– Было ли ваше детство счастливым?

– Своё детство вспоминаю с большим удовольствием. Родилась я в Иркутске. В нашей семье было трое детей: я самая старшая, ещё брат и сестра. Долгое время мама работала на Севере по договору. Она руководила предприятием в Бодайбинском районе, была депутатом районной Думы. Сейчас на пенсии. Я её очень люблю и ей горжусь. 

Большую роль в моём воспитании сыграла бабушка. Она была коммунистом с большой буквы. Во время войны работала заведующей отделением Сбербанка, находящимся в 20 километрах перед линией фронта. Дед прошёл войну. Бабушка приучила меня к чтению, с пяти лет мы записались в библиотеку. Книги были главным моим увлечением и до сих пор им остаются. Кроме того, восемь лет я занималась хореографией. Любимое чтение – трилогия Юрия Германа: «Дело, которому ты служишь», «Дорогой мой человек», «Я отвечаю за всё». С увлечением читала Шолохова – «Поднятую целину», «Тихий Дон». Считаю, эти эпохальные произведения повлияли на мой характер.  

В семье царили добрые, тёплые отношения. Меня всячески оберегали от тех событий, которые происходили в государстве. Я просто была счастливым советским ребёнком. Чувствовала себя защищённой что в школе, что в семье, что на улице. 

Не было бы счастья

– Почему вы выбрали профессию инженера-энергетика? И как получилось, что через год после окончания технического вуза вы кардинально поменяли сферу деятельности и стали работать в гуманитарной среде?

– Сейчас мне сложно определить, чем был продиктован выбор профессии. Я просто решила, что буду инженером-энергетиком. В 1994 году закончила Иркутский политехнический институт. Время было сложное, начался развал предприятий. Я стала честно искать себе работу, чтобы работать инженером. Но в тот момент были абсолютно не нужны женщины-энергетики без опыта работы. Я встала на учёт в центр занятости, со мной провели профессио-нальное тестирование. Результаты теста меня поразили. В числе рекомендованных мне специальностей были те, которые связаны с защитой прав детей: сотрудник комиссии по делам несовершеннолетних, воспитатель, учитель. 

По направлению центра занятости я попала на общественные работы в администрацию Кировского района, в комиссию по делам несовершеннолетних. Потом мне предложили место в отделе по делам семьи и детства. Всё, с чем я столкнулась на работе, было для меня новым. Мне пришлось заново нарабатывать опыт работы с детьми, изучать систему защиты прав детства. В то время отдел детства занимался и организацией отдыха, и предоставлением мер поддержки, и реализацией муниципальных программ. Скоро меня пригласили на должность ответственного секретаря комиссии по делам несовершеннолетних, в сферу моих обязанностей входило курирование пяти городских комиссий. В тот момент мне было 23 года. Длительное время я совмещала две эти должности. Время было тяжёлое, безнадзорных детей мы вытаскивали из подземных коммуникаций, из заброшенных строений, собирали их по городским рынкам. Важно было защитить жизнь ребёнка, забрать его с улицы. За один объезд мы доставляли по 100–120 человек. 

Потом был создан отдел по защите прав несовершеннолетних. Он стал координировать деятельность органов опеки и попечительства на территории города, мы также занимались разработкой муниципальных целевых программ. Тогда впервые появилась программа профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних. Потом началась сложная ситуация с разграничением полномочий между уровнями власти. Из органов местного самоуправления полномочия были переданы субъекту. Такая же участь в конце 2007 года ожидала органы опеки. Затем я работала заместителем начальника управления по молодёжной политике и защите прав несовершеннолетних администрации города. При этом продолжала заниматься вопросами координации комиссий по делам несовершеннолетних и органами опеки и попечительства, вопросами защиты прав детей. В 2008 году мне предложили должность заместителя директора департамента семейной, демографической политики, опеки и попечительства. В январе я ушла из администрации города. Департамент просуществовал восемь месяцев. Потом он был ликвидирован и присоединён к министерству социального развития. Три года проработала начальником управления опеки и попечительства этого министерства. В декабре 2011 года я была назначена на должность уполномоченного по правам ребёнка.

– Насколько ваша нынешняя работа отличается от той, которой вы занимались в министерстве?

– Сфера опеки и попечительства в первую очередь направлена на защиту прав детей, чьи интересы должно защищать государство, а не родители. Вместе с тем органы опеки выполняют много разных функций по защите родительских прав. Например, помощь в смене имени и фамилии, признании ребёнка эмансипированным, защите имущественных и жилищных прав. Хотя моя прошлая и нынешняя деятельность тесно связана, спектр отношений, которые находятся в ведении уполномоченного, в десятки раз шире. Это защита прав детей-инвалидов, детей, чьи права нарушают родители, несовершеннолетних, чьи права нарушило государство.

– Какими инструментами может пользоваться в своей работе уполномоченный по правам ребёнка? Достаточно ли имеющихся в арсенале средств, чтобы быть эффективным органом?

– Основной инструмент – направление в органы власти заключений, рекомендаций по исправлению ситуации в отношении конкретного ребёнка либо какого-либо права, которое нарушается массово. Мы говорим о нехватке мест в детских садах, социальном сиротстве, правонарушениях несовершеннолетних. Наша задача – не столько сформировать рекомендации по больной теме, сколько выработать предложения, чтобы при помощи сотрудничества можно было разрешить проблему. Сам уполномоченный без эффективного диалога с властью не решит ни один вопрос. От того, насколько грамотно, рационально, эффективно мы предлагаем решения, зависит, как власть на них откликается. 

К сожалению, не все правильно понимают роль института уполномоченного по правам ребёнка. Присутствует стереотип, что это некий надзорный орган, который должен вмешиваться в деятельность власти и регулировать её работу. Эта неправильная позиция формирует соответствующее отношение и у населения, и у органов власти. Роль института уполномоченного – правильно реагировать на ненадлежащее действие или на бездействие тех органов, которые должны защищать интересы ребёнка. 

Эмоциональное, физическое, экономическое, сексуальное…

– Будучи уполномоченным по правам ребёнка, ваш предшественник Семён Круть приводил такие данные. От жестокого обращения в семье страдает каждый четвёртый ребёнок. Вы можете согласиться с этой статистикой?

– Это очень оценочный показатель. В российском законодательстве до сих пор нет чётких критериев, что следует считать жестоким обращением. Если рассматривать только физическое воздействие, то каждый четвёртый – это много. Если иметь в виду различные виды насилия – эмоциональное, физическое, экономическое, сексуальное, – возможно, тогда приведённые данные будут справедливы. 

В последнее время мы всё чаще сталкиваемся с таким видом насилия, к которому я как специалист оказалась не готова. Насилие может проявляться и полным равнодушием к ребёнку, уклонением от его воспитания. Например, мама с папой развелись, мама снова вышла замуж, и в новой семье ребёнок оказался изгоем. Сейчас таких семей много. Худшее продолжение этой нездоровой ситуации – возможность запросто отказаться от ребёнка (я не беру во внимание отказ от новорождённых, там ситуация выправляется). Мы привыкли, что отказываются от детей малообеспеченные, неблагополучные матери. Сейчас происходит страшная вещь. Дети оказываются не нужны семьям, живущим в достатке. Мать говорит: «Делайте с ним что хотите, мне всё равно. Он мне больше не нужен, я не могу с ним справиться. Я хочу отказаться от него. У нас родился новый ребёнок». Это уже не один и не два случая, а тенденция.

У меня сформировалась привычка решать проблемы ребёнка, когда он голоден, истощён, раздет, с испуганными глазёнками. Когда его швыряют, когда вокруг него пьяные лица. Это одна ситуация. Совсем другое – когда перед тобой сидит молодая обеспеченная женщина и говорит: «Он мне не нужен». Нельзя, чтобы можно было легко отказаться от собственного ребёнка. Государство должно заставить, понудить исполнять родительские обязанности, если семья не хочет делать этого добровольно. Хотя как заставить полюбить и понимать своего ребёнка, я не знаю. 

– На апрельской сессии Законодательного Собрания области вы представили доклад о результатах работы уполномоченного за 2011 год. Отвечая на вопрос депутатов, вы отметили, что случаев жестокости по отношению к детям в нашей области не больше, чем в других регионах. Почему тогда новости из Иркутской области часто становятся событиями федерального масштаба?

– Во-первых, надо сказать спасибо средствам массовой информации…

– Без иронии?

– Без иронии. За то, что любое преступление против ребёнка становится достоянием общественности. Это вызывает резонанс и формирует отношение к такого рода преступлениям у большинства людей. Кроме того, у меня нет убеждения, что власть намерена скрывать преступления против детей. Случаев жестокого обращения не становится больше, просто каждая подобная ситуация попадает под прицел общественного внимания, мы не боимся об этом говорить. 

Вместе с тем в нынешнем году выросло количество преступлений сексуального характера. Я не считаю, что это связано с активизацией насильников. В первую очередь это результат повышения компетентности людей, которые занимаются такими преступлениями, и вообще с желанием этим заниматься и контролем за расследованием дел. Ведь раньше никто серьёзно не брался за вопросы насилия над детьми. Их просто забирали с улицы. Что с маленькими людьми там происходило, их никто не спрашивал. Вспомните 1990-е годы, когда героиновые наркоманы умирали на улицах средь бела дня. Тогда взрослые дельцы совершали страшные вещи с безнадзорными детьми: на них испытывали наркотики, проверяли их качество. Неизвестно, что делали с этими детьми, когда они находились в наркотическом состоянии. В то время первостепенным было забрать ребёнка с улицы, согреть, накормить его. Не было такой задачи – расспросить каждого, что с ним происходило на улице. Сейчас такая задача стоит. 

Но если законодатель до сих пор не определил, что такое жестокое обращение с ребёнком, я не могу сказать, что эта работа будет эффективной. Ведь мы понимаем, что любой следователь должен чётко выявлять признаки насилия, знать, как работать с детьми, подвергшимися насилию. Сейчас мы как раз готовим региональный план профилактики жестокого обращения с детьми. Часть этого плана – создание системы отделений реабилитации жертв насилия. Они нам крайне необходимы. Ещё один серьёзный вопрос, который мы будем доводить до конца, – формирование учебно-методической базы для подготовки специалистов. К сожалению, не всегда действующие сотрудники готовы к выявлению и расследованию случаев жестокого обращения с детьми. Мы знаем, что в неблагополучных семьях детей бьют, не кормят, не обучают, подвергают угрозам и оскорблениям. Но при этом 156 статья Уголовного кодекса РФ – за ненадлежащее исполнение родительских обязанностей, сопряжённое с жестоким обращением, – возбуждается не так часто, как должно быть. Чаще всего эта мера воздействия вообще пропускается и семью лишают родительских прав, не исчерпав всех методов влияния.

Равнение на Запад

– Светлана Николаевна, вы знаете, какие сейчас бывают продвинутые дети, и, подражая своим западным сверстникам, многие могут считать, что их права нарушены, даже если получили от родителя воспитательный шлепок по мягкому месту. Как часто такие ситуации встречаются в вашей практике?

– Такие ситуации бывают. Например, однажды нам позвонил мужчина. Он сообщил, что у него находится ребёнок, который ушёл от мамы, потому что она его избила. В трубке я услышала вопли мальчика о том, что он не хочет жить с мамой. Мы срочно связались с полицией, комиссией по делам несовершеннолетних, органами опеки. Вскоре выяснили, что ребёнок даже сходил в фельдшерский пункт и прошёл медицинское освидетельствование на предмет побоев. Затем мы узнали, как всё было. Оказалось, мальчик вечером ушёл из дома, вернулся в пять часов утра. Мама многодетная, работающая, дома хозяйство, встретила припозднившегося сына с проводом и хорошенько отходила. На вопрос, есть ли основания лишать мать родительских прав, я отвечу: «Нет». Другое дело – маму можно привлечь к административной ответственности за использование неадекватных методов воспитания. Но больше эта семья нуждается в грамотной помощи психолога и социального работника. 

– Как вы думаете, применим ли к нашей стране опыт других стран, в которых даже некорректное замечание своему ребёнку может привести родителя на скамью подсудимых?

– Я против таких перекосов. Считаю, что опыт стран, которые ювенальной юстицией занимаются давно, неприменим к нам. У нас другой менталитет, другие корни, другая культура. 

Ещё одна проблема – мы не умеем быть родителями, правильно разрешать конфликты. Причём этой науке учат в замещающих семьях, считается, что родным мамам и папам такие знания не требуются. В итоге мы копируем модели поведения своих родителей или других людей, которые, как нам кажется, поступают правильно. При этом мало кто читает специализированную литературу, хотя сейчас таких людей уже больше. Появились службы медиации, стало больше служб психологической помощи, которые рассказывают родителям, как правильно корректировать девиации в поведении ребёнка. Стали больше говорить о планировании семьи. Ведь раньше планирование семьи происходило чаще случайным способом.

– Вот и напланировали, что некоторые семьи решают вообще не заводить детей…

– Да, появилась модная тенденция: воспитывать детей – это тяжело, надо пожить для себя, дети – это обуза. Некоторые говорят: «Нам дети не нужны, нам и так хорошо». По-моему, такие рассуждения попахивают безнравственностью.

– Вы являетесь инициатором создания экспертного совета при уполномоченном, на 15 мая запланировано его заседание. В повестке – совершенствование земельного законодательства. О чём конкретно пойдёт речь?

– Экспертный совет создан для решения нескольких вопросов, в том числе устранения пробелов в законодательстве. Мы наметили ряд проблем, которые требуют срочного решения. Например, по областному закону о бесплатном предоставлении земельных участков свой надел могут получить многодетные семьи. На наш взгляд – и с этим согласны депутаты, курирующие этот вопрос, – закон реализуется неэффективно. К нам обратилось много граждан, прошедших «круги ада», но так ничего и не получивших. Во-первых, человек сам должен найти участок, свободный от чьих-то прав, и предоставить его в соответствующий орган. Во-вторых, закон может спровоцировать коррупционное поведение чиновника. Получается, государство не предоставляет человеку землю, как это заявлено в законе, а вынуждает его тратить много усилий и денег, не гарантируя результата. Мы считаем, нужно полностью менять концепцию закона. Кроме того, в новой редакции необходимо закрепить интересы детей, наложив запрет на продажу выделенных участков. 

Оказалось, что на федеральном уровне не урегулирован вопрос о прохождении детьми семейной формы обучения. В деревне Савватеевка Ангарского района на подобной форме обучения находятся дети из-за конфликта внутри школы. Получилось, что родители забрали детей из школы, но не могут дать им качественное образование. Предложения по сложной ситуации также предстоит подготовить экспертному совету. 

Ещё одна проблема – пособия детям-сиротам, которые из-за правовой коллизии лишены всяких выплат. Дети-сироты находятся на полном государственном обеспечении, но большинство из них регулярно получают деньги на счёт. Ребёнок, у которого умерли родители, имеет право на получение пенсии по утере кормильца, ребёнок-инвалид получает пенсию по инвалидности, ребёнок, родители которого лишены родительских прав, имеет право на получение алиментов. Дети с прочерками в свидетельстве о рождении не имеют ничего. Таких детей в области больше 100. При выходе из детского дома у них нет никаких накоплений.

– А как быть с детьми, родители которых не платят алименты?

– Это уже вопрос реализации права. Право на алименты в законе закреплено. Другое дело, что в силу разных причин ребёнок может не получать денег. Например, из-за бездействия службы судебных приставов, либо если должник скрывается, либо если он доступен для приставов, но у него нет имущества, подлежащего взысканию. Право есть, но оно не реализуется. Над этим вопросом можно работать, он решаем. А те проблемы, о которых я сказала, никак не урегулированы. 

Всего на ближайшие полгода для рассмотрения экспертного совета мы запланировали примерно семь вопросов, требующих детальной проработки на уровне региона и федерации. В том числе проблему индексации пособий, которые выплачиваются по факту гибели или увечья родителя. Например, у детей погиб единственный кормилец. Суд обязывает организацию ежемесячно выплачивать иждивенцам определённую сумму. Но если вопрос индексации не отражён в судебном решении, применить её потом не будет возможности. На практике мы столкнулись с этим недоразумением, думаем, как его исправить. 

Понимаете, каждый день жизнь диктует вопросы, над которыми ломаешь голову и не знаешь, как поступить. Одна ситуация – бабушка-опекун воспитывает ребёнка, мама умерла, была в браке, в свидетельстве о рождении записан отец, сейчас он отбывает наказание. До этого отсидел шесть сроков. Бабушка не хочет, чтобы, когда этот человек выйдет на свободу, он мог оказывать влияние на ребёнка. Она смогла доказать, что мужчина не является биологическим отцом. Суд принял решение об исключении из актовой записи сведений об отце. Встал вопрос о смене фамилии. Но по законодательству с инициативой о смене фамилии может выйти только родитель, опекун таким правом не наделён. Опять правовой тупик.

Дети и Интернет

– Недавно вы создали странички уполномоченного по правам ребёнка в социальных сетях. Как собираетесь использовать эти ресурсы?  

– Пока это установление контактов с людьми, которые хотят говорить на темы защиты прав детей. Как среди специалистов, так и среди всех неравнодушных людей, готовых покритиковать, предложить идею или сообщить о случае некорректного обращения с ребёнком. Многие не готовы позвонить, написать, а в соцсети, даже не представившись, можно обратиться к уполномоченному. 

– Вы знаете, что нередко права детей нарушаются в виртуальном пространстве. Планируете ли действия в этой плоскости?

– Не знаю, хватит ли ресурсов у уполномоченного. Это серьёзный вопрос, который должен жёстко отслеживаться на государственном уровне. Даже если меня будут упрекать в ограничении чьих-то прав на информацию, я убеждена, что должны быть организованы заградительные меры на доступ к ресурсам, которыми сейчас легально может пользоваться любой человек, в том числе ребёнок. Я сама мама, меня очень беспокоит, когда моя девятилетняя дочь общается в социальной сети и какой-то взрослый человек пытается связаться с ней, приглашает зайти на определённые странички. Но даже если я поставлю на компьютер программы, ограничивающие доступ к Интернету, я не застрахована от того, что на телефон ребёнка придёт что-то нежелательное. Например, сегодня мне на служебный телефон пришло сообщение: «Хочешь познакомиться? Зайди в чат. Стоит 60 рублей». Я сама попросила компанию-оператора отправить мне СМС такого содержания? Нет. Такое же точно свободно могут отправить мне, вам, любому ребёнку. Зато недавно мы обратились к сотовым операторам с просьбой разослать по номерам информацию о банке данных детей-сирот – нам отказали. Сказали: СМС-рассылка делается только с разрешения клиента. Хотя, как видите, информация о платном чате для знакомств запросто приходит и без согласия абонента.

– Что следует считать результатом работы уполномоченного по правам ребёнка? И можно ли измерить эту величину?  

– Главный показатель работы уполномоченного – восстановление нарушенного права. Если говорить о крупных, глобальных проблемах, которые удалось сдвинуть службе (сейчас речь пойдёт главным образом о результатах работы моего предшественника Семёна Крутя), это, например, вопрос об аккумулировании средств – пособий, пенсий, алиментов. Раньше эти средства размещали на счетах, не приносящих дохода, как правило, как вклады по 2% годовых до востребования. Семён Круть очень серьёзно занялся этой темой, написал письма всем органам исполнительной власти, которые курируют сиротские учреждения, и поставил вопрос о размещении средств на выгодных условиях. Сейчас эта работа продолжается. 

Есть результаты по конкретным детям. Мы часто помогаем мамам, которым не удаётся получить с отцов алименты. В прошлом году удалось помочь родителям, чей ребёнок стал инвалидом на детской площадке в Черемхове. По судебному решению муниципалитет должен был возместить 200 тысяч потерпевшей семье, однако спустя два года компенсация так и не была выплачена. Только после вмешательства уполномоченного удалось добиться перечисления денег. Таких случаев немало. Очень долго мы собирали деньги для Анатолия Олиновича, который получил на соревнованиях тяжёлую травму. Благодаря помощи земляков у семьи появились деньги на реабилитацию ребёнка. 

Сейчас занимаемся ещё одним делом – девочку вовремя не забрали у пьющей мамы. Семью слишком долго рассматривали на комиссии по делам несовершеннолетних. В результате ребёнка изнасиловал очередной сожитель родительницы. Мы добиваемся, чтобы наказание понёс не только насильник. Подвергнуться взысканию должны также сотрудники комиссии, бездействие которых спровоцировало преступление. 

С начала нынешнего года в адрес уполномоченного по правам ребёнка пришло 211 обращений. В то время как за 10 месяцев прошлого года, то есть с начала деятельности службы в нашем регионе, было направлено 654 заявления. Из них больше чем в половине случаев (332 обращения) требовалась правовая консультация, по четверти обращений (153) права несовершеннолетних полностью восстановлены, по 61 обращению права восстановлены частично. Оставшаяся группа обращений – 108 – касается случаев, когда вопрос находится вне компетенции уполномоченного либо нарушение прав не было выявлено. Чаще всего бывают нарушены жилищные права детей, главным образом это касается детей-сирот. На втором месте по числу обращений – конфликты в школах, интернатах, детских домах. Достаточно часто поступают обращения по поводу нарушения прав детей в семьях. 

Дикий отдых – лучшее лекарство 

– Вы многодетная мама: у вас трое детей. Могут ли ваши собственные дети упрекнуть вас в том, что много внимания уделяете чужим детям и обделяете заботой своих?

– Не буду лукавить, бывает, не хватает времени, чтобы весь вечер после работы посвятить детям. Но у нас есть чёткое правило. Всегда, сколько существует наша семья, все отпуска мы проводим вместе. Отдых у нас экстремальный. Мы путешествуем по России и за границей на машине. Кроме того, все выходные я стараюсь заниматься детьми и домашним хозяйством. Муж – хороший помощник в этом деле. Он с пониманием относится к моей занято-сти, хотя иногда и ворчит. Ну, и дача у нас… Уже пересаживаем рассаду. Могу похвастать, что на своей даче мы с мужем выращиваем всё, что растёт в наших широтах.

– В каких местах успели побывать во время путешествий?   

– В первый раз поехали из Иркутска до Краснодарского края, проехали всю Россию, до порта Темрюк. На своей машине ездили отдыхать в Китай. Были в Хакасии на озере Шира. Дикий отдых, отдых в палатках или в домиках – самый лучший для нас. Мы хорошо экипированы, долго не собираемся: сели и поехали… Два года назад, когда ездили в Краснодарский край, младшему ребёнку исполнился год. В нынешнем году тоже собираемся путешествовать. Если получится, двинемся в сторону Европы.

– У вас получается мысли о работе оставлять на службе? Или вы 24 часа в сутки уполномоченный по правам ребёнка?

– Весь свой груз человек тащит с собой повсюду – это неизбежно. От мыслей о конкретных детях, о неразрешённых ситуациях всё равно никуда не деться. Хотя я стараюсь дома уходить от этих переживаний. Но они всё равно крутятся, когда занимаешься домашним хозяйством или спишь. Нельзя сказать, что я зациклена 24 часа на проблемах. Я понимаю опасность профессио-нального выгорания, это защита организма от тех бед, которыми человек за-гружает себя. Профессиональное выгорание – основной путь к равнодушию. Сложно сказать, получается у меня от-влекаться или нет, я просто живу той работой, которая есть. Она мне нравится. Я получаю от неё удовольствие. Мне это интересно. А самое главное – есть результат: очень большая отдача. От неё и появляется желание работать.