(Продолжение. Начало в №№ 19, 22, 25, 27, 30, 33, 36, 39, 42, 45, 50, 52, 55, 58)

3 июля 1943 года на очередном заседании бюро Иркутской писательской организации обсуждалась творческая работа писателей. Заседание вёл Константин Седых. Далее по стенограмме: 

«К. Седых: Пусть каждый расскажет, над чем он работает и в какой готовности его работа.

Б.Костюковский: В настоящее время уже закончил повесть «Раны Кости Патрушева». Это повесть о русских людях, сибиряках – участниках великой войны. Кроме того, начал писать повесть «Горячее сердце» о секретаре райкома в дни Отечественной войны. Закончу её к осени.

Г. Марков: Как армейский писатель я много пишу очерков для газеты нашего Забайкальского фронта. Кроме того, у меня подходит к концу работа над второй книгой романа «Строговы». Заканчиваю её посещением сибирских партизан тов. Ленина и возвращением в Сибирь к мирному труду.

Г. Кунгуров: Я в соавторстве с т. Сороковиковым закончил книгу очерков «Монгольский октябрь». Помимо этого цикл монгольских рассказов хочу довести до 10–12 рассказов. Пока написал только три. Они печатаются в 14-м альманахе.

К. Седых: Работаю над второй книгой романа «Даурия», готовлю к печати книгу стихов о сибиряках – героях Отечественной войны. Собрал материал для написания главы новой исторической повести под названием «Казаки на Амуре». Главы из «Даурии» могу дать в следующий альманах.

П. Маляревский: На днях я заканчиваю новую пьесу. Это пьеса об освободительной борьбе народов с германскими захватчиками, хотя в ней фашисты и не называются по имени. Кроме того, мечтаю о научно-фантастическом романе на современную тему.

М. Азадовский: Я готовлю для альманаха письма моих учеников – молодых фольклористов, ушедших от кабинетной работы в горнило боевой и трудовой жизни.

Г. Коненкин: Я написал очерк для сборника к 45-летию комсомола. Кроме того, пишу повесть «Записки сержанта». В ней я расскажу о моих друзьях, с которыми вместе воевал на Дону и под Сталинградом.

А. Кузнецова: Я работаю над новой детской повестью «Дочь народа». Намерена закончить её в ноябре этого года.

А.Шмаков: У меня закончен большой критический разбор «Сибиряки в Отечественной войне». Работаю над очерками о героях нашего тыла.

Г. Марков: Расскажу о работе моих товарищей армейских писателей И. Луговского, И. И. Молчанова, А. Гайдая…»

Константин Седых на этом же заседании спросил, по каким дням будут собираться члены редколлегии альманаха «Новая Сибирь». Азадовский предложил среду. Маляревский тогда и произнёс: «Пусть, значит, у нас будут литературные среды».

По возрасту большинство иркутских писателей в армию не призывалось. Важность публицистического слова всегда была высокой. И они без устали колесили по Иркутской области, встречались с людьми, разговаривали, читали стихи и прозу, пытались настраивать людей на лучшее, на победу.

В самом начале 1943 года иркутские литераторы приняли решение организовать платный литературно-художественный и музыкальный вечер, сбор с которого передать на постройку танковой колонны. 

9 октября этого же года иркутские литераторы провели большой творческий вечер для студентов иркутских вузов в помещении педагогического института. Председательствовал блестящий Азадовский, которого хорошо знали и любили в студенческой среде. 

Практически каждый день писатели уходили к своим слушателям. Конференция учителей собрала более 500 человек, и для них выступали Кузнецова, Жилкина, Кунгуров. Одну из «литературных сред» умудрились провести непосредственно в обкоме ВКП (б).

При этом следует помнить, что большинство писателей имели постоянную работу. Ежедневно ходили на работу, а все встречи и поездки являлись дополнительной общественной нагрузкой. 

Росла Иркутская писательская организация очень медленно. Подолгу рассматривались дела даже уже известных литераторов. В сентябре 1943 года на бюро рассматривали вопрос о приёме в союз Ольхона, Кунгурова, Кузнецовой и в кандидаты – Маляревского и Луговского… У каждого к тому времени было немало книг. Забегая вперёд, отметим, что в 1960 году членами Иркутской писательской организации состояли 29 человек (Абрамович, Кунгуров, Кукуев, Козловский, Седых, Марина, Маляревский, Луговской, Жилкина, Реутский, Таурин, Тычинин, Огневский, Кисилёв, Бройдо, Шастин, Гайдай, Годлевский, Веселков, Чуйко, Полушин, Титов, Трушкин, Рубанович, Никонов, Сесейкин, Яковлев, Минеев, Красовский). Не все они были членами союза, но работали в нём активно. Многие из приведённого списка долгие годы состояли в кандидатах. Некоторые так долго, что в марте 1958 года большой союз отправил специальную депешу в Иркутское отделение: «По сведениям отдела учёта кадров, в вашей организации имеются три кандидата в члены СП: Балябин В.И., Жилкина Е.В. и Печерский Н.П. Предлагается немедленно рассмотреть вопрос о пребывании в Союзе писателей, ибо в противном случае они будут считаться автоматически выбывшими и снова в Союз писателей могут вступить только на общих основаниях без сохранения кандидатского стажа».

Появление в Иркутске Левитанского совпало с возвращением большой группы иркутских литераторов с фронта. «После войны домой, – пишет иркутский краевед И. Козлов, – в родной Иркутск, возвращаются писатели-фронтовики: артиллерист Алексей Зверев, сапёр Лев Кукуев, военные корреспонденты Георгий Марков, Иван Молчанов, Константин Седых, Марк Сергеев (это неточность – М.Сергеев был связистом в действующей армии. – Авт.), политработник Леонид Огневский, штурман бомбардировочной авиации Василий Козловский и офицер пехоты поэт Юрий Левитанский (это тоже неточность, ибо в японскую войну он был военным спецкором. – Авт.). Начинается новое время, новая литература».

Но прежде чем перейти к новому времени, остановимся ещё на одном сюжете, так нелюбимом в советской идеологии, – о качестве жизни людей литературного труда. Ибо как только речь заходила о нём, в ход пускались до боли тупые ярлыки о мещанстве, о высоком предназначении людей творческой профессии, о временных трудностях и о том, что советская власть дала возможность участвовать в строительстве нового мира. О быте, стало быть.

Почти все писатели Иркутска по части бытовой жили плохо, неустроенно, невесело. Редкие исключения в лице двух-трёх хорошо издававшихся писателей, конечно же, не делали счастливыми всех собратьев по цеху. Быт писателя нередко ставил крест на литературе, приводил к трагедиям в жизни и в творчестве. 

Писательский быт можно сравнить с тыловым обозом. То ли двигается, то ли топчется, то жарко, то холодно, без него пропадёшь – там и еда, и вода, и запасы боеприпасов, но по большей части обозных мало кто любит или уважает. О писательском быте, исходя из этого сравнения, можно сказать однозначно: «А быт забыт». 

Я делал много раз попытку описать быт провинциального литератора. И каждый раз сталкивался с одной и той же картинкой. То, что для одного в радость, для другого – проблема. Тема бесконечная и неопределённая, потому что там, где для кого-то был быт, для другого – ад. Уж слишком разные по восприятию и психотипу оказывались литераторы. И потом, разумеется, бессмысленное это дело – выводить творческий взлёт из качества жизни или, точнее, качество литературы из бытовых возможностей. Каждый писатель – индивидуальная лаборатория, такая сложная, такая многомерная, что любой анализ следует заканчивать на моменте попытки обобщения.

Каждый укладывается только в соб-ственную систему, в которой, как говорится, есть всё – «от космоса до зубной боли» (от банальных письменных приборов, почерков, света и стола до усложнённой творческой ауры, семейного быта…) и много чего ещё, что составляет повседневную жизнь.

 Говоря о писательском быте, мы больше испытываем мистический интерес или просто любопытство: а как, а где, а почему?.. Ведь не думаем же мы всьерьёз, что, узнав и скопировав внешнюю сторону писательской жизни, получим его же эффект на белом листе бумаги.

Другое дело, что, исходя из процесса познания, нам совсем бы не помешало для более точной характеристики творчества знать, как, в какой «манере» работали литераторы, каковы особенности их труда, что способствовало таковому… 

 Современник Левитанского член Союза писателей, иркутский профессор, литературовед и историк литературы В.П. Трушкин вёл дневники. Вот некоторые записи: 

«16 февраля 1957 года. Сегодня хотел работать и не смог… Нервы взвинчены до отказа…

24 февраля 1957. Вчера намечал работать, и опять ничего не получилось. Зато сегодня отвёл душу. Сидел за столом часов десять. Завтра продолжу, авось статья и выпестуется… 

10 апреля 1957. А я уже и так задыхаюсь от повседневной сутолоки, заседаний. Поручений, бюрократической писанины и пр. чепухи… И так ни минуты не могу выкроить, чтобы сесть за письменный стол и от души и для души поработать…»

Писательский быт в провинции был обустроен за редким исключением. Одна-две книги в год для человека, у которого писательство являлось единственной профессией, были большой редкостью. Толстые романы писались годами, поэтические сборники складывались не меньше. Гонорары, если сравнивать абсолютную разовую выплату с обычной месячной зарплатой советского служащего, были хорошими. Но, разделив их на потраченные годы, писатель оказывался даже по тогдашним условиям в бедняках.

(Продолжение следует)