета филологии и журналистики с переходом на приём студентов по результатам ЕГЭ? 

– Уверен, что ЕГЭ возможен там, где есть алгоритм, например в математике. Где можно однозначно ответить «да – нет», «правильно – неправильно». Там тестовая система подходит. А как она работает на экзамене по литературе или истории? Ведь литература учит не считать и решать задачи, а понимать художественный текст. Она вводит детей в сферу ценностных значений, сферу эстетического. А в системе ЕГЭ всё сводится к натаскиванию детей на знание определений и дат. Хотя само гуманитарное знание – это не «дважды два четыре». Оно подвижно. Здесь велика сфера субъективного. Наверное, по-этому авторы экзаменационных заданий всё-таки постепенно увеличивают часть «С», где ребёнок сам должен что-то изложить. Тем не менее пока система подготовки к ЕГЭ продолжает нарушать естественное создание школьной базы и сказываться на уровне подготовки абитуриентов. На это жалуются кафедры не только литературы, но и русского языка. Для журналистов, впрочем, помимо ЕГЭ остался обязательный творческий конкурс, который должен показать, умеет ли абитуриент хотя бы связно излагать мысли.

– Почему, на ваш взгляд, подавляющее большинство выпускников факультета не работают по специальности «журналистика»?

– А и не надо работать по специальности всем выпускникам. Это не основная задача вуза. Высшее образование нужно ведь не за тем, чтобы человек шёл работать только по своей специальности. Университет – это форма социализации. Ведь школьник не приучен к реальной жизни, зная, что может, как говорится, пинать балду до девятого класса и его никто не отчислит. В вузе у студента формируется ценностная, мировоззренческая система, он растёт личностно. Главное, чему учит университет, – думать. И в большой мир он выходит не узким специалистом. Выпускник факультета филологии и журналистики может работать во многих сферах.

К сожалению, нынешняя политика государства направлена на сокращение университетского образования. Но в перспективе она не просто ошибочна, а преступна. Министерство исходит из того, что некому работать руками: прокладывать трубопроводы, добывать газ и так далее. Там рассуждают так: все хотят получить высшее образование, не имея на это мозгов. А раз бюджетных мест много, а абитуриентов мало, давайте сократим университеты. Даже форму уже придумали – объединение в федеральные университеты. Потому что университет просто так закрыть нельзя – будет скандал, как с ИВВАИУ. Однако Иркутск в плане размещения федерального университета был опережён Красноярском. Это нашей местной власти и ректорам большой упрёк, поскольку, уверен, у Иркутска научный потенциал выше, чем у Красноярска. 

– С начала года ходили слухи о готовящемся сокращении преподавательского состава факультета. Какая-то определённость появилась на этот счёт? 

– Всё началось с того, что власти стали сокращать гуманитарное образование, пытаясь лишить выбора детей, имеющих способности к истории, филологии. По всей стране три года назад количество бюджетных мест на гуманитарные специальности резко снизилось. В Новгородском госуниверситете филологам оставили всего девять мест, в Алтайском – 20, в Иркутском – 30. Число бюджетников на журналистике у нас тоже снизилось – до 10 человек. А я помню, как в советские времена набирали 50 человек на журналистику, на филологов – 100.

Преподавательские ставки считаются на основе количества бюджетных мест. В прошлом году на первый курс нам выделили 40 бюджетных мест, умножаем на четыре года обучения, получаем 160 студентов-бюджетников, и, соответственно, через четыре года должно остаться 16 преподавательских ставок. Это почти в 2,5 раза меньше, чем сейчас. Пока мы сокращали только ставки, людей не увольняли. В нынешнем году ожидали, что уменьшение количества бюджетных мест продолжится и это приведёт к увольнению части преподавателей. Но всё обошлось: для журналистов квоты не сократили, а филологам вообще добавили пять мест. Думаю, так произошло во многом благодаря нашему обращению в правительство и публикациям в прессе. 

– А количество «контрактников» факультету не ограничивают? 

– Да, мы вправе свободно набирать студентов на коммерческой основе. Проблема в другом. Для всех вузов планируется ввести единый тариф за обучение. И это тоже преступно. Ну представьте: многие москвичи смогут 60 тысяч рублей платить за обучение, в Иркутске таких людей значительно меньше. А те, кому по силам эта оплата, наверняка будут делать выбор в пользу столицы. И это тоже одна из форм сокращения вузовского образования. Сначала у нас отобрали бюджетных студентов. Теперь хотят лишить ещё и контрактных. Если нечем будет платить зарплаты преподавателям, то в регионах умрут многие специальности. 

– Тем не менее люди продолжают стремиться к гуманитарному знанию. Например, в этом году в Иркутске «Тотальный диктант» писали в два раза больше человек. Почему, на ваш взгляд, проверка грамотности стала так популярна? 

– С одной стороны, мне кажется, хорошо поработали организаторы. С другой, Иркутск – город вузовский. Много людей с высшим образованием, для них вопрос грамотности принципиален. Если мы говорим на русском языке, принадлежим к русской культуре, то не знать родной язык стыдно. Люди хотят проверить себя. Желание хорошее. Когда мы награждали «отличников» и «хорошистов», то видели среди них и наших выпускников. 

– Нынешних студентов факультета не обязываете писать «Тотальный диктант»?

– Нет. Да и зачем? 

– А сами писали? 

– Нет. Да ну! Не хотелось участвовать. На двойку, конечно, не напишу. Но и на пятёрку вряд ли. Тем более что текст был авторский, с авторскими знаками препинания. 

– Чем вы увлекаетесь, кроме литературы? 

 – Основное хобби – футбол. Я уже лет тридцать играю. Из них где-то 25 лет в одной команде и 20 – в другой. Первая команда создана на базе медуниверситета. Туда я попал благодаря брату-медику. Мы играем в мини-футбол. Вторая команда играет в предместье Рабочее. В своё время её создал наш депутат Сергей Иванович Колесников. В футбол играю часто, два-три раза в неделю. Вообще, я всегда любил спорт. В своё время, когда ещё было запрещено, занимался карате. Оно считалось чуждым боевым искус-ством, поэтому приходилось прятаться по подвалам. Потом занимался ушу. И вот команда из боевых видов постепенно увлеклась футболом. 

– У вас есть стратегия на ближайшие годы? 

– На пенсию точно идти не планирую. Лежать на диване и смотреть телевизор? Нет, нужно жить, а на диване – это умирание. Планирую и дальше заниматься любимым делом – читать книги и преподавать. А вот администратором быть – не моё любимое дело. Через пару лет закончится мой третий срок и я уйду с поста декана, даже если упрашивать будут.

– То есть готовы стать преподавателем? 

– Я им всегда оставался. Сейчас у студентов-филологов на третьем курсе читаю спецкурс по Чехову и курс лекций по истории русской литературы XIX века. У журналистов давно не веду. Что касается должности, то считаю, что везде должна быть сменяемость руководителей. Когда один человек сидит на месте двадцать лет, это неправильно. Нужно развитие, должны приходить молодые со своей энергетикой. Уже есть кандидатура на пост декана, которая, на мой взгляд, станет достойной заменой.