(Продолжение. Начало в №№ 19, 22, 25, 27, 30, 33, 36, 39, 42, 45, 50, 52, 55, 58, 61)

При этом областные издательства обязали платить авторам на 25–30 процентов ниже, чем платили центральные. Стоит ли говорить, как редко выходили провинциальные авторы в столицах. 

В 1948 году Совет Министров СССР принял постановление «Об установлении гонорара за публичные выступления писателей». Отныне Союзу писателей СССР разрешалось оплачивать работу литераторов – публичные выступления, которые устраивались без «взимания входной платы». Если исходить из средней заработной платы и покупательной способности тогдашних советских денег, гонорар причитался неплохой. Беда в том, что подобные мероприятия были не так уж и часты.

В таких условиях приходилось либо искать постоянную работу (другими словами, регулярно ходить на службу) и писать урывками, либо надеяться на всеобщее признание, за которым следовали тиражи, издательства и в итоге сносное благосостояние. 

Большинство писателей старались говорить не о быте, а об условиях работы, вкладывая в это широкое понятие всё, что мешало или, наоборот, способствовало творческой деятельности. Кто-то принципиально не ходил на службу, считая, что это творческая гибель. Кто-то, наоборот, тянул семейство, вкалывая, где и как придётся, чтобы в семейном бюджете не было пробоин. А писал по ночам, по выходным, по отпускам…

В 1964 году, выступая на заседании бюро Иркутского отделения СП РСФСР 13 марта, молодой писатель А.М. Шастин говорил: «Мне хочется сказать об условиях, в которых работают наши писатели. У всех рабочих и советской интеллигенции есть штамп, который говорит о том, где товарищ работает, что он состоит там-то. Писатель тоже садится за работу, но только с той разницей, что у него нет своего рабочего места – он садится за работу дома. Положение у большинства писателей незавидное. Например, я не представляю, как можно работать над книгой, когда с одной стороны плачет ребёнок, а с другой – собралась весёлая компания, ведёт весёлый разговор и т.д. В таких условиях у нас работают многие писатели, новому составу бюро надо заняться вплотную таким положением наших писателей. Надо проявить настойчивость, инициативу, внимание».

Как и многие писатели, Юрий Левитанский в Иркутске имел постоянную работу. Вначале это была редакция газеты «Советский боец», затем музыкальный театр, в котором он заведовал литературной частью. Только спустя пять лет после приезда в Иркутск ему, уже семейному человеку, замаячила квартира. Тогда по решению писательской организации выделили две квартиры по 5-й Красноармейской. 24,38 квадрата отдали Иннокентию Луговскому, а 15,84 – Юрию Левитанскому. 

Ещё несколько штрихов к «нетворческой» работе писателей. Эту записку ответсекретаря Иркутского отделения Союза писателей СССР Гавриила Кунгурова во Всероссийское отделение Литфонда СССР можно было бы вполне принять за шутку, но это далеко не так. Она-то как раз и характеризует повседневную жизнь провинциального литератора:

«В течение двух лет наше отделение получает разнарядку на бумагу в количестве 100 кг, и то цветной. На цветной бумаге издательства рукописи не принимают. В настоящее время поток рукописей очень большой и бумаги для перепечатки требуется много. На складе Иркутского бумсбыта есть бумага белая писчая. Просим увеличить на 1958 год разнарядку белой писчей бумаги до 250–300 кг».

Типичным явлением было полное отсутствие или ужасающее положение с писательскими домами в провинции. Где только не ютились творческие организации. Выделение даже мало-мальски нормального помещения для творческих союзов становилось непреодолимой преградой. Только особенная энергия отдельных писателей ломала устоявшиеся традиции, и тогда писатели получали крышу над головой. На одном из собраний 1960-х годов иркутская писательница В. Марина говорила: «Помещения Союза писателей и особенно издательства – едва ли не самые захудалые в городе. В Иркутске строится много новых зданий. Неужели нельзя из числа их найти приличные помещения для СП и издательства? Конечно, можно было бы, если бы у нас было правильное отношение к литературе».

Собственно, вся текущая писательская жизнь состояла из быта. Быт ведь от слова «быть». А что значит «быть» для литератора? Поездки по области или краю, чтобы набраться новых впечатлений, выступить перед читателями. Презентовать новую книгу, провести творческий вечер. «Быть» – это значит встречаться с собратьями по перу по разным поводам, читать бесконечные чужие рукописи, писать рецензии, работать с молодыми, или, как их ещё называли, начинающими…

И сами писатели, и их семьи жили в основном скромно. А после ухода основного кормильца в мир иной семьи оказывались просто в бедственном положении. В особенности если писатель был репрессирован или творчество его было подвергнуто сомнению с идеологической точки зрения. Тогда вся семья и нередко все ближайшие родственники становились изгоями в том обществе, где ещё недавно были друзья, товарищи, читатели и почитатели. 

После реабилитации быт пытались налаживать. Вступали в длительную переписку с различными органами, добиваясь хоть каких-то льгот после потери главного кормильца.

Г. Кунгуров в 1958 году обращался в Иркутский облисполком с просьбой прикрепить к спецполиклинике № 2 семью репрессированного И. Гольдберга – жену и сына. «По состоянию здоровья они нуждаются в систематической медицинской помощи». Такое же ходатайство имелось о семье другого репрессированного писателя – П.П. Петрова.

На юридическом факультете Иркутского госуниверситета учился сын А. Ольхона – Рюрик Ольхон. Ректору было направлено письмо с просьбой обеспечить его стипендией, так как «материальное положение в семье крайне напряжённое, Рюрик Ольхон получает пенсию всего 130 рублей. Других источников для существования в семье Ольхона нет. Вдова А. Ольхона пенсии не получает и находится на иждивении дочери, у которой своя семья».

Как могли, издавали книги ушедших. И не только потому, что они были востребованы читателем, – материальная сторона нередко оказывалась определяющий. Продвигали произведения П.П. Петрова, И.Г. Гольдберга, И.И. Молчанова-Сибирского, А. Ольхона.

Много усилий для реабилитации иркутских писателей прилагал Г.М. Марков. В частности, он был одним из инициаторов возвращения произведений репрессированного иркутского писателя А. Балина. Он писал в Генеральную прокуратуру от имени секретариата правления Союза писателей СССР, который возглавлял, с просьбой пересмотра дела.

Иркутская писательская организация и в мирное время, и в годы войны была, как и положено советским литераторам, что называется, на виду. По-этому и быт оказывался у всех примерно одинаковым, и условия жизни примерно равны. Более состоятельно жили те, кто кроме писательства имел постоянную хорошо оплачиваемую работу или в силу востребованности и всероссийской известности постоянно издавался.

В бытовых вопросах, безусловно, использовались и связи, и приближенность к власти, и собственно отношение власти к писательскому союзу.

В целом жили провинциальные писатели небогато. А зачастую – бедно или очень бедно. Скромным был не только личный быт творческого человека, но и его повседневная общественная работа. К 1950 году имущество всей писательской организации оценивалось в 19514 рублей. Состояло оно из книжного шкафа, письменного стола и стульев рижского производства, трёх шахматных столиков, трёх круглых столов, трёх тумбочек, радиолы, двух ковров и дорожки. Впрочем, похожий спартанский стиль был присущ практически всем казённым учреждениям.

Показательным можно считать заявление будущего лауреата Сталинской премии поэта и прозаика Константина Седых: «В связи с новым обострением моей болезни мне требуется переливание крови и дрожжевое лечение. И то и другое требует денег, а моё материальное положение сейчас таково, что найти нужных средств я не имею возможности. Поэтому прошу выдать мне из средств Литфонда безвозвратную ссуду в сумме 6700 рублей. Помощью Литфонда я не пользовался с 1940 года».

(Продолжение следует)